Эти самые губы, проклиная и благословляя одновременно скользят по плечам, ключицам, зарубцевавшимся краям шрама. Иван чувствует, как на его спине смыкаются когти, рассыпая дорожки тонких, едва ощутимых царапин, умножающих полыхающее внутри удовольствие. Острые черты лица, сейчас расписанные такой же, судя по всему, острой, для Бессмертного чувственностью, отливаются в ивановом сердце томительной нежностью.

Глаза хищника, глаза убийцы, и он очень хорошо знает, что может плескаться и расплескиваться из них. Но сейчас в них тонкая поволока горячащего изнутри желания, обрамленного не алчущей страстью, или нежностью ласки обладания, а чем-то иным, тонким и хрупким, тем, что так отчаянно хочется почувствовать глубже.

Он целует надломленные брови, которые одним своим движением могут опустить на самое дно, насмешливо унизив, а сейчас едва заметно сведены к переносице, выдавая часть бушующих как штормящие волны чувств.

Тонкие губы, по которым он проводит кончиком языка, которые кусают в ответ почти что рефлекторно, но столкнувшись с продолжением мягких и нежных касаний, с плавным скольжением по клыкам, дрогнув, поддаются, принимая эту чувственность, что не подавляет, и не то чтобы просит — она просто приходит, осторожно накрывая и увлекая за собой.

Переносица с горбинкой, порождающая тот самый горделивый, царственный профиль, в голове юноши всегда добавлявший Бессмертному сходства с его птичьей, оборотнической формой. Он скользит по ней пальцем, осторожно поглаживая — тот самый жест, в котором он когда-то прятал свои сложные и необъятные чувства.

— Обожаю твой нос, — не сдерживается Иван, и это возвращается ему почти что возмущенным фырком и достаточно ощутимым укусом в шею.

«Нашел, что обожать», — внутренне усмехается Кощей, но ему уже в который раз не дают разойтись в своей тонкой иронии, вновь накрывая губы поцелуем, обхватывая лицо ладонями, что сейчас чувствуются словно две раскаленные золотые пластины.

— Ты такой красивый, — шепчет Иван, разрывая поцелуй, приподнимаясь выше, окинув Бессмертного упоенным взглядом. И в этом голосе его партнер слышит искреннее, почти что наивное в своей чистоте восхищение.

Кощей буквально вздрагивает от этой реплики, ибо ему подобная интонация едва ли удавалась даже сейчас, а раньше и подавно.

Князь Тьмы произносил это подобно тому, как сощурив глаза, человек, держащий в руках нож, смотрит на цветок, который вот-вот срежет, чтобы забрать в свои руки.

Ты такой красивый-насмешливо- похотливо, властно-нежно, чувственно-горячо, скользя клыками по спине, прикусывая загривок.

Ты такой красивый, и мне так нравится обладать твоей красотой— звучит перебором пшеничных кудрей холодными пальцами.

Но в ивановых руках нет ножа, они лишь мягко скользят по лепесткам, касаясь цветка так, как касается трепетный и чуткий наблюдатель.

Ты такой красивый — ласково-нежно, обволакивающе теплом.

Ты такой красивый, и я счастлив просто быть с тобой сейчас — светлый блеск топазовых глаз, плавное скольжение руки по темному шелку волос, движение языка по каемке уха, вдоль золотых серег.

«Невозможно же», — мелькает в голове Кощея, сиплый выдох переходит в сдавленный стон, все смешивается в тягучий, словно патока калейдоскоп — чувство томительной наполненности внутри, ритмичные, плавные движения бедрами, двигающаяся в такт рука, губы, скользящие тут и там по его шее, плечам и ключицам. Его партнер словно забирается под самую кожу, касаясь мышц своим горячим языком, раздвигая небьющуюся жизнью плоть, скользя к костям, проходясь влажно-чувственными губами, скользящим кончиком языка, желая добраться до самой сердцевины, до самой сущности, чтобы коснуться ее поцелуем, разбивающим на осколки и собирающим в единое целое одновременно.

— Пожалуйста, посмотри на меня, — раздается тихий, нежный шепот над ухом, и он самым откровенным образом совершает абсолютно противоположное действие, обхватывая шею Ивана и прижимаясь плотнее, укладывая голову на плечо, сжимая сильно и крепко, явно не давая и шанса ему — заглянуть в свое изнеможенное расколотостью чувств лицо, а себе — увидеть в васильковых глазах глубину, которую почти что не может вынести.

