Джон стоял в раскрытой входной двери, переступив порог.
— Я что, забыл запереть дверь? — удивлённо спросил Дайан.
Джон сделал глазами «да» и кивнул.
— Но ты не звонил внизу.
— Не звонил. Мне повезло, навстречу выходил кто-то из жильцов.
— В самом деле повезло, — улыбнулся Дайан, приближаясь.
Но он не успел дойти. Потому что Сойер не глядя толкнул дверь за спину, закрывая ту. Одновременно с этим быстро шагнул навстречу и подхватил его левой рукой вкруг талии.
Дайан звонко задрожал внутри, прижавшись и заливаясь, опять же изнутри, каким-то тёплым счастьем.
— Джон, — выдохнул он в рот Сойера, окунаясь в нежный скользящий поцелуй, руками же обвиваясь ему вкруг шеи.
Он не понял — как и когда, но уже в следующее мгновение прижимался спиной к декоративной шпатлёвке аскетичной стены, цепляясь за плечи Джона. Более того, Дайан обнимал его ногами. И сам ли он запрыгнул на Сойера, или тот заволок его на себя — вспомнить Дайан не мог. И не старался.
Потому что все его усердие и старания ушли в то, чтобы, блядски прогибаясь, тереться о Джона и позволять вылизывать свои рот, шею и снова рот.
— Джон, — ещё раз простонал Дайан, когда смог.
Но Сойер не дал ему продолжать. Не прекращая властного поцелуя, стиснул ягодицы Дайана сквозь джинсы так, что тот заскулил.
Руки Дайана сжались теснее, поднимаясь и сплетаясь в локтях, из-за чего голова и шея Джона оказались почти в удушающем захвате.
Дайан обеими ладонями, надавив тому на затылок, столкнул лицом к своей шее и, пользуясь символичной свободой, выдохнул:
— Вниз… опусти меня на колени вниз, Джон.
Сойер замер, медленно и бережно выпустил Дайана из рук, чуть отступил, выплетаясь из объятия. Тот соскользнул ладонями ему на грудь, словно удерживая от повторного броска.
Джон видел, как загорелась красными пятнами кожа Дайана по шее, ключицам и вкруг рта. Губы стали припухать. Волосы пришли в беспорядок. Он смотрел обещающе и призывно, а в следующий миг опустился на колени и взялся за ремень в брюках Джона.
Сойер, было, подумал, поубавилось бы решимости и прыти у Дайана, знай он, как близок сейчас к клочку волос Эммы Соул, что Джон вырвал у той из головы, и который теперь мягким тёмным завитком свернулся у него в кармане? И к ключам от своей квартиры, что он также отнял у девушки, и которые лежали там же?
Но любопытные догадки оставили Джона, когда Дайан взял в рот его член. Попытался. Вероятно, что намеревался забрать тот полностью и сразу, но остановился, споткнувшись сразу за головкой. Сдвинулся, уткнулся затылком в стену, перевёл дыхание. Посмотрел вверх.
Джон спустил ладонь, подхватил пальцами подбородок Дайана, большим огладил по губам, следом заскользнул в рот.
— Больше слюны, Дайан, и медленнее, — сказал, дрогнув в уголке губ, сместил ладонь тому на макушку, одновременно лаская и сталкивая к себе.
Дайан послушался. И когда снова накрыл ртом головку члена Джона, то во рту у него было мокро. А уж о том, как горячо — не представлялось возможным думать.
Сойер уперся локтем в стену, лбом прижался к плечу, закрыл глаза, толкнулся бёдрами глубже, преодолевая сопротивление рук Дайана, которыми тот пытался сдержать Джона, схватившись за его бёдра во вполне понятной панике. Но, как бы ни метались его пальцы, рот он раскрывал исправно и брал глубоко и послушно.
Это был худший минет в жизни Джона Сойера, но ценнее всех прочих. Потому что, когда Дайан поднял на него глаза, мокрые и отчаянные, Джон импульсивно поддался порыву. Он выпустил голову Дайана, отступил, вздёрнул того на ноги и снова подволок к себе. И этот поцелуй был уже клыкастым.
Джон Сойер не был склонен к нежному трёпу в постели, но то, что вырвалось из его рта вместе с острыми зубами, поразило не только Дайана своей нежностью, но не меньше того и самого Джона.
— Мальчик мой, — прошептал он в поцелуй.
Дайан расстегнул джинсы и столкнул те с бёдер.
— Мальчик мой, — ещё раз прошептал Джон, скользя ртом по его шее, пока тот проворачивался под ним, становясь спиною.
Дайан прижался голым задом к члену Сойера, ёрзая и ловя тот между своих ягодиц. Ему пришлось чуть подняться на пальцах ног, прогибаясь и подставляясь. Устраиваясь, он взял Джона за руку и прижался губами к прохладному запястью, как раз над тяжёлым браслетом от часов. Мокро лизнул, застонал и прокусил.
