Он не ошибся в нем.

Молодые люди встречались в небольшой рощице за городом, и Мена было легко различить между деревьев и красный химатион Агниппы, и белую тунику Атрида. Разумеется, старик ничего не сказал ни юноше, ни, тем более, своей приемной дочке. Да и возвращались эти голубки не вместе, а поодиночке: Агниппа раньше, «из гостей», а Атрид минут на пять позже, «с прогулки».

Причем даже первая стража, чье время от заката до полной темноты, не успевала закончиться[2]. Ну как тут ругаться?

Да и надо ли?

Агниппа просто светилась от счастья, хотя ее и настораживала тень, временами набегавшая на лицо любимого. Казалось бы, они мило сидели под деревьями, шутили и болтали обо всем на свете, обнимались и целовались… но нет-нет, и какая-то непонятная тревога и боль появлялись в его глазах. Атрид неожиданно умолкал и, закусив губы, устремлял взгляд в пустоту.

Это тревожило, а иногда и пугало.

— Ты что-то скрываешь от меня, — дня через три не выдержала девушка, мягко тронув Атрида за щеку и повернув к себе его лицо, когда он снова столь загадочно задумался. — Тебя что-то тревожит.

Молодой человек попытался улыбнуться.

— Тебе показалось.

Агниппа покачала головой.

— Ты просил не лгать тебе… а сам мне лжешь. Сюда добрались твои враги из Беотии? Они видели тебя? Угрожали тебе? — с тревогой допытывалась она.

Атрид тяжело вздохнул.

— Нет… Ничего подобного. Не волнуйся.

— Тогда что?

Агамемнон натянул на губы улыбку.

— Ты ведь тоже не все открываешь мне, золотоволосое чудо, — отшутился он. — Та пряжка драгоценная, твое прошлое… Я больше не допытываюсь ни о чем, ведь так?

Агниппа посмотрела на него внимательно и серьезно, даже строго. По ее лицу бежали тени от листьев — сквозь листву еще сочился медовый свет уходящего солнца.

— Хорошо, — очень спокойно сказала она. — Если я тебе все открою, скажешь ли ты, что тебя беспокоит?

Атрид не выдержал ее взгляда и отвел глаза. Ему мучительно хотелось узнать ее тайну, но тогда пришлось бы открыть ей и свою, признаться в том, кто он. Как золотоволосое чудо отнесется к такому?

К такой беззастенчивой, бесконечной лжи!

— Н-нет, Агниппа, не говори ничего, — тяжело вытолкнул он. — Я не хочу… не могу тебе сказать! Но поверь, ничего плохого в моем секрете нет!

— Я верю, Атрид, — печально ответила девушка, опуская взгляд. — Мне просто хотелось, чтобы между нами не оставалось недомолвок. Вот и все…

Вся душа Атрида перевернулась при этих словах. Ведь ему хотелось — до боли хотелось! — все открыть любимой, во всем признаться, чтобы… но как даже мечтать о таком?.. возвести ее на престол Эллады…

Секунду поколебавшись, юноша небрежно, как бы между прочим, спросил:

— Слышала, Агниппа, наш царь хочет жениться?

Ее лицо сразу открыло Агамемнону всю безнадежность его затеи. Носик девушки недовольно сморщился, а губы исказила неприязненная гримаса.

Презрительно передернув плечами, девушка холодно, полным отвращения голосом, обронила:

— Ну и что?

— Ничего… — печально вздохнув, убито ответил Атрид.

Да, Агниппа его любила, в этом он не сомневался, но она не любила царя. Что победит в ней, любовь или неприязнь, если она узнает?..

Атрид предпочитал не проверять.

Но и оставлять ситуацию «как есть» он тоже не мог, а потому решил потихоньку исправлять свою «царскую» репутацию в глазах возлюбленной.

Причем начать прямо сейчас!

— Ну почему ты так долго сердишься на него? — с мягким укором покачал он головой. — Никогда бы не подумал, что ты такая злопамятная! Нет-нет, не обижайся! Послушай… А вдруг ты на площади ему очень понравилась, а?

— Ага! Конечно! — зло съязвила Агниппа. — «Если б ее поступок не был глупым, я восхитился бы ею!» Какая смешная девочка Агниппа! Какая глупенькая! Ну и простим ее — от нее же ничего, кроме глупостей, не дождешься! Так?..

Глаза ее метали черные молнии. Атрид, опасаясь еще больше рассердить любимую, молчал, закусив губы.

