Глаза ее затуманились, будто она видела все, что сейчас оживало в памяти.

– Так это ты была… Только сейчас поняла…

Нику даже затрясло.

– А какой он был? Как выглядел? – дрожащим голосом произнесла она.

– Неразговорчивый был, но красивый очень, статный. Даже если б погонов на нем не было, сразу понятно – военный. Он нам тогда со сменщицей денег отвалил много, и было видно, что не жалко ему нисколько. Благодарил нас и все повторял, что, мол, обстоятельства разными могут быть, не все, мол, дети, оставленные здесь, сироты…

Сверху послышался какой-то шум, где-то хлопнула дверь, затопали невидимые ножки, детские голоса, как рассыпанное драже, эхом покатились по коридору.

Марья Сергеевна мигом вынырнула из воспоминаний и заторопилась:

– Ты вот что, давай пиши телефоны: мой и Светланы Петровны. Я-то все, что помнила, тебе рассказала, а моя память покрепче ее будет. Разве что, из какого роддома ты поступила, вспомнит. Ну все, беги-беги, пора мне.

Махнув Нике рукой, она заспешила к лестнице. Ника только и успела крикнуть «Спасибо!» в удаляющуюся белую спину.

Засунув записную книжку поглубже в сумку, она вышла на крыльцо. Глубоко вдохнула вечерний воздух, окинула прощальным взглядом унылый пейзаж и побрела на станцию.

Всю обратную дорогу Ника пыталась представить этого мужчину в военной форме. Живо нарисованный няней портрет начал сам собой укореняться в сознании. Во всяком случае, это была хоть какая-то ниточка в скрытую, стертую часть ее жизни.

Она все сильнее верила, что тот красавец офицер из рассказа Марии Сергеевны был ее отцом. Ей хотелось думать, что у него была какая-то особая работа, которая вынудила его расстаться с дочерью, а может быть, и со всей семьей. В ее воображении он был то таинственным разведчиком, брошенным в тыл врага, то космонавтом, выполняющим какую-то беспримерную миссию. Кем бы она его ни представляла, в ее фантазиях отец неизменно оказывался супергероем, спасающим мир. Но кем он был на самом деле? И кто была ее мать?

Ответов на эти вопросы поездка не дала…

В понедельник Ника вышла из метро на станции «Площадь Дзержинского», в 1990-м ее переименовали в «Лубянку». Ноги сами вели ее к зданию, про которое ходили мрачные легенды, – к Комитету государственной безопасности. Сейчас эта служба называлась как-то иначе, но в сознании девушки отпечатались именно эти три буквы – КГБ. Удивляясь собственной смелости, она уверенной походкой вошла в один из подъездов, небрежно поздоровалась с дежурным, толкнула турникет и ступила на лестницу.

По преданию, когда-то так же вошел в это здание Вольф Мессинг – протянул дежурному автобусный билет и беспрепятственно попал внутрь. Впрочем, Мессинг это сделал не просто так: он хотел доказать Берии, что влияние одного сознания на другое – это не выдумка, а неизученная реальность.

Ника же никаких таких целей перед собой не ставила и никому ничего доказывать не собиралась. Ноги сами привели ее сюда, потому что ей казалось, что здесь собраны сведения о всех гражданах страны. И уж ко-го-кого, а того военного, который примерно восемнадцать лет назад приезжал посмотреть на нее в Пушкино, здесь найти точно смогут. Вот она и пришла.

Мимо дежурного прапорщика Ника прошествовала настолько уверенно, что он и правда не сразу остановил ее.

– Э, э! Девушка! Стойте, вы куда?! – наконец опомнившись, закричал он, в два прыжка догнал ее на лестнице, крепко схватил за руку и потянул вниз.

По счастью, никого из начальства рядом не было, а то не сносить бы ему головы: шутка ли, в таком месте с легкостью какая-то девица просочилась!

– Молодой человек, не мешайте! Мне надо найти ваше начальство! – шепотом сказала Ника, пытаясь выдернуть руку.

– Какое начальство? – почему-то тоже прошептал прапорщик.

– Пустите, больно же! – Захват у прапорщика был мертвый. – Я ищу отца!

Дежурный наконец отпустил ее.

– А пропуск? Где ваш пропуск?! – строго спросил он.

