— К тому, что пытаться убить меня тебе не стоит? — хмыкает Иван, ощущая, что воздух вокруг какой-то тяжелый, сдавленный, и легкие словно не насыщаются им.

— И к тому, что ты связан не только с ним, но и со мной, — рот искривляться в раздраженном оскале, — И к тому, что если ты предашь его, то разбудишь таких демонов, о которых даже не подозреваешь.

Последней фразы юноша не ожидал, и искренне теряется, малость опешив.

— С чего мне…

— А что, так уверен, что не разочаруешься, не захочешь сдать назад? Не придешь к выводу, что он для тебя-это слишком? — сверкают гневным блеском золотые глаза, — Влюбленность проходит, и что останется? Он, конечно, мастерски скрывает от тебя в себе все то, что тебе не нравится, что может оттолкнуть … Но это все равно есть в нем, — голос звучит скорее жестко, чем озлобленно.

— Или есть в тебе? — поднимает бровь Иван.

— Это есть в нас, — когтистая лапа оставляет еще одну борозду царапин на стене, явно сдерживая себя от того, чтобы украсить ими лицо собеседника, — ты думаешь, я себе в наместники выбрал невинного агнца? — рот кривится в ухмылке, — нет, мне нужен был тот, в чьем сердце уже есть тьма, и тьма, что может вырасти и разгореться в большое пламя… Ты знаешь о его жизни ничтожную часть, а я знаю все. Когда он остался один, кто оказался рядом? Когда все уходили, оставалась только тьма.

— У меня есть достаточно времени, чтобы узнать, — фыркнув, произносит Иван, но услышанная реплика отдается в юноше неприятной, тревожной досадой, — И он больше не один.

— Оу, конечно, он больше не один, нашел очередную любовь всей жизни, и вот бы жить да радоваться, но вот беда, мы же не можем сожрать нашего любимого муженька, — лицо Бессмертного искажается в гримасе, выражающей сложную эмоцию, и Иван замечает в ней осколки злости, и нечто, похожее на вину смешанную с вожделением, — Хотя порой весьма хочется… — фигура делает шаг к юноше, тот отступает назад, упираясь лопатками в стену-и камень ощущается куда более холодным, чем обычно — Сделать тебе больно, откусить от тебя кусочек, — коготь осторожно, медленно проскальзывает вдоль линии челюсти, пока другая рука упирается в стену над его головой.

Иван, хмуриться, и было думает уложить ладони на грудь мужчины, чтобы оттолкнуть, но ловит себя на том, что определенно не хочет касаться фигуры напротив себя.

— Что это, в конце концов, как не одна из форм любви… Иным только и доступная, — хмыкает сущность, наклоняясь ниже, переходя на неприятно сходные с кощеевыми интонации, — желать причинять страдание, запечатлеться им в памяти навечно. Ты знаешь, что вкус твоей крови — его любимый вкус?

— Ты ненормальный, — выдыхает Иван, ощущая, как его буквально обдает холодом, вздрагивая от выражения лица в сантиметрах от себя.

На мгновение повисает пауза. Сущность сощуривает глаза, и резко отстраняется.

— Как будто ты нормальный, — мужчина злобно оскаливается, — Знаешь, меня так бесит это в тебе.

— Это?

— Лицемерие твое, — буквально выплевывает он.

— Что тебе надо-то от меня? — уже скорее устало-тревожно выдыхает Иван, думая о том, как выбраться и из этого диалога, и из этого места.

— Делаешь вид, что весь из себя такой правильный, и так тебя ранит моя кровожадность, — морщится мужчина, — Но когда трахаешься, вообще об этом забываешь, правда? Потому что тебя заводит и его властность, и мрак в глазах. Но во всем остальном нет, соизволь поумерить свой пыл… Ничего, я научился обходиться с этим, ведь дорогого нежного муженька не расстроит то, о чем он не узнает, то, чего он не увидит… — тонкие губы расходятся в ухмылке, буквально на мгновенье дрогнувшей в подобие печального оскала, — Но не думай, что тьма в нем занимает хоть на йоту меньше места, чем раньше, он лишь лучше ее контролирует.

Юноша нахмуривается, замечая, что местоимения в речи собеседника прыгают, и это только запутывает, множа тревожное смятие.

— Можешь ли ты любить его настоящего, а, царевич? — сущность резко оборачивается, сверкнув глазами, — Все его стороны?

— Я со всеми его сторонами прекрасно знаком, — шипит Иван, поджимая губы.