Ну что он мог сказать? Что она и в самом деле поступила глупо, а он — действительно великодушно? Что ни в Персии, ни в Египте, ни в Ассирии царь не потерпел бы подобного?

А все эти логичные доводы — и правда то, что она хочет услышать?

Но что тогда ему сказать ей? Что, боги?..

От бессилия и нелепости ситуации слезы закипали на глазах.

Еще не хватало: великий Атрид плачет! Кому рассказать — не поверят.

— А если бы он встал перед тобой на колени и молил о прощении, как самый презренный раб, ты простила бы его? — сдавленно спросил он.

Агниппа растерялась. Она об этом уже не думала.

— Да! Нет! Ой, не знаю! Боги, Атрид, что с тобой? Что случилось?.. — испуганно сказала она и заботливо утерла со щеки любимого слезу, которую он даже не заметил. — Ну пожалуйста… не надо. Я и не думала… Боги, тебя так обидел мой тон? Прости меня, пожалуйста, прости! Извини. Я совсем не хотела обидеть тебя, дорогой мой… Любимый… Пожалуйста! Я всегда так говорю, когда злая. Но я ведь… нет, я злилась не на тебя! Обещай, что ты простишь меня! Хорошо? Я больше не буду из-за тебя злиться. Никогда! — Агниппа улыбнулась и даже головой помотала для убедительности. — Но и ты постарайся не сердить меня, ладно?

— Ладно, — убитым голосом сказал Атрид и вздохнул.

Больше всего ему сейчас хотелось напиться вдрызг.

Замкнутый круг упорно не хотел размыкаться…

Все же, несмотря ни на что, в целом Атрид был счастлив. Конечно, проблемы никуда не исчезли, но все они меркли перед любовью, что дарила ему Агниппа. Агамемнон жил их встречами в роще и разговорами наедине со своим золотоволосым чудом, а томительные часы ожидания вознаграждались нежностью, что наполняла их свидания: ласковые пожатия рук, долгие поцелуи, почти беззвучный шепот пылких клятв. А разве ради того, чтобы поносить Агниппу на руках, не стоило потерпеть день?.. В эти скоротечные два часа, что они проводили вдвоем в совершеннейшем одиночестве, Атрид отдыхал душой, забывая обо всем на свете.

Теперь он узнал, какое оно — настоящее счастье.

Разумеется, он не забывал о своем долге государя и каждый день добросовестно являлся разбирать текущие дела. И всякий раз, видя постную мину советника, с трудом удерживался от улыбки.

Спустя шесть дней после памятного разговора в роще царь, не сдержавшись, все же поддел Ипатия вслух:

— Ну что ты словно прокисшего вина хлебнул? Все никак не смиришься с моим решением?

Он сидел на царском кресле в мегароне, наполненном свежим ароматом янтаря, в той самой простой белой тунике, что подарила ему Агниппа. Свет солнца, падавший от входа, красиво блестел на каштановых кудрях молодого правителя.

Ипатий, в золотистом хитоне и красной хламиде, насупившись, смотрел на владыку Афин.

— А ты все витаешь в своих грезах, государь? — резко бросил он. — К чему только это тебя приведет!

Агамемнон и бровью не повел.

— Не знаю, Ипатий, — спокойно ответил он. — Но знаю, что Агниппа любит меня.

— И…

— И что из нее получилась бы превосходная жена и мать, а царицей она была просто рождена! — чуть повысив голос, не дал советнику и слова вставить царь. — По-моему, царское достоинство у нее в крови.

Ипатий отшатнулся, как от удара. Атрид не смог сдержать усмешки.

— Ц-царь… — советник даже начал заикаться. — Опомнись, царь… подумай! Ну, ты ее любишь, пусть так… Но ты не женишься на ней, надеюсь?

Агамемнон иронически поднял бровь, глядя на такое волнение.

— Я хочу на ней жениться, Ипатий.

Похоже, его забавляло возмущение придворного.

Аристократ как стоял, так и сел — прямо на ступени, ведущие к трону. Встряхнул головой, словно пытаясь отогнать наваждение.

Нет… Этого просто не может быть. Как? Неужели тут появится женщина, перед которой ему придется пресмыкаться так же, как и перед царем? Царица! Одно ее слово сможет обратить в ничто все его старания и ухищрения! Если царица скажет «нет», то хоть в лепешку разбейся, а ничего не сделаешь. Ведь Атрид — уже сейчас понятно! — будет во всем ей потакать. Царица, самая могущественная женщина в стране, которая повинуется только царю и больше никому — никому! — в целом свете…