«Съесть», — сказал Кот.

«Не всех», — отказала Валери.

«Не всех сразу?» — переспросил Кот.

«Вообще не всех. Выбирай одного. Элек оставляет мне троих для порогов, чтобы больше не было предпосылок для подобного случившемуся, а остальных… — тут Валери обернулась на мужа, — мы отправляем обратно. И в Чудоземье, как утверждает Элек, о нас непременно пойдёт добрая слава».

Кот насладился сарказмом в последнем предложении миледи и состряпал для конунга, как ему представлялось, понимающий оскал. Хотя рассчитывал на улыбку.

«Если вы не думаете о репутации правящего дома, то я, между прочим, думаю. Кто занимался всей этой внутренней и внешней политической поебенью твоего графства?»

«Ох, конечно ты. Я же оделила тебя полномочиями. Самой мне было недосуг».

«Так вот, как оделённый теми, я настаиваю: завязали пока с покойниками. Вернутся в Чудоземье живыми по максимуму. И расскажут каждому о вашем сатанинском великодушии».

Валери вдохнула и выдохнула так, что Кот расслышал рычание.

«А знаешь, почему ещё стоит отпустить пленных?» — Элек сделал глазами наводящее движение.

«И почему?» — пошла навстречу Валери.

«Самое ценное для меня остаётся здесь. Ты и твоя сестрица. Мне глубоко поебать, как там сложится судьба у святого воинства отца Клирхэда. Пускай все, кому посчастливилось выжить, убираются и больше сюда не вернутся».

Валери темно осматривала фигуру мужа.

«Не смотри на меня так, — Элек рук не расцепил и не стронулся с места, — у вас полный ледник покойников для чёртовых рукоделий, трое для замков на пороги и святой отец. Этого более чем достаточно, если учесть, как легко мы отделались всем лёном».

Кот настойчиво замяукал.

«Забирай, — великодушно двинул подбородком Элек, — хоть сейчас можешь есть святого отца».

«Элек».

«Валери».

Кот воспользовался тем, что миледи и Милднайт принялись выражать взглядами всё, что можно было осилить лишь с помощью портовой ругани, и двинул, раскачивая хвостом, к Клирхэду за решёткой.

Святой отец несколько равнодушно покосился на Кота и бросил, уже без всегдашнего своего монашеского апломба, к которому прибегал всякий раз, стоило тому увидеть Кота или Ялу: «Отродье сатаны».

«Я», — мяукнул Кот, для затравки всовывая лапу меж прутьев и выпуская когти.

Клирхэд, конечно, был печален и удручён, но ногу, около которой проскребли когти, всё же подтянул ближе к себе.

Пока Кот кокетничал около клетки, вышагивая восьмёрки, Валери, столкнувшись с режимом скалы, коим в совершенстве владел Элек Милднайт, сжала когтистые лапки в кулаки и, обернувшись к рыцарям, прошипела: «Чёрт с вами!»

Апатично и хмуро молчавшие до сих пор те пораскрывали глаза и рты.

«Да, мать вашу, это фигура речи, — негодующе повела ладонью ведьма, — уберётесь в благословенное Чудоземье живыми».

И видя, как остатки святого воинства отпустил ужас, попыталась взять хоть что-то в такой унизительной и беспомощной для себя ситуации: «Кроме вас троих, парни. Прощайтесь. Кот, мне нужна Сесиль».

С этими словами Валери размеренно, но чуть убыстряясь с каждым шагом, пошла к трём рыцарям слева от себя. На ходу она стаскивала с рук шоколадного цвета перчатки.

Элек, распознав со спины намерение жены, которое виделось ему в движении локтей и неумолимой вкрадчивости её поступи, закрыл ладонью лицо, словно не желая смотреть, но руку всё же опустил, машинально огладив бороду.

Валери не планировала в этот раз сначала припугнуть, как пугала Кристиана Джилсона у синагоги, бедняг, которым не повезло. Она была расстроена, поэтому хотела разделаться со своей добычей быстро. Отведя левый согнутый локоть как можно дальше за спину, одновременно прижимая тот к боку, словно для упора, Валери с силой ударила левой ладонью в центр груди первого крестоносца. Несущие боль и временный паралич пальцы ведьмы добрались до позвоночника рыцаря, охватили. Валери встряхнула всем локтем, и на погляд перед онемевшей шеренгой святого воинства явился букет жёлтых озёрных касатиков с длинными зелёными листьями. Развернув цветы в руке и оглядев, она подняла чёрный взгляд на следующего рыцаря. Тот, движимый отчаянием и извечным страхом монаха перед ведьмами, попятился, спиною натыкаясь на стоящего позади.