Ответом звучит глубокая, темная усмешка.

— Ты не был с ним, когда он лил реки крови, ты не знаешь, как он может наслаждаться болью и придумывать самые мучительные пытки, где страдание душевное сплетается с физическим, рождая бесконечную агонию, и как он безжалостен, когда ему нужно получить что-то. Мне казалось, он подрастерял хватку, но после убийства Маревны стало ясно, что нет. Что? — сущность с удовлетворением ловит пробежавшую по лицу Ивана тень и сжатие ладони в кулак, — Жалко Василисочку? Ой, только вот не надо строить такую моську, он лишь закончил то, что начал ты.

— О чем ты? — юноша передергивается, чувствуя, словно с каждой секундой его со всех сторон обволакивает чем-то липким и неприятным.

…Мне осталось лишь выбрать правильного исполнителя…

…Марья Маревна знала, на что шла.

— После твоей выходки на коронации всей нави стало очевидно, куда дует ветер. Ты просто никогда не думаешь о последствиях своих поступков, а он подчищает за тобой хвосты, только и всего. Отличная парочка, — холодная рука взымается вверх в раздраженно-пренебрежительном жесте, — Вот видишь Ва-неч-ка, об этом я и говорил. Ты жуткий лицемер, на самом-то деле. Потому что он ведь даже не скрывал, кто пленил Ягу, верно? Сложить оставшиеся два и два было просто, но ты отогнал от себя эту мысль, не желая мучаться с душевными терзаниями, — сущность оскаливается, всматриваясь в помрачневшее лицо юноши, — Очень удобно иметь под боком того, кто всегда решит все твои проблемы, верно?

— Кажется, Яга была нашей общей проблемой, — раздраженно и злобно взрывается Иван.

«Но…убивать Марью Маревну, зная, чего это будет стоить Василисе… Черт, Кощей, ты же знаешь, что такое любить, и ты бы точно не захотел оказаться на ее месте!», — юноша ощущает, как внутри мутной пеной поднимается отчаянная тревога, смешанная со злостью.

— А, ну да, ну да — хмыкает Бессмертный, — Только вот твой дражайший муженек еще кое-о чем умолчал: Яга слов на ветер не бросает, и вообще-то, она почти успешно отравила твою любимую матушку. У нее не вышло лишь от того, что он достаточно дальновиден чтобы держать под контролем все на несколько шагов вперед. Вместе с Еленой они сошлись во мнении, что тебе лучше не знать, чтобы не тревожить и не расстраивать твою чувствительную душеньку… — лицо вновь передергивается в злобном отвращении, он вновь делает шаг к Ивану, упирая когтем в грудь, — Весь из себя такой добрый, переживающий за других… Никогда не понимал, что он нашел в тебе такого, чтобы так сходить с ума. Ты вот кстати никогда не думал, что это именно ты не заслуживаешь, чтобы тебя так безрассудно, бескомпромиссно и отчаянно любили?

Иван ощущает, словно голову опоясывает тяжелый, горячий обод, бьющий болью в висках и затылке — само по себе нахождение на этой изнаночной стороне замка давит, а его собеседник продолжает вывалить на него реплики, разматывающие его внутреннее спокойствие с той же легкостью, с которой ветер развеивает сухие листья.

— Да что тебе, черт возьми, надо от меня?! — взрывается Иван, отталкивая от себя руку.

— Мне нужно, чтобы ты понимал, что… — «Что если будет нужно-он развяжет из-за тебя войну», но эту мысль с гаденькой ухмылкой сущность придерживает, ощущая перекатывающееся внутри удовлетворение тьмы.

Что ж, если убить царевича не вышло, он вполне готов подождать момента, когда у внутреннего мрака будет другой повод разгуляться, поднять голову и захватить больше контроля.

— Что у тебя нет дороги назад, если ты не хочешь ввергнуть мир в хаос. Ты взвалил большую ношу на свои плечи, му-же-нек, выбрав любить его. И тьму с навью ты тоже выбрал сам. И если решишь от этого выбора отказаться…пеняй на себя, — злобно оскаливается мужчина, и Иван на мгновение отчетливо понимает, что эта угроза звучит не только устами Темного Бога.

— Да почему ты все время боишься, что я оставлю тебя? — юноша делает шаг на встречу цепко и неожиданно для собеседника, сам вцепляется в плащ, заставляя обернуться на себя. Буквально на мгновение ему кажется, что он видит в золотом взгляде нечто знакомое, но это почти тут же рассеивается.