– Твою мать, дурак нетерпеливый, – голос Ченни раздался уже за ее спиной, а руки, сильные, опытные, вытащили из объятий Тома и усадили на жесткие колени. Прижали к голой груди, обожгли жадным прикосновением.

Оказывается, Ченни уже успел снять майку и сесть на лежанку. И теперь, усадив Лису на колени спиной к себе, прижался сразу всем телом, обнимая, обволакивая собой, жарко зацеловывая плечи, шею, разворачивая к себе за подбородок, чтоб заглянуть в уже подернутые дымкой желания глаза.

– Мы тоже, так скучали, лисичка, – прошептал он перед тем, как поцеловать. Жадно, влажно и глубоко. Сразу отнимая у девушки последние силы. Она только слабо застонала ему в губы, немного прогнулась и задрожала, потому что рот Тома как раз нашел ее грудь. Это было до того сладко, до того будоражило, что Лисе казалось, будто ее заматывают в кокон, паутину, мягкую, но очень крепкую. Не вырваться, даже если и захочешь. А она и не хотела.

Не хотела.

– Откуда вы взяли какао? Я думала, его уже нигде нет, – Лиса откинулась на горячую грудь Ченни, как на широкую спинку дивана, с удовольствием потерлась спиной о чуть влажную кожу, и втянула носом ароматный пар от напитка.

– Места знать надо, малыш, – Том, передав ей кружку, улегся рядом. Положил голову на колени, поерзал, как кот, выпрашивающий ласки. И блаженно закрыл глаза, когда почувствовал тонкие пальчики, зарывшиеся в волосы. – Мы много чего знаем, про что думают, что нет, а оно – раз! – и есть…

Лиса отпила глоточек. Напиток уже остыл, что неудивительно, учитывая, что он был горячим, когда они только начали возиться на кровати. Поэтому Тому пришлось подогревать. На походной маленькой печке, названия которой Лиса не знала. Что-то новое для нее, интересное.

Буквально десять минут назад Лиса, едва отдышавшись от ласк братьев, наблюдала затуманенным взглядом за тем, как Том, даже не подумав натянуть штаны, возится с розжигом, раскочегаривает систему.

И ставит маленький ковшичек сверху прибора.

– Это называется «примус», детка, – тихо сказал Ченни, заметив ее любопытный взгляд, – хорошая штука, когда нет электричества… Когда вообще нихрена нет. Ты помнишь, что такое электричество?

– Да… Мне было восемь, когда это случилось.

– Мне пятнадцать. Брату двадцать пять.

Ченни опять сжал ее, лизнул в шею, уже лениво, нежно. Так не похоже на то, что было до этого. Лиса прикрыла глаза, погружаясь в пережитые ощущения.

Вот Том целует ее грудь, уже голую, с торчащими острыми сосками, и она вздрагивает и чуть подается вперед от каждого такого касания. Вот Ченни мягко приподнимает, нашептывая на ушко, какая она охерительная, как они скучали, как они ждали, а руки его, широкие, крупные ладони, скользят по телу, снимая юбку и белье разом. И первое прикосновение обнаженной кожи бедер к его телу – адски горячее, обжигающее. Он уже раздет, успел, пока Том кружил обмякшую от напора Лису по комнате, и пальцы настойчиво скользят по промежности. Влажной. Уже давно влажной. Осознав это, Ченни только выдыхает, приподнимает опять девушку за бедра и резко насаживает на себя. Выбивая крик у Лисы и ругательства у Тома:

– Вот ты гад! Договорились же!

Том занят тем, что сдирает с ног Лисы юбку и белье, и потому его взгляд снизу на происходящее – голодный и напряженный.

– Иди нахер, придурок, – хрипит Ченни, поудобней усаживая запрокинувшую руки ему на шею Лису на коленях, раздвигая ей шире ноги, так, чтоб брату было видно получше, – мы вообще договаривались, что сначала накормим девчонку, а ты сразу в койку…

Том рычит, не отрывая взгляда от происходящего, сдирает с себя штаны, хватается одной рукой за основание члена, а второй ведет по тонкому изогнувшемуся телу их любовницы, и Лисе его прикосновения кажутся чем-то настолько тяжелым, настолько острым, что она не выдерживает и кричит. Вся кожа, кажется, превратилась в один сплошной нерв, и любое движение, даже случайное трение, жалит, бьет молниями, охватывая тело полностью. Ченни, уже не сдерживаясь и вцепившись зубами в беззащитную шею, просто и грубо насаживает послушное тело на себя, растягивая до предела, Том, понимая, что от Лисы сейчас толку никакого, только целует ее живот, ловит губами подпрыгивающую от каждого движения Ченни грудь, облизывает соски.