«Ох, так ещё лучше», — одобрила Валери и правой ладонью прошибла уже две грудные клетки. Секунду спустя очередная охапка жёлтых озёрных ирисов легла в букет к первой.

Цветы были тяжелы. Валери сосредоточенно стояла, отслеживая и распределяя их массу в руках.

Элек, было, двинулся подхватить жену, но та так посмотрела, что конунг передумал.

По лестнице спустилась Сесиль. Сморщила нос, увидев результат делёжки живых душ. Но промолчала, провожая сестру взглядом к лестнице.

Кот сунулся к Валери под колени, преследуя целью подхватить ту, надумай миледи поскользнуться со ступеней.

«Что же, — философски вздохнула Сесиль, оглядывая оставшихся, — всем спасибо, пора возвращаться».

Она сцепила пальцы в замок, извернулась в запястьях, словно разминая руки, схлопнула и растёрла ладони друг о друга, и принялась сминать между теми воздух. Блистающие переменные массы, объёма, силы сжатия и обратной силы сопротивления, величины занимаемой площади, ожидаемого расположения и предопределённой коммутативности сияли сквозь тонкие пальцы Сесиль, заставляя уравнение заклинания изменения формы и объёма тел без искажения витальности и содержания работать.

Восемь оставшихся рыцарей скомкались до размеров напёрстков. После чего Сесиль собрала тех с цементного пола и ссыпала в карман английского жакета в мелкую фиолетовую и розовую клетку.

«Элек, нас не будет… часов двенадцать. На тебе весь дом», — бросила Сесиль и поднялась за сестрой.

***

Навязчивое чувство однажды забытого и таким остающегося сопровождало Дайана уже как несколько дней. Временами ему казалось, что не отвлекайся он на хлопоты о детях и дела в лёне, то обязательно бы понял, что выпустил из вида.

Между тем Джон был влюблённым, словно в первые дни их романа: предупредительным, страстным и внимательным одновременно. Дайану это более чем нравилось, потому что если он давал себе труд сравнивать занятость Джона другими в последние недели и им сейчас, — сейчас выигрывало во всём. Сойер был рядом большую часть суток, занимался с детьми, а совместные прогулки случались еженощно. И, возвращаясь к уже сказанному, страстность Джона словно возросла. Он зажимал Дайана при каждом удобном случае, на что тот с радостью вёлся.

Память вернулась к нему вместе с сообщением о дружеской вечеринке в лугнасд, завершающему некалендарное лето, но чтимому Сэндхилл как праздник земного изобилия и богатого урожая, что прислала Сесиль.

«Помни, будет черничный пирог под ванильным взбитым кремом», — обещала Сесиль.

Дайан улыбнулся мысли о чернике в пироге. А после ванильного крема та же самая мысль сдвинулась к его собственному ванильному аромату, проявившемуся нотой в росном ладане во время течки. Оттуда мысль утвердительно свернула к факту самой течки, которая, стоило ли удивляться, поспевала к очередной вечеринке. Следом Дайан порадовался тому, что вот как раз во время черничного ужина разживётся у Сесиль новым стандартом контрацептивов. И вот тогда мысль, словно взбесившийся бык, припёрла его рогами к стене: контрацептивы. Те, которые он не принимал с момента пробуждения и ещё раньше. И всё это время Джон не отходил от него ни на шаг, заваливая в койку и куда придётся, стоило зазеваться.

Дайан выпустил из ослабевшей руки телефон и тут же прижал ладонь ко лбу, уговаривая сам себя не совершать глупостей. Не пойти и не врезать Джону. Потому что это было первым испытанным побуждение. Мать его, он мог клясться на миллион фунтов стерлингов: Джон знал, раньше него знал, что Дайан дал маху с таблетками. Всё поведение Сойера говорило о том. Намерение его было таким прозрачным и очевидным, что Дайан сжал кулаки до впившихся ногтей, не придумав лучше, как справиться с порывом. Он злился на свою легкомысленность и на коварство мужа.