— Тебе этот субъект знако́м? — вопрошаю, указывая на него.

— Какой субъект?

— Да вон же стоит, голый по пояс.

— Я никого не вижу… Ну, да ладно. Ты-то как здесь оказался?

— Где это: здесь?

— В парке, разумеется… Какое у тебя странное выражение лица!

— А парк где?

— Как это, где? В нашем городе. С тобой все в порядке?

— Ты ведь был на Гее? А сюда как попал?

Валик посерьезнел.

— Ты мне не нравишься! Знаешь, что: иди домой и для начала померяй температуру.

— Ладно, я пойду домой, но ты мне сначала скажи: ты хорошо помнишь свой сегодняшний день?

— Конечно. Утром мне позвонил коллега и просил проконсультировать по вопросу новых микросхем, которые поступили к нам вчера. Я его обругал, потому что о таких вещах нельзя по телефону. Потом мы созвонились с Володей…

— Каким Володей?

— С нашим соседом Володей Белостоцким! И договорились встретиться здесь через… — Он посмотрел на часы — три с половиной минуты. Да вот и он!

И впрямь, к нам приближался Володя-Боголеп, походку которого невозможно было спутать ни с какой другой. В детстве мы называли ее оптимистической: он всегда ходил вразвалку, твердо ставил ногу на пятку, а колени поднимал не очень высоко, отчего часто спотыкался. Он издалека помахал нам рукой и, подойдя, без всяких приветствий тут же предложил: «Ну, что, по пиву?». Мы с Барицким закивали и промычали что-то утвердительное.

— Мы часто здесь встречаемся по выходным, — начал разговор Валик, — поскольку живем в противоположных концах города, а этот киоск находится практически посередине. Хотя, здесь не всегда есть пиво. Но сегодня нам повезло.

— Когда мы виделись в последний раз? — Я придумал хороший вопрос, ответ на который должен был пояснить многие обстоятельства.

— Дай припомнить… Прошлым летом! Где-то в августе…

— Не помню… И чем мы занимались?

— Пили водку. Это был день рождения Белостоцкого. Он еще жаловался, что выпустил автореферат своей диссертации, но в ученом совете что-то мудрили, все время откладывали сроки защиты… В конце концов, она не состоялась…

— А ты?

— Я рассказывал о своих электронных изобретениях и сетовал, что меня подсиживают и ущемляют, а ты давал советы, рекомендовал бороться с несправедливостью и приводил в пример себя. Рассказывал, как в результате тебя понизили в должности, из ведущего инженера сделав инженером первой категории, но истина все-таки восторжествовала… Вспомнил?.. Володь, ты с Луны, что ли, свалился? Ты, часом, не болен?

— Ребята, а как же Гея, община, Ядринец и Казимирович, наши жены — Светлана, Лагода и Добронрава?

Витослав и Боголеп переглянулись.

— Вова, ты, наверное, пива не пей, а иди лучше домой и поспи.

И тут я обратил внимание на их глаза: зрачки были не традиционно блестящими, а бархатисто-черными, и свет не отражали. Мне подумалось, что это, скорее, не глаза, а провалы, дыры в пространстве. Стало страшно. Сзади тихонько подошел Лад и хлопнул меня по плечу.

— Идем. Сеанс окончен.

— Что это было?

— Демонстрация того, как сложились бы ваши судьбы, если бы Витослав и Боголеп не встретили Ядринца.

— То есть, они не настоящие?

— Конечно! Они — продукт деятельности твоего подсознания, равно как и вся обстановка вокруг — лес, тропинка, киоск…

— А где настоящие?

— Вопрос, конечно, интересный… Их нет… В конце концов, что ты больше стремишься найти: их тела, или души?

— И то, и другое в комплекте. Пожалуйста, не наводи тень на плетень, когда-то ты сам меня заверил, что мои друзья живы! Ты — порождение Паруса, про который псевдо Гагтунгр сказал, что он — высшее растение, цветок, поглотивший целую общину обитателей Геи и ныне охотящийся и на Земле за всеми, кто имеет к ней отношение.

— Ну, во-первых, это говорил не сам Гагтунгр, а порожденная тобой его ментальная проекция; по сути, ты говорил это сам себе, чем, собственно, занимаешься и сейчас. Парус, в известной степени, еще можно назвать зеркалом души, это одна из его функций.

— Расскажи про остальные функции Паруса!

