Исмена хотела забыть о прошлом, но оно не отпускало. Встреча с Семелой на агоре обозначила, что это единственный человек, которому вдова может поплакаться на свою жизнь. Бывшая служанка, похоже, не могла взять в толк, как можно жаловаться на безденежье, живя в роскоши – это Исмена заметила, когда Семела со странным выражением лица оглядывала убранство покоев. Разве может понять эта недалёкая женщина, что каждая вещь здесь имеет совсем другую ценность!

Когда Семела, выслушав все жалобы, осторожна спросила, не хочет ли Исмена вернуться к прежнему ремеслу, та лишь покачала головой – это невозможно. Она не должна предпринимать ничего, что опорочит её или сына – мальчика с благородной кровью.

Всеми делами, связанными со школой гетер, сначала занималась Семела. Даже дом, где предполагалось держать воспитанниц, был куплен на её имя. Исмена съёживалась подобно жухлому листу, от одной мысли, что родня покойного мужа узнает о её занятии и запретит сыну видеться с ней.

Страхи понемногу отступали, когда школа начала приносить хороший стабильный доход. Этих денег было достаточно для безбедной жизни.

Женщина могла попытаться вернуть ребёнка, но, поразмыслив, отказалась от затеи. Какие бы деньги она ни заработала, на них невозможно купить то, что получит её мальчик по праву рождения.

Разбогатев, она осмелела, сама ездила на рынок и выбирала девочек для школы, приглашала учителей для их обучения. Покупатели, ищущие девушек-рабынь с необычной внешностью, в основном были из-за понта.

Исмена была готова держать ответ перед опекуном сына, но никто ни в чём её не упрекал. Лишь однажды в письме было вскользь упомянуто о желании родственников мужа отдать её сына в гимназию, где обучались мальчики из самых благородных семей города.

Дорогое дитя стояло на пороге новой жизни, и материнский долг заключался в том, чтобы ничто не омрачило его лучезарное будущее.

_________________________________________________

Таргелион – апрель-май в ионийском календаре.

Калиптра – лёгкий платок, шарф.

Прекрасная Гавань – или Калос Лимен – древнегреческий город на северо-западе Крыма. Сегодня пос. Черноморское.

Иония – область на западном побережье Малой Азии у Эгейского моря.

Аттика – юго-восточная область центральной Греции.

Фракия – историческая и географическая область на востоке Балкан.

Эвбея – остров в Эгейском море.

Эгейский понт – Эгейское море.

Праздник Эроса – или Эрота – бог любви, спутник Афродиты.

Хариты – богини радости, олицитворение изящества и привлекательности.

Царь Александр – Александр Македонский.

Диадохи – соратники А. Македонского, поделившие после его смерти завоёванные земли.

Глава 6. Тётушка и племянник

1.

– Галена, как там поживает моя тётушка?

Задавший этот вопрос молодой человек одним махом преодолел последние ступени лестницы и оказался на прямоугольной террасе перед двухэтажным зданием, светло-серые стены которого были почти полностью скрыты многочисленными побегами вьющихся роз. На высоком крыльце его встречала сбитая женщина лет пятидесяти, в тёмном платье с зелёной полупрозрачной накидкой на седых волосах.

– Всё слёзы льёт, – с тяжёлым вздохом оповестила Галена, – вы бы что-нибудь придумали, господин Агафокл, надо несчастную госпожу нашу, Федру, отвлечь от горьких дум.

Женщина торопливо вошла в дом, Агафокл последовал за ней. В гинекее* тётушки ему всё было знакомо, он часто здесь бывал. На первом этаже располагалась кухня, кладовая и комнаты прислуги, на втором – хозяйские покои и комната Галены, которая была не просто самой преданной служанкой, но и наперсницей своей госпожи.

В периоды, когда на хозяйку гинекея нападала очередная тоска, Галене приходилось руководить всеми рабами, жившими в женской половине. Перед дверью в хозяйские комнаты служанка остановилась и взглядом попросила Агафокла обождать. Вернулась она быстро, широко раскрыла обе створки двери, тем самым приглашая посетителя войти.