А потом всё понеслось кубарем, жутким, жёстким и вынимающим внутренности драйвом.
Дайан смог самостоятельно прокусить кожу запястья Джона, ссасывая его кровь. Он хорошо усвоил, что та даёт ему, и ему хотелось повторить и добиться большего.
Сойер стиснул зубы от боли и тут же вцепился в загривок Дайана. А снизу вломился в того на всю длину члена.
Дайан проглотил достаточно душной крови вампира, но тех секунд, которые требовались для подключения и запуска окситоцинового и дофаминового кайфа, оказалось достаточно, чтобы он успел почувствовать полосующую надвое и двойную боль.
Потом всё слилось в жарком, горячечном мареве. Похотливые скользкие волны, кипятком проливающиеся по всему животу, бёдрам, члену Дайана и хлещущие, казалось, так глубоко по прямой кишке, что он был готов поклясться, будто чувствует член Джона под ключицами, заставляли его кричать почти непрерывно. Стонать, скулить и снова кричать.
Джон разорвал мешавшую ему майку и добрался до голой спины Дайана.
— Господи блядский боже! — взвыл Дайан, когда тот, уложив его спиною к себе на грудь и охватив руками, принялся завинчиваться и вколачиваться снизу быстро и крепко, отрывая ступни Дайана от пола при каждом зверском толчке.
— Ещё раз! — прокричал Дайан, едва ли не ломаясь стеклом в руках Джона. — Ещё раз скажи мне.
Тот яростно улыбнулся, прижался залитыми кровью губами к уху Дайана и прошептал:
— Мальчик мой. Мой блядский сладкий мальчик. Хочешь, чтобы я задрал тебя до смерти?
Дайан крупно вздрогнул, лихорадочно и трудно задышал, ухватился рукой, закинув ту за голову, за волосы Джона, столкнул его к шее, не отпуская.
Сойер прокусил, ещё раз и заново, поверх уже бывших, но отцветающих следов. Глотая кровь, услышал безалаберное согласие:
— Да. Да, пожалуйста, да!
Джон накрыл ладонью ноющий напряжённый член Дайана, передёрнул по мокрому предэякуляту.
Дайан закрыл глаза и кончил от одновременных оргазмов, проливаясь и стискиваясь.
Возможно, он на несколько секунд потерял сознание. Потому что снова смог видеть только уже лёжа на кровати лицом вверх. Поискал глазами и нашёл Джона между своих разведённых коленей. Тот заканчивал стаскивать пуловер.
— Как дела? — едва не улыбаясь, поинтересовался Джон.
Дайан сглотнул, проморгался и выдал:
— Так я ещё жив. Какого чёрта?
— Мать твою, сдаётся, мне попался смелый мальчик, — осклабился Джон, бросаясь сверху.
Дайан помнил фрагментами тёплый хлещущий душ, розовыми лентами стекающие в сток потоки воды и крови. Помнил волны ночного воздуха из открытой двери на крышу и прыгающие далёкие звёзды, блёкнущие в сиянии огней живущего во тьме горящего города. Помнил урывками и бессвязными кусками опрокидывающее рычание и нежный шёпот у самой кожи. Он помнил сияние рассвета, позднего, пропущенного тем и другим, что застал Джона и Дайана в уничтоженном белье.
Ему пришлось встать, чтобы спустить жалюзи на окнах, иначе бы солнце затопило всю студию к полудню своими лучами. Он чувствовал, как высохшие следы спермы Джона стягивают кожу изнутри бёдер и на ягодицах, но в душ не хотел.
Когда вернулся в кровать, Джон, никуда не ушедший, как в прошлый раз, заворчал и подтянул его под бок, расставляя приоритеты.
Тьма наступила окончательная.
***
Эмма Соул понимала, что не выйдет из комнаты неделю. Самое малое. Потому что она заполучила себе стресс. Да-да, тот самый или же из тех самых, о которых в анонимных группах рассказывают жертвы нападений.
После неудачного примирения с Дайаном Эмма ещё некоторое время сидела за столом в кафе, кипя внутри. Но уже очень скоро она пришла к определённому плану. Возможно, поделись им Эмма с кем-то вроде Конни Уитмор, уравновешенной и осторожной соседкой по квартире, или Лиама Харта, который был классическим неконфликтным геем, она отбросила бы тот как опасный и ненадёжный изначально. Но Эмма Соул несла в себе кровь тех самых жителей южных штатов, которые не видели проблемы в рабстве и принуждении людей своей воле, если то становилось необходимым. Поэтому спрашивать совета, как поступить, она ни у кого не стала, а всецело положилась единственно на своё лишь решение.