В дверь постучали, и вошел Кнопий.

Агниппа побыла с сыном лишь пятнадцать минут.

— О царица, — тихо сказал казначей, — время ехать. Кони оседланы, солдаты и лекарь ждут.

Она стремительно поднялась. Сердце вдруг сжалось — и женщина стремительно повернулась к окну. Несколько долгих мгновений смотрела на Афины, открывающиеся отсюда, как на ладони, а потом быстро оглянулась на Феллу.

— Фелла! Я уезжаю. Присмотри за Ирихитом. Береги его!

Горло ее перехватило.

Агниппа склонилась над ребенком, нежно поцеловала в лоб — последний поцелуй матери! — и быстро вышла из комнаты. Знала бы она, что больше никогда не увидит своего сына, что навсегда покидает этот дом… Ей не суждено было быть счастливой.

Во дворе уже ждал Кнопий верхом на буланой лошади. Капитан десятка помог царице сесть — боком — на белого коня, который еще с границы Египта делил с беглецами все лишения. Сзади выстроился десяток воинов-гиппеев[5].

Отряд тронулся в путь.

Довольно быстро всадники оставили позади Афины и теперь, спустившись на каменистый пляж под скалами, ехали вдоль моря — и путь этот невольно пробудил в Агниппе неприятные воспоминания.

Сердце все больше щемило.

Она поймала себя на мысли о том, что словно прощается со всем окружающим, что в груди нарастает чувство непоправимого…

Но, в самом деле, не велеть же ей больному деверю самому добираться до Афин! На разбитом корабле.

Что за ерунда, в самом деле… Это даже в какой-то степени неуважение к Агамемнону — а его Агниппа уважала и любила всем сердцем.

Они проехали еще немного — и, обогнув выступ скалы, увидели вытащенное на берег финикийское судно.

— Кнопий! — крикнула Агниппа, останавливаясь и сжимая в ладони повод коня. — Это же финикийский корабль!

Кнопий понимал, что под Агниппой более быстрый конь, чем у него, да и десяток вооруженных гиппеев нельзя сбрасывать со счетов.

— Не знаю, о царица, — ответил он, и лицо его выражало живейшее удивление. — Корабль Менелая дальше. Этого судна утром здесь не было. Я его в глаза не видел.

— А не из тех ли ты, Кнопий, что ценят себя на вес золота? — насмешливо прищурилась царица. — А?..

— Я?! Что ты, моя царица! Да я самый преданный тебе человек во всей Элладе! Я на все готов ради тебя. Ты…

— Поменьше слов. Агенор, — бросила она через плечо командиру своего отряда. — Узнай, что это за люди.

— Слушаюсь, о царица!

Десятник коротко поклонился и с парой солдат отправился к финикийскому судну.

Увы, капитан был отнюдь не дураком. Он быстро сориентировался в ситуации — и, в самом деле, глупо было бы рассчитывать, что царица поедет куда-либо без охраны. Так что на этот случай у него все было продумано.

Агенор вернулся к Агниппе с известием, что да, это финикийский корабль. Недавно вышли из Афин и почти сразу обнаружили, что во время очистки днища оно было повреждено. Щель почти незаметна, и они рассчитывают ее наспех залатать тут, на берегу, прежде чем вернуться на починку в Пирей. Иначе потом придется воду из трюма выкачивать, а это дополнительные расходы, как-никак.

Агниппа невольно улыбнулась. «Расходы»… В этом все финикийцы!

Впрочем, капитан прав.

— Что ж… Тогда можем продолжать путь.

Она тронула узду своего скакуна.

Финикийское судно становилось все ближе… Вот уже нависло над головами, и тень его накрыла отряд.

Пронзительный свист стрел!

Агниппа едва успела оглянуться — чтобы заметить, как шею Агенора пронзили метким выстрелом. Захрипев, солдат рухнул с седла — как и его люди. Никто ничего даже не успел понять.

На лицо, зажимая рот, легла чья-то сильная ладонь, секунда — и вот царицу уже стащили с коня.

Кнопий!

Агниппа рванулась, как разъяренная пантера, и укусила руку державшего ее мерзавца. Он выпустил свою пленницу — и молодая женщина кинулась к своему коню.

