— Папка! А ты, оказывается, у меня не только штирлиц, но и… Как мне повезло… И тебе, кстати, тоже, — закончила Любица, стрельнув глазами на Анну.

Негромко щелкнула входная дверь. Аня подошла поближе к Григорию, присела на больничную табуретку, где только что сидела его дочка, долгим взглядом обволокла лицо Распутина, не проронившего ни слова.

— Ну что, товарищ полковник, история повторяется? Всё как тогда, в 1917 м, в крошечном домике на окраине Стокгольма?

Григорий молча кивнул, вздрогнул, когда на его руку сверху легла узкая ладонь Анны, теплая и слегка дрожащая, словно женщину бил озноб…

— Не хватает только фунтовой свечи у окна и пианино “Шидмайер”, - выдавил из себя Распутин, не отрывая глаз от Ревельской, боясь, что стоит ему отвернуться или моргнуть, и видение пропадет, растает в сумраке больничной палаты.

— Не только, — Анна улыбнулась и опустила голову, чтобы не выдать озорные искорки серых глаз, — в тот вечер ты рассматривал мою фигуру более бесцеремонно…

— И ты меня тогда образцово-показательно отчитала… Сказала, что я ранен не в голову, а посему нечего тут…

— Ну, сейчас этот недостаток устранён, — она рукой скользнула по забинтованной голове Григория.

— Господи, сколько же времени прошло…

— Как говорил Эйнштейн, всё относительно…

— Возможно ли такое?

— Твоими молитвами, дорогой… Ну и моими, совсем чуть-чуть… Что ты так смотришь?

— Не ожидал такого грандиозного подарка на дембель…

— Дембель?

— Отставка. Увольнение в запас.

— После того, как ты разворошил осиное гнездо, так разозлил демонов, что они полезли из всех щелей, как тараканы?! Нет, полковник Распутин. Генерал Миронов просил передать, что никакой отставки не предвидится. Всё только начинается!…