“Крепость — форменный пороховой погреб. Мы судим матросов, уличённых в преступлениях, ссылаем, расстреливаем их, но это не достигает цели. Восемьдесят тысяч под суд не отдашь!”

Сталин, как и все профессиональные революционеры, был воспитан своей средой обитания, если ни в презрении, то в холодном пренебрежении к офицерскому корпусу. Разложение царской армии всячески приветствовал. Выражение “весь мир насилья мы разрушим” относил целиком и полностью к служивому сословию. Армейская глыба казалась ему одной большой угрозой, висящей над головой революционных масс. И только слова этого неизвестного загадочного человека, притворяющегося сибирским мужиком Распутиным, заронили зерна сомнений в стройную картину грядущих изменений, заставили революционера посмотреть на армию в другом свете.

— Монархические настроения армии — миф, — уверенно рассуждал “святой старец” Григорий, — весьма поверхностный вывод, базирующийся на тяготении военных к сильной личности во главе войск, кстати, вполне понятном. Военачальник-размазня и соплежуй — гарантированная гибель подчиненных ему подразделений. Человек со стальной волей и твёрдым пониманием, куда и зачем он идёт сам и ведёт других — вот идеал командира для каждого военного человека и армии. А уж как этот человек называется — самодержец всея Великой, Белой и Малой или генеральный секретарь — не имеет никакого значения…, - на этом месте Распутин осёкся, зыркнул на собеседника и сделал непонятную Сталину паузу. — Родословная руководителя — последнее, что интересует военных. Наполеон — совсем не королевских кровей, но стал самым известным и почитаемым во Франции лидером нации… В России — то же самое. Патернализм русского народа практичен до цинизма. Он крайне спокойно относится к разным глупостям, типа закона о престолонаследии, но всегда ищет и старается прильнуть к тому, кто возьмёт на себя неблагодарное бремя ответственности за принятие судьбоносных решений.

Сталин, привыкший оперировать марксистскими понятиями и, в соответствии с ними, разбирать армию на классовые составляющие, испытал жуткий дискомфорт от непривычных обобщений и аналогий. Представить себе воинство как некий пролетарский инструмент плотника-столяра ему сразу не удалось, но пример Наполеона вписался убедительно. Действительно, выскочка без рода и племени за счет своего личного обаяния и сумасшедшей энергии заставил служить себе старую королевскую армию, не ломая её и не разбирая на антагонистические части.

— Сейчас, в феврале 1917, - говорил Григорий, блестя сумасшедшими глазами, — видя беспомощность и некомпетентность царской власти, вся многомиллионная масса людей в шинелях, привыкшая подчиняться приказам и жить по уставу, почувствует себя брошенной и никому не нужной. Как телок, потерявший привычное стойло, она будет рада приткнуться к любому, кто предложит внятные ориентиры вместо утерянных, попытается наполнить жизнь новым смыслом. Военная служба — это, в сущности, готовность умереть за других, но надо честно ответить на вопрос — ради чего. Если ваши предложения совпадут с солдатскими чаяниями и офицерскими представлениями о долге — ничего не придётся разрушать, вы получите готовую силовую структуру, не сопоставимую по мощи ни с каким революционным, необученным и необстрелянным пролетариатом, пусть и вооружённым.

Агитацию и пропаганду Сталин пропустил мимо ушей, а практическую часть намотал на ус. Ему, испытавшему на личном опыте, каково это — создать маломальски боеспособный отряд — больше всего понравилась идея приобрести контроль хотя бы над малой частью готовой армии, что резко повысит выживаемость самой революции и его, Кобы, статус среди однопартийцев, борьба с которыми за место под Солнцем предстояла нешуточная. Заграничное бюро ЦК, видя себя интеллектуальной элитой, откровенно манкировало работающими в России товарищами, считая их необразованными и скверными организаторами. Бодаться эрудицией с поднаторевшими в диспутах книжными вождями Сталин не собирался. Наличие подконтрольной вооруженной силы моментально переворачивало шахматную доску и делало его незаменимой, востребованной и самодостаточной фигурой в партийной обойме. Игра стоила свеч. Вооруженные силы надо брать себе!