Кто-то бросился ей наперерез…

Удар в живот!

В глазах потемнело…

В следующую секунду ее уже повалили на галечник, связывая руки и ноги, заткнули рот — и потащили на корабль.

Финикийцы действовали организованнее, быстрее и тише, чем египтяне. Во-первых, похищения людей были им привычны, а во-вторых, их не связывало никакое религиозное почтение к ее царской особе.

Агниппа, несмотря на путы, продолжала биться в руках своих похитителей, но ее быстро и почти бесшумно уволокли на корабль и бросили в трюм.

Следом на борт поспешно поднялся Кнопий.

Захрустел песок под днищем толкаемого на воду судна, потом у его бортов заплескались волны. Хлопнул парус, раскрываясь на мачте, мощные весла вспенили ударом темную поверхность моря — и стремительный финикийский корабль быстро полетел по волнам, устремившись своим острым носом в безбрежный простор. Он направлял свой бег к дельте могучего Нила…

Финикийцы, «дети ветра» — как они сами себя называли, — воистину были прекрасными мореходами, и уже через четыре часа высокий берег Эллады окончательно скрылся из виду.

[1] Гинекей — женская половина в домах древнегреческих аристократов.

[2] Гекатомба — жертвоприношение богам из ста быков.

[3] Эолия — тогдашнее название Фессалии.

[4] Метагейтеон — месяц древнегреческого календаря, соответствует второй половине августа — первой половине сентября. На момент событий романа — 2 сентября.

[5] Гиппеи — у древних греков воины-всадники. Считались элитными отрядами и состояли из представителей привилегированных классов.

К чему рассказывать дальше? Мое сердце сжимается, а рука не поднимается писать. Если вам полюбилась Агниппа, лучше не читать эту главу, эту драматическую развязку первого тома. Но тебе, мой читатель, легче. Ты можешь пропустить этот момент, я же обязана пережить все вместе с моими героями. Идешь ли ты со мной, мой читатель? Будешь ли рядом со мной на этих страшных строках, которые вновь уведут нас к берегам Нила? С тобой, повествуя об этом, я буду не столь одинока… Итак, руку, читатель, руку! Продолжим наш рассказ!

Мы не сразу последуем за кораблем, похитившим Агниппу, а ненадолго еще останемся на берегах Аттики.

Почта в те времена ходила медленно, и спустя шесть дней после того, как греческая царица получила известие о скором конце войны, персы уже не выдержали натиска греческих фаланг и запросили мира — и теперь войска Эллады собирались возвращаться в свою страну, в свои города. Атрид, закончив в Сардах[1] переговоры с персами об их капитуляции, позвал Мена и сказал: «Мена, возьми коня и скачи в Эфес. Не ешь, не пей, не спи, загони коня, возьми другого, загони, возьми третьего, доберись до нашего флота, поднимись на лучший корабль и плыви в Афины. Плыви и в шторм, и в штиль, но только скажи моей милой Агниппе, что война кончилась, что я возвращаюсь, что я люблю ее, хочу увидеть сына, что я так стосковался по ним! Лети, Мена, как если бы у твоих коней росли крылья!»

И Мена скакал, летел, не ел, не отдыхал — и через пять часов, к вечеру, достиг Эфеса. А через два дня, когда закатное солнце окрасило море и беломраморный город прощальным золотом, его триера вошла в порт Афин.

Было шесть вечера. Миновало ровно семь дней после похищения Агниппы.

Советник остановил взмыленного коня у дворцового портика, спешился и прошел в главный зал. Старик был покрыт потом и пылью, но на лице его сияла улыбка. Сейчас он увидит свою названую дочь! Передаст ей слова Атрида, поболтает с ней о том о сем, поиграет с Ирихитом, о котором соскучился едва ли не больше, чем об Агниппе…

— Где царица? — спросил он у первой попавшейся ему навстречу рабыни.

Та всплеснула руками — и испуганно вытаращилась на него.

— О Мена! Боги! Царица… она…

Мена побледнел.

— Что?

Женщина опустила взгляд.

— Никто не знает, что с ней случилось. Мы все очень беспокоимся. Фелла так вообще места себе не находит.