В этот момент в холле появился солидный мужчина, одетый в штатское, по виду начальник. Он уже собирался пройти мимо, как вдруг молоденькая девушка, которой дежурный перекрыл вход, отчаянно закричала, подпрыгивая и маша рукой:

– Товарищ офицер! Разберитесь со мной, пожалуйста! Он не пропускает, а у меня очень важное дело! Можно сказать, государственное! – глядя то на человека в штатском, то на задержавшего ее прапорщика, сбивчиво заговорила Ника. – Да, я пропуск не сделала, ну и что с того? Какая разница? Сейчас сделаю! Но вы выслушайте меня! Кто-нибудь может меня выслушать?

После паузы в несколько секунд человек в штатском произнес:

– Идемте со мной.

– А пропуск как же?.. – растерялся дежурный.

– Сделаем. Паспорт-то есть?

Ника торопливо закивала. Все внутри нее ликовало: ей невероятно, фантастически повезло! Она, как на бога, смотрела на своего спасителя, чувствуя, что сейчас в ее биографии случится что-то важное – может быть, самое важное в жизни. Безо всяких запросов и формальностей, вот так, ведомая интуицией, она оказалась там, где может произойти встреча с ее прошлым.

Распахнув перед Никой тяжелую дубовую дверь без всяких табличек, мужчина пропустил ее в кабинет. В центре возвышался необъятный старинный стол, к которому буквой «Т» был приставлен другой, поменьше. «Большой начальник!» – уважительно подумала Ника. Все в этом кабинете было какое-то огромное, подавляющее – и само помещение, и мебель. Ника невольно внутренне подобралась.

– Присядьте. – «Большой начальник» указал ей на громоздкий стул с высокой прямой спинкой. – Меня зовут Всеволод Андреевич. Фамилия Васильев. А вас, юная особа? – Он вопросительно взглянул на Нику.

«Юная особа» осторожно присела на краешек сиденья, обитого зеленым сукном.

– А я Ника Никитина. Мне двадцать два года, я учусь в инязе, – довольно уверенно заговорила она, потому что начальник не отправился в кресло за главный стол размером с футбольное поле, а присел напротив, на такой же стул с зеленой обивкой. – Дело в том, что моя история может вам показаться странной. Она и мне кажется странной, видимо, это какая-то тайна, в которую меня не посвятили родители. Скорее всего, приемные родители, – с нажимом добавила Ника. – Я недавно ездила в подмосковный детский дом, и нянечка, она там тридцать лет работает, рассказала, что мой отец – военный…

И Ника сбивчиво поведала историю, которую узнала в Пушкино.

– Хотел бы вам помочь, но… Результат обещать трудно…

Он помолчал, подбирая слова.

– Понимаете, это все случилось очень давно. Вы родились и выросли в одной стране, сейчас живете в другой. Слишком много всего переменилось за это время. – Всеволод Андреевич с сожалением развел руками.

Увы, чуда не случилось. Полковник Васильев сделал ряд запросов по разным ведомствам, но в стране уже вовсю шел развал: связи обрывались, информационные каналы перестали работать. Люди думали о том, чтобы выжить. Ника нанесла еще один визит в Дом на Лубянке, но тайну ее биографии даже сотрудники некогда могущественного ведомства раскрыть не смогли…

…Он проснулся и сел на постели весь в испарине. Вот уже почти двадцать лет этот сон приходит к нему с неизбежной регулярностью. Скрипнув зубами, он вновь почувствовал во рту вкус горелого песка. Глубоко втянул в себя воздух, выравнивая дыхание. Затем встал, отдернул штору и выглянул на улицу.

По парку передвигалась уборочная машина. Мощным пылесосом она всасывала в себя мелкую каменную крошку, которой власти городка зимой посыпали обледенелые участки дорог, тротуары и пешеходные зоны. Перемытый гравий тут же пересыпался в зафиксированный сзади прицеп. «Чего только эти австрийцы не придумают», – мелькнуло в проясняющемся сознании.

Несмотря на шум, вид из окна успокаивал. Он купил этот дом в тирольских предгорьях. Место было идеальным: внизу простирался обширный парк с небольшим озерцом. Близкое присутствие горного массива и несколько аккуратных домиков, живописно вписанных в скалистые склоны, создавали чувство покоя и уединения. Это определило его выбор.