Активное участие половцев в усобицах русских князей повышало престиж половецких воинов и авторитет половецких ханов. По этой причине русско-половецкие войны не мешали русским князьям и половецким ханам заключать между собой союзы, что, по всей вероятности, и произошло в апреле 1091 года, когда Боняк, Тугоркан и, возможно, князь Василько Теребовльский выступили против печенегов на стороне императора Алексея Комнина. Как полагает С. А. Плетнева, Боняк был ханом половецких племен, контролировавших значительные степные территории первоначально на правом, а с течением времени и на левом берегу Днепра. Эти племена были объединены в орду Бурчевичей, тотемом которой был волк. Боняк был не только ханом, т. е. военным вождем этой орды, но также и шаманом, волхвом, который периодически занимался камланием в степи. «И яко бысть полунощи и встав Боняк отъеха от рати и поча выти волчьски и отвыся ему волк и начата мнози волци выти» (ПСРЛ. 1962. Т. II. С. 245), – так описывает религиозные практики Боняка древнерусский летописец. Боняку было суждено стать одним из наиболее ярких представителей половецкой кочевой знати, прожившим чрезвычайно долго (до 90 лет) вопреки своему образу жизни и сумевшим бросить серьезный военный вызов князьям южной Руси в последующие десятилетия[67].

Хан Тугоркан был не менее знаменит, чем Боняк, в первую очередь своими военными авантюрами, которые и предопределили, в итоге, его короткий век. Два года спустя после битвы при Левунионе, в 1093 году, Тугоркан уже воевал вместе с Боняком против Киевского князя Святополка Изяславича. Половцы нанесли сокрушительное поражение русским князьям в битве на реке Стугне 26 мая 1093 года. Затем Святополк был снова дважды разбит половцами – 23 июля 1093 года на реке Желани, где полегло две трети жителей Киева, а затем под Халепом, – после чего в 1094 году заключил с ними договор и женился на дочери Тугоркана. «Поя жену, дщерь Тугорканю, князя половецкого» (ПСРЛ 1962, Т. II, С. 216), – сообщает древнерусский летописец.

В 1094–1095 годах Тугоркан и Боняк, окрыленные победами над русскими князьями, вновь атаковали Византийскую империю. Половецкие ханы поддерживали мятеж самозванца Лже-Диогена I, выдававшего себя за сына покойного императора Романа IV (возможно, за Константина Диогена). Однако император Алексей посредством удачно спланированной интриги сумел захватить самозванца, и половцы потерпели сокрушительное поражение. Как отмечает Анна Комнина, под Адрианополем сам хан Тугоркан едва не был убит византийским стратигом по имени Мариан, который галопом устремился на него, потрясая длинным копьем. Тугоркан спасся только благодаря подоспевшим телохранителям[68]. Примерно год спустя, в мае 1096 года, Тугоркан вторгся в русские земли, осадил Переяславль и через полтора месяца, 19 июля 1096 года, погиб вместе с сыном в битве на реке Трубеж.

Пять лет, разделяющие победу императора Алексея над печенегами при Левунионе и начало Первого крестового похода, демонстрируют, что угроза Константинополю была устранена без всякого участия крестоносцев и у Византийской империи хватило сил на поддержание status quo в регионе. Появление же крестоносцев под стенами Константинополя, как отмечает Анна Комнина, было воспринято императором и византийским обществом как новая угроза. Именно поэтому император Алексей I прибегнул к политике импровизации, навязывая предводителям крестоносцев традиционные формы договора, которые империя заключала с командирами западноевропейских наемников в предшествующие десятилетия. Император был заинтересован в новых федератах, наподобие варягов или англосаксов, но никак не в широкомасштабном походе западноевропейских рыцарей, которые неизбежно преследовали собственные военно-политические цели.