Посмотри на меня — сам он произносит это, подцепляя когтистыми пальцами подбородок, желая с удовлетворением увидеть в его глазах пожар неумолимого, смаривающего желания, что разжигает из раза в раз. Он шепчет это на ухо властно, повелительно, даже наполненный нежностью мрака его голос всегда приказывает.

Посмотри на меня, ибо все, что сейчас есть в тебе, я забираю в свое темное объятие, поглощая, пожирая, не оставляя тебе и капли тебя, ибо ты мой.

Пожалуйста, посмотри на меня — трепетно и чувственно, щекоча кожу поцелуями, раздирая ее нежными касаниями и мягкими поглаживаниями, раскалывая на части, запуская руки в темное и вязкое, касаясь пальцами самого острия всего живого, что осталось. Это просьба о приглашении, стук в самые закрома души.

Пожалуйста, посмотри на меня, я так хочу увидеть тебя настоящего.

Ивану в этих оплетающих его руках и ногах действительно почти не остается возможности для маневра. Поэтому он продолжает скользить по шее поцелуями, прикусывая мочку уха, испытывая покалывающее удовольствие от хриплого выдоха, порожденного этим движением.

«Что ж, не все сразу…», — думает юноша, — «Просто услышать-тоже неплохо».

— Я люблю тебя, Кощей, — тихо, совсем тихо произносит он, прекрасно зная, что острый слух супруга услышит даже едва уловимый шепот, — Я так сильно люблю тебя и…

«Не смей продолжать», — со сладостным отчаяньем думает Бессмертный, прикусывая губу, вцепляясь когтями в спину. Ему много, ему слишком много, ему страшно чувствовать так много и так сильно, он чувствует себя зверем, пойманным в капкан, из которого вырваться невозможно. Каждый рывок конечностью, сомкнутой в зубьях нежности, отдается чем-то кровоточащим внутри.

«Как…как ты можешь вообще», — мысли путаются, так же как вороные волосы, разлитые по подушке черным вином, — «Как ты можешь быть таким, ты абсолютно невозможный, во всех, всех смыслах…»

Он и так ощущает это каждым сантиметром кожи, слышит звенящим в воздухе. То, что он так отчаянно жаждет, сокровище, в обладание которым в глубине души он всегда немного не верит, касаясь которого время от времени морщится, отгоняя досадливое чувство того, что обладает тем, чего недостоин, тем, что не могло ему достаться, и попало в руки просто по ошибке судьбы, счастливой случайности, нарушенному порядку, который по удачному стечению обстоятельств никто не стремится восстановить.

— Я хочу, чтобы ты знал, — но милосердие к павшему обладатель этого ласково-теплого проявлять явно не намерен. Изящная рука, выскальзывая из волос, осторожно спускаясь по плечам, буквально вклинивается между разгоряченными телами и ложится на сердце, укрывая собой шрам, — Что я люблю тебя таким, какой ты есть, — губы зацеловывают шею, рука подхватывает сползшую со спины когтистую длань, переплетая пальцы, — Вместе с твоей тьмой.

Найди на моём сердце живое место

И закрыв глаза на его протесты

Положи туда веточку алоэ

И оно к утру наполнится любовью

«Пусть, быть может, я и не всегда могу принять и понять ее до конца, опасаюсь, и не всегда желаю смотреть в ее глаза… Но ты, ты нужен мне весь, и ты неделим на части, даже если так и было бы проще», — думает Иван, ощущая под пальцами неровную, зарубцевавшуюся кожу, укутывая собой прошлое, болезненное и ранящее.

Кощей слышит эти слова на грани забытья, и это то, что добивает окончательно, заставляя его хрипло застонать, выгнувшись, расписав бледную лопатку грядой алых царапин, вцепляясь в ладонь, сжимающую его руку мертвой хваткой, почти что на грани переламывающей кости.

Но Иван едва ли чувствует боль от этих прикосновений, вздрагивая от горячего семени, изливающегося меж их прижатых к друг другу тел, и ему хватает нескольких рваных, судорожных движений чтобы догнать Бессмертного. Кольцо смыкающихся на нем рук ослабевает, и он наконец может приподняться, чтобы столкнуться глазами с лиловой бездной. Разморенно-обессиленный взгляд встречается с трепетно-взволнованным, Иван касается тонких губ поцелуем медленным, продлевающим пылание неги, а затем перекатывается на бок рядом с мужчиной, сплетая ладонь с ладонью, чувствуя, как сердце отбивает в груди последние такты этой близости.