Сталину удалось провести несколько дней в отряде особой важности, познакомиться с боевой, пропахшей порохом молодежью, увидеть, как грамотно они сооружали засаду у полицейского архива, лично пообщаться и понять, какое непаханное поле представляет собой политически дремучая, но отчаянно смелая офицерская среда, хотя жатвенная машина смерти десятки раз прошла над их непреклонными головушками. Таким только грамотно поставить цель и не путаться под ногами на поле боя. Их выгнали в отставку, а они всё равно воюют, не падают духом и просят об одном: «не мешайте нам сохранить горсточку солдат, они еще пригодятся России». Геройство без рисовки, страдание без жалоб, терпение без конца, самопожертвование без позы, патриотизм без фразы — вот солдат, каким его не знали революционеры. Средний русский офицер аполитичен, но национален. Именно он способен построить новую армию, а не учёные дрозды, насвистывающие одну и ту же фальшивую партийную песенку.

Глядя на задорные, молодые, обожжённые войной лица, Сталин долго составлял речь, которая могла бы вдохновить их и сделать союзниками. Зачеркивал, писал заново, недовольно морщился. Так и не закончил, отложил на потом и вынужден выступать экспромтом.

— Пусть не обижаются на меня присутствующие здесь представители мирных профессий, — Сталин осторожно пробовал настроение аудитории после зубодробительной информации от французского дипломата. — Сегодня мы будем говорить об армии. Для этого есть веские причины. Война держит наш народ за горло своей костлявой рукой, и эти объятия смерти необходимо разорвать чем быстрее, тем лучше. Военные силы России за три года до дна испили горькую чашу несправедливости, и я сейчас не буду отделять солдат от офицеров, хотя это очень модно среди моих соратников-революционеров. Золото погон в окопах не заметно. Там на всех одна грязь, одна вошь. Кадровые офицеры, стараясь личным примером доблести, бесстрашия и самоотверженности воодушевить подчиненных, умирают первыми. Смерть под вражеским огнём объединяет. Поэтому буду говорить про то, что волнует каждого фронтовика, от рядового до генерала.

Часть зала, та, что в папахах, фуражках и шинелях, застыла, прислушиваясь. Остальные, чуть приостановившись и не найдя в словах оратора ничего, касающегося их лично, продолжили свой хоровод.

— Побывавшим на передовой, — продолжил Сталин, не обращая внимания на возню штатских лиц, — знакомо чувство бессилия, когда на десять вражеских выстрелов ты можешь ответить одним, а то и вынужден показывать снарядам врага кукиш, потому что нет боеприпаса. Не хватает оружия и обмундирования, автомобилей и лошадей, самых обычных повозок и фуража, врачей и лекарств. Россия планировала иметь годовой запас 76-миллиметровых снарядов по тысяче штук на орудие, а оказалось, что этого хватает лишь на две недели боёв. Запас винтовок войска исчерпали за три месяца, боеприпасы кончились к декабрю 1914 года. И никто за это не ответил! — на последних словах Сталин особо акцентировал внимание.

Переглянулись немногие, понимающие, о чем идет речь. Им было известно, что закупками пушек в Российской армии руководят не генерал-квартирмейстеры, а балерина Кшесинская и ставший её ручным пуделем великий князь Сергей Михайлович, занимавший пост главного инспектора артиллерии.

— На полях сражений погибли и остались калеками миллионы солдат и офицеров нашей армии, — продолжал Сталин, — своими жизнями и здоровьем оплатили они миллионные прибыли купцов и заводчиков, присосавшихся к военным заказам. Из каждых пяти рублей три умело разворованы и бездарно разбазарены под причитания, что денег не хватает в том числе на самое необходимое. Всего с 1 августа 1914 года Россия потратила на войну пятьдесят миллиардов золотых рублей, и можете сами посчитать, сколько из них бесследно разошлись по частным карманам!