В комнате с плотно закрытыми ставнями было темно – ни лучика света, ни огня. Серебряная утварь холодно поблёскивала на поставце у стены, овальное серебряное зеркало, у которого обычно прихорашивалась хозяйка покоев, мерцало в темноте куском льда. Юноша невольно поёжился: не верилось, что за этими стенами яркий жаркий панемос*. Скорбный вздох нарушил тишину, Агафокл повернул голову и увидел тёмное очертание женской фигуры, замершей в кресле. Юноша бросился к женщине:

– Ах, тётушка, милая, что вы с собой сделали? – Агафокл приклонил колени и заглянул тётушке в лицо.

– Агафокл…, – прозвучал в ответ слабый голос.

– Стоит так убиваться?

Ласковые слова племянника произвели на женщину обратный эффект, она начала плакать и стенать. Переждав приступ горя, юноша продолжил свои увещевания.

– Тётушка, дорогая! Зря вы так расстраиваетесь! Могу поспорить, что ваши сыновья сейчас счастливы как никогда! Отправится в такое увлекательное путешествие в столь юном возрасте – какой мальчишка не мечтал об этом!

– Как ты жесток, Агафокл! Говорить мне такое! Когда моё сердце разбито на куски! Они уехали надолго, а может – навсегда! Мои малютки! Алкиму четырнадцать лет, а Макарею всего одиннадцать! Когда же я смогу их увидеть? Мой супруг пожелал дать им образование в Афинах, зачем так далеко нужно их увозить? Почему нельзя учить в нашем городе, в Ольвии или Пантикапее*?

Агафокл молчал. Догадывался, почему муж его тётушки, господин Идоменей, предпочёл отправить наследников в Элладу, и эта догадка была для него очень обидной. Но, как обычно, он предпочёл не думать о неприятном, ему нравилась роль тётушкиного утешителя, потому он продолжил:

– Такова мужска доля! – тяжело вздохнул Агафокл, – почитать матерей и слушаться отцов. Будь я на месте моих кузенов, мне было бы тягостно видеть матушку скорбящей из-за моего отсутствия.

Он поднялся с колен и подошёл к одному из окон, чтобы впустить немного света в комнату, ставшей сегодня обителью печали и мрака.

– Не надо, Агафокл! Не открывай! Моё лицо теперь ужасно выглядит, – немного помолчав Федра добавила: – прости, сегодня я плохая хозяйка – не предложила тебе ни вина, ни угощений.

– Ничего не нужно, тётушка, я сыт.

Женщина замолчала. Ей показалось, что она ненароком задела племянника своей неуёмной материнской любовью. Ведь сам Агафокл сирота, с младенчества не знавший ни отцовской любви, ни материнской. Конечно, до совершеннолетия он рос в их с Идоменеем доме и ни в чём не нуждался. Но может ли самая горячая любовь родственников заменить любовь родительскую? Но Агафокл, казалось, не заметил смятения родственницы, слегка приоткрыв ставню, он наблюдал, как молоденькая рыжеволосая рабыня в коротком жёлтом хитоне* моет плитки террасы.

– Признайтесь, тётушка, что вы печалитесь не о своих мальчиках, которые сейчас веселы и довольны, а о себе. Материнский эгоизм рвёт вам сердце, вы хотели бы ласкать своих сыновей ежечасно, забывая, что им для счастья нужно совсем другое.

Выслушав обвинения от Агафокла, Федра поджала губы и её глаза, не успев просохнуть, вновь увлажнились. Она ничего не сказала, разумно решив, что он такой же жестокосердный, как и все мужчины… как её супруг, принявший решение отправить сыновей в далёкие края из-за мнения, что в богатом родительском доме мальчики вырастут слишком избалованными и слабыми. Агафокл, не видя в темноте выражения лица женщины, самодовольно произнёс:

– Ну что, тётушка, от моего присутствия вам стало полегче?

– Что и говорить, милый племянничек, ты теперь одно моё утешенье. – Она вздохнула: – Прошу, не бросай меня, появляйся хоть иногда.

– Всегда рад бывать у вас в Тритейлионе. Но вы же знаете, что ваш супруг по возвращению из Афин собирается в Ольвию и желает, чтобы я сопровождал его в этой поездке.