— Другая, не менее важная его миссия — очищение. Ты мог бы и сам догадаться, что Парус — это фильтр, делающий твое мировосприятие более правильным. В моменты, когда это происходит, ты чувствуешь себя ребенком. На прошлой неделе, в среду, к примеру, ты летал…

— Но я летал не физически, если можно так выразиться, душой. А Витослав, когда мы виделись в последний раз, натурально влетел ко мне с Геи прямо в квартиру!

— Это совсем разные вещи. Сформулируй свой вопрос правильно.

— М-м-м… Скажем так: я сейчас разговариваю со своим отражением в необычном зеркале, или с самим зеркалом?

— Конечно, с отражением. Но ответы на вопросы ему подсказывает зеркало. Отсюда еще одна функция Паруса: создание дополнительной реальности, некоего бесконечного пространства, в котором разворачивается самая главная часть происходящих с тобой событий.

— Каковы цели Паруса?

— Цели есть только у людей, у сил природы нет целей.

— Не понял!

— Все очень просто: ты нашел в лесу мухомор, съел его и отравился. Быть ядовитым и травить людей — это цель мухомора? Или это просто его свойство? Если бы геяне не совались в Парус, для них все пошло́ бы иначе.

— Я опять задам вопрос, от которого ты постоянно уходишь. Что с ними случилось? Живы ли они в том смысле, который обычные люди вкладывают в это слово? И, если да, то, как их найти, а если нет, то где их тела? Гагтунгр сказал, что они в Вальхалле…

— Общей Вальхаллы для всех не существует. Каждый может попасть в свою, и для этого необязательно умирать, но там он встретит не своих друзей и родственников, а их проекции, наподобие тех, с которыми ты только что общался. А по поводу тел и душ… Ты хочешь сказать, что Парус — убийца? Мне кажется, он не заслужил даже мысли об этом!

— Тогда ответь на вопрос прямо, и я перед ним извинюсь!

— А передо мной?

— Ты ведь — только отражение… Ладно, и перед тобой тоже. Итак!

— Они живы, но…

— Что но?

— Ты проснулся и сперва отчетливо помнишь сон, но вскорости его забываешь. Вот так и они: сначала они помнили сон, которым спали на Земле и на Гее, а потом проснулись.

— Они забыли всё?

— Ну, почти всё…

— Как мне трудно с тобой. Давай, напрягись еще чуток и скажи, где они? А там я уж сам разберусь.

— Не разберешься.

— Почему?

— Ты тоже проснешься.

— Можешь отвести меня к ним?

— Нет, ты не сможешь пойти вслед за мной, ты еще не готов, тебе осталось постичь самую малость. Лучше пей пиво с друзьями. На этот раз я сказал тебе всё.

И он исчез, а я направился к пивному киоску и оглянулся. Валик и Володя, в течение разговора с Ладом стоявшие поодаль и выжидающе смотревшие на меня, медленно двинулись следом.

В этот миг я почувствовал, что очень устал, безумно устал, невероятно устал. Вспомнился один сюжет из прошлого. Майская ночь в Тунгоре. Я лежу на верхнем этаже двухъярусной кровати и считаю овец. Мне не спится. Накануне днем я изнывал от жары, а сейчас стучал зубами от холода, да плюс еще семичасовая разница во времени… Наверное поэтому, я успеваю среагировать и выскочить на улицу после первого же толчка. И гиляк Ру́и Петров успевает. А вот, Ваське Сомову не повезло, его откопали только к полудню… Очень хорошо запомнился не столько гул и грохот, сколько ощущение бессмысленности всяких действий, когда не знаешь, сколько продлится этот кошмар, куда бежать и что предпринять. Так было и в этот раз: обстоятельства крутили и вертели мной, как сами того хотели, а я чувствовал себя мухой, попавшей в пылесос.

— Что приуныл? — хлопнул меня по плечу Володя.

— Да вот, вспомнил Тунгор. Помнишь, я когда-то рассказывал?

— Угу, — промычал тот, но по его лицу было видно, что он не понимает, о чем идет речь.

— Девяносто пятый год, Сахалин, землетрясение. Говорят, тогда было не менее шести баллов, а в Нефтегорске — все семь. Я по пути в Нефтегорск заехал в Тунгор, чтобы тоже взять анализы тамошней нефти на неорганические хлориды, да там же и заночевал…