История понтификата Григория VII в полной мере подтверждает версию о том, что замысел Крестового похода на Восток созрел в Римской курии задолго до прихода к власти Алексея Комнина. И если поводом к подобному походу действительно могли стать дипломатические маневры императора Михаила VII Дуки Парапинака, то причины стратегических замыслов папы Григория VII коренились в сугубо западноевропейских социально-политических проблемах. Позже мы еще остановимся на этих замыслах папы Григория VII, связанных с подготовкой Крестового похода на Восток. Примечательно, что на пути реализации этих замыслов папы на рубеже 1070–1080-х годов встала женщина, спровоцировавшая отлучение папой нового византийского императора Никифора III Вотаниата, которое потом распространилось и на Алексея Комнина. Этой женщиной была уже упомянутая императрица Мария Аланская. Но прежде чем подробнее остановиться на судьбе Марии Аланской и на ее образе, начертанном Анной Комниной, необходимо попытаться разобраться в том, кем же были враги Византийской империи, против которых папа Григорий VII возбуждал западноевропейское рыцарство.

Анна Комнина начинает рассказ о жизни отца, утверждая, что весной 1071 года юный Алексей мечтал попасть в армию императора Романа IV Диогена и принять участие в кампании против сельджуков, вероятно, в качестве пажа при василевсе, будучи в возрасте 14 лет[69]. Если мы, доверяя Анне Комниной, принимаем 1057 год в качестве даты рождения Алексея, следовательно, в 1071 году будущему императору было 14 лет, а в 1077 году – 19 лет. При всех стратегических талантах Алексея, проявленных при защите Византии, трудно представить себе, что в возрасте 17 лет Алексей уже выполнял приказ Михаила VII Парапинака о поимке Русселя де Байоля (1074 год), а в возрасте 21 года командовал армией, направленной на подавление мятежа Никифора Вриенния старшего (1078 год). Возможно, что в период походов Романа Диогена на сельджуков Алексей был несколько старше. По крайней мере, Фердинанд Шаландон на основании сообщения Зонары о том, что в 1118 году – т. е. в год смерти – Алексею было 70 лет, полагал, что Алексей Комнин родился примерно в 1047–1048 году. Если это так, в таком случае император Алексей Комнин мог вполне отчетливо помнить царствование своего дяди императора Исаака I Комнина, что должно было только подогревать его амбиции.

Анна Комнина писала: «Он начал службу еще при Романе Диогене… В возрасте четырнадцати лет он стремился принять участие в большой военной экспедиции против персов, которую предпринял император Диоген; в своем неудержимом стремлении Алексей разражался угрозами по адресу варваров и говорил, что в битве напоит меч их кровью».

Анна, без сомнения, имеет в виду последний поход Романа Диогена против сельджуков Алп Арслана, который столь трагически закончился на берегах озера Ван, около Манцикерта. Предусмотрительный Роман Диоген запретил юному Алексею участвовать в походе, так как мать Алексея Комнина Анна Далассина уже потеряла своего старшего сына Мануила – стратига восточных тагм, который, как отмечает Никифор Вриенний, воевал с сельджуками и умер в Вифинии от воспаления среднего уха. Уже первый эпизод из сознательной жизни Алексея Комнина, связанный с Романом Диогеном, заставляет нас подробнее рассмотреть военную и политическую ситуацию, вызвавшую походы этого императора в Каппадокию и Армениак.

Богатый исторический опыт, накопленный Византийской империей в раннее Средневековье, на протяжении нескольких веков борьбы со степными кочевниками – гуннами, аварами, булгарами, а также с более цивилизованными народами – персами и арабами, оказался удивительным образом невостребован в тот момент, когда Византия в царствование императора Констатина IX Мономаха (1042–1055) еще наслаждалась инерцией военно-политического величия, доставшегося в наследство от эпохи правления императора Василия II (976–1025), а на восточных границах Византийской империи уже показались полчища нового кочевого народа – сельджуков. Этот народ был близким родственником печенегов, уже хорошо знакомых василевсам ромеев с IX века. В IX–X веках в районе Хорезма, между Аральским и Каспийским морями происходила интенсивная концентрация и консолидация тюркских племен огузов. Однако точное происхождение сельджуков в настоящее время до конца не выяснено.