Лиса не выдерживает двойного напора и заходится сладкой дрожью удовольствия, Ченни догоняет ее практически сразу же, а нетерпеливый Том, едва дождавшись, сдергивает безвольную девушку с коленей брата, и укладывает спиной на лежанку, входя в не перестающее дрожать тело мощно и глубоко. Лиса, широко распахнув глаза, только смотрит в его напряженное лицо, покорно подставляет мягкие губы для поцелуев, и буквально через несколько движений кончает опять, крича и выгибаясь. И бьется в жестких удерживающих ее руках, толкая своего любовника за грань следом за собой.

– Охренеть, – выдает Том, немного отдышавшись и приподнявшись на руках, разглядывая умиротворенное и счастливое лицо девушки, – никому не говори, что я так быстро. Это просто потому, что ты такая сладкая, малыш.

– Да не трынди, скорострел, – ржет Ченни, который за это время только и успел отползти к изголовью кровати и прикурить, – не верь ему, лисичка, он просто старый уже, как говно мамонта, вот и лажает. В отличие от меня.

– Ты, щенок, заткнулся бы, а… – Том недобро смотрит на брата, потом мягко и влажно целует расслабленную девушку и рывком встает с кровати.

Лиса, не в силах пошевелиться и свести ноги, просто смотрит в потолок, переживая свое удовольствие, и даже немного протестующе стонет, когда Ченни ее подтаскивает под мышки к себе, и устраивает на груди. Похоже, ему очень нравится обниматься.

Да и Тому, ревниво поглядывающему на мирно лежащую парочку, тоже.

Но он мужественно делает основное дело, то есть раскочегаривает примус и подогревает какао, и только потом валится на колени Лисе, требуя свою порцию ласки.

Лиса гладила по лицу и волосам только что не мурлыкающего Тома, слушала мерное, спокойное, мощное биение сердца Ченни и чувствовала себя невероятно счастливой.

Ей внезапно в голову пришли воспоминания о том, как притворно-сочувственно смотрели на нее женщины из общины, якобы жалея, что ее, бедняжку, отдали таким зверям на расправу.

Оставалось только усмехнуться их незнанию. И общей глупости ситуации. Потому что ее телом братьям заплатили за еду. А по факту, это она должна была бы приплачивать за такое удовольствие.

Хорошо, что в общине про это не знают. А то бы четвертовали мерзавку. Впрочем, скорее всего именно это с ней и сделают, когда братья полностью выполнят свои обязательства по договоренности с Дэниэлом и уйдут совсем.

Мысли о том, что же будет, когда хантеры весной попрощаются с ней навсегда, неприятно потянули холодом в животе. Ладонь Ченни, до этого расслабленно скользившая по ее талии, мягко гладя разгоряченную кожу, застыла.

А потом он развернул лицо Лисы к себе за подбородок, внимательно посмотрел в глаза.

И девушка замерла под его черным тягучим взглядом.

– Обижали, да? – тихо спросил он, и Лиса почувствовала, как в ту же секунду напрягся под ее пальцами Том.

– Нет… – она не хотела тревожить братьев своими проблемами. Они все равно не в силах их решить. Хантеры – вольные птицы, они летят, куда хотят, и явно не будут разбираться с обидчиками их случайной девочки. А, если и разберутся, то все равно ничего хорошего из этого не выйдет. Ну не будут же они убивать Дэниэла. Хотя, Лисе этого очень бы хотелось. Очень. Но она понимала, что с его смертью ничего не изменится. Придет кто-то еще. И не факт, что он будет лучше. По крайней мере, в общине, она не знала достойных претендентов на место старейшины. Все выжившие мужчины не обладали ни умом Дэниэла, ни его звериной, все сокрушающей жестокостью, ни хитростью. Ни умением договариваться на выгодных для общины условиях.

Поэтому Лиса не собиралась жаловаться. И вообще, неизвестно, как они об этом узнали, почуяли, что ли?