Каппадокийское богословие вносит свой вклад в решение задачи законосообразного отношения Троического домостроительства и истории. Так, свт. Григорий Богослов представляет похожую двухвекторную картину, акцентируя апофатический и катафатический вектора развития единой истории во взаимном отношении её с Откровением Святой Троицы:
«(Бог) как детоводитель и врач, иные отеческие обычаи отменяет, а другие дозволяет, (временно) попуская… (Так), первый Завет, запретив идолов, допустил жертвы; а второй, отменив жертвы, не запретил обрезания. Потом, которые однажды согласились на отменение, те уступили и уступленное, одни – жертвы, другие – обрезание, и стали из язычников иудеями и из иудеев христианами… (Так) преобразование достигалось через отменения (несовершенного)»[79].
«(Тот же путь может быть представлен) через достижение совершенства прибавлениями… (Так), Ветхий Завет ясно проповедовал Отца, а не с такой ясностью Сына; Новый открыл Сына и дал указания о Божестве Духа; ныне пребывает с нами Дух, даруя нам яснейшее о Нём познание. Небезопасно было прежде, нежели исповедано Божество Отца, ясно проповедовать Сына, и прежде, нежели признан Сын, выражусь несколько смело, обременять нас проповедью о Духе Святом и подвергать опасности утратить последние силы, как бывает с людьми, которые обременены пищей, принятой не в меру, или слабое зрение устремляют на солнечный свет. Надлежало же, чтобы Троичный свет озарял просветляемых постепенными прибавлениями, как говорит Давид, “восхождениями” (Пс 83:6), поступлениями от славы в славу и преуспеяниями… соразмеряясь с силой приемлющих»[80].
Можно встретить у свт. Григория указание и на иной аспект соотношения образа действия Лиц Святой Троицы (здесь в его терминологии – Ума, Слова и Премудрости), совокупляющий в себе историю и вечность. Такой план представляет собой сверхисторическую последовательность «вечность – история – вечность» энергийного проявления Бога, прообразовательный по отношению к чисто историческому плану – Откровению Бога миру уже внутри истории:
«У Бога всё пред очами: и что будет, и что было, и чт. е. теперь. Для меня такой раздел положен временем, что одно впереди, другое позади, а для Бога всё сливается в одно… (Так) всё (в замысле Божием) породил в себе Ум (т. е. Отец), а рождение вовне (творение мира) совершилось впоследствии благовременно, когда открыло великое Божие Слово… (Так) иное явил нам Бог, а иное блюдёт в тайниках Своей Премудрости… (и оно) явится в последние дни»[81].
Такое представление восходит к историческому богословию Тертуллиана (и, возможно, даже апологетов), разумеется, упраздняя детерминистический компонент последнего. У свт. Василия Великого мы находим сходную мысль; Сын и Святой Дух, «бестелесные руки» Отца[82], согласно святому, обнимают собой начало и конец истории (взятой здесь не только как одно историческое целое, но также и как принцип любой исторической протяжённости как таковой):
«Кто отъемлет Сына, тот отъемлет начало созидания всяческих… Кто отъемлет Духа, тот отсекает окончательное совершение творимого… (Само) исходящее от Бога не во времени исходит, хотя Бог во времени производит твари»[83].
Встречаем мы у свт. Василия и прямо противоположный образ:
«Отец… есть конец и крайний предел блаженства… (Сын же) есть начаток, а не конец, по грубому, так сказать… учению, уразумеваемому относительно к нам»[84].
Подводя некоторый итог сказанному и сводя воедино вышеуказанные акценты святоотеческой мысли, можно указать на принципиально общий момент – постепенность открытия человеку всей Святой Троицы на пути истории, каковая постепенность, вместе с тем, не имеет однозначного и простого характера, но сопровождается изменением совокупного характера дела Божественных Лиц. Это изменение, воспринимаемое человеком как «приращение» («Мы будем иметь приращение (общения со всеми Лицами Святой Троицы) в том же самом, (что имели изначально)»[85]), таково, что каждый из исторических этапов истории человека[86] оказывается связан со специфически особенным свидетельством Каждого из Божественных Лиц, характерным именно для этого периода:
1. различным образом свидетельства[87] Святого Духа и Отца о Сыне;
2. различным образом свидетельства Сына об Отце и Святом Духе;
3. целостным характером окончания домостроительства Св. Троицы.
На основании этого возможно выстроить следующую графическую модель (нумерация периодов (1, 2, 3) соответствует вышеприведённой)[88].
Настоящая модель показывает, что оба вектора движения – от Отца через Сына к Святому Духу и от Святого Духа через Сына к Отцу – представляют собой единый «объёмный» процесс постепенного раскрытия Святой Троицы перед человеком и укоренения человека в Боге.
2.1.4. Синергийная связь Троического образа действия с историей человека
Тройственное простирание этого процесса, обусловленное характером внутритроических отношений, тем не менее связано с совершенствованием самого человека:
«Кто преступил первый и второй предел (познание Отца и Сына)[89], тот будет достоин меньшего наказания. А кто презрел и третий предел (познание Духа Святого), тому нет уже извинения… (Это не означает, что) учение Духа превышает собой учение Сына; напротив того, Сын нисходит к несовершенным, а Дух есть печать совершенных (т. е. христиан)… (Таким образом), есть ещё извинение несовершенным, а… усовершившимся не остаётся никакого оправдания… (Потому, ведь Дух завершает выход всей Святой Троицы к человеку[90], те из христиан, которые хулят любого из Лиц Святой Троицы), творят хулу на (всю) святую и нераздельную Троицу»[91].
«В продолжение веков были два знаменитых преобразования жизни человеческой, называемые двумя Заветами… Одно вело от идолов к Закону, а другое от Закона – к Евангелию. Благовествую и о третьем потрясении – о преставлении от здешнего к тамошнему, непоколебимому и незыблемому. Они вводились не вдруг, не по первому приёму за дело, (а постепенно). Для чего же? Нам нужно было знать, что нас не принуждают, а убеждают»[92].
«Что спасает нас, эт. е. животворящая Сила, которой веруем под именем Отца и Сына и Святого Духа. Но неспособные к восприятию сей истины… приучаются взирать на единое Божество, и в едином Божестве уразумевают единую только силу Отца… Затем для ставших более совершенными при помощи закона открывается через Евангелие и единородный Сын; после сего предлагается нам совершенная пища для нашего естества – Дух Святой»[93].
Сказанное оказывается актуально не только по отношению ко всеобщей истории человечества. Путь отдельного человека, отражая масштаб всеобщей истории, также сопровождается личным общением человека со Святой Троицей. Божественный «выход», или простирание, к отдельному человеку типологически коррелирует с таковым по отношению к человечеству, что обусловлено взаимосвязанностью самих исторических процессов: становление Церкви в истории и становление отдельного человека «как Церкви» представляются родственными процессами[94]. На это, в частности, указывает образ восхождения на гору[95], традиционно, прежде всего в александрийском богословии, изображающий исторический путь человека к Богу, сопровождаемый указаниями на исторический характер образа действия Лиц Святой Троицы.
