— У вас есть план, мистер Фикс? — перебил полковника Распутин.

— Вы это мне? — вскинул брови разведчик.

— Вам, Вальтер, вам. Как вы хотите решить эту проблему, находясь в Петрограде?

— У меня был план, Георг, но, познакомившись с новостями из Америки, я понял, что он явно уступает вашему и по размаху замысла, и по оригинальности исполнения.

— Я просто обязан спросить, а с чего вы решили, что это мой план?

— А я просто обязан ответить что-то невнятное про интуицию и дедукцию. Но лучше многозначительно промолчу…

— Вы мне еще предложите Рейхстаг штурмом брать…

— Разве это не мечта каждого русского?

— Даже не представляете, Вальтер, какой ответ крутится у меня на языке, но я его опущу, ибо в данный момент мы будем решать совсем другую проблему…

Увлеченные диалогом, Николаи с Распутиным и Дитрихом оказались на крошечном пятачке мостовой, окруженные плотным кольцом рабочих, лица которых не предвещали ничего хорошего.

— Не по-нашему балакают, — прошепелявил стоящий напротив здоровяк в треухе.

— Шпики, небось, — выдал с ходу резолюцию разбитной малый в картузе, с горящими на морозе ушами и почерневшими от работы с металлом грубыми руками.

— А мы сейчас их мехом наружу вывернем и посмотрим, что там внутри, — снова заговорил здоровяк, демонстрируя отсутствие переднего зуба.

Кольцо сомкнулось теснее.

— Товарищи! — зычно прокричал Распутин, отчего оцепление вздрогнуло, — произошла ошибка! Мы с товарищем Вальтером и его спутником — свои! Они — социалисты Пруссии, приехали бороться за мир во всем мире! Сегодня пришли поддержать вас, завтра вы поддержите угнетенный пролетариат Германии! Не надо тут насилие задумывать…

— Осади, хлопцы! — из-за спины здоровяка появился пожилой, крепкий мужичок в куцей куртке мастерового, с висячими усами “а-ля Тарас Бульба” и внимательными, смотрящими исподлобья глазами. — Кто его знает, может и правда, германские товарищи поддержать хотят.

Он приблизился, обошел вокруг троицу чужаков и совсем другим тоном, с легкой угрозой обратился к Распутину.

— А ты, господин-хороший, нас на глотку не бери! На тебе не написано, товарищ ты или наоборот. Но одёжка на вас справная, и гутарили вы не по-нашенски, вот хлопцы и проявили пролетарскую бдительность. И правильно сделали… Давайте-ка пройдём в штаб, там разберемся — чьи вы… Если соврали, то не взыщите — со шпиками у нас разговор короткий…

Он усмехнулся в усы, довольный растерянными лицами немцев и, обращаясь к своим подчиненным, коротко скомандовал:

— Аккуратно, но крепко берёте под белы рученьки господ-хороших и ведёте к товарищу Ивановичу. Пусть он разбирается, товарищи они али как. Сбегут — уши пообрываю.

— Россия — сплошное место для подвигов, — пробормотал Григорий, почувствовав на предплечье чьи-то крепкие, ухватистые пальцы.

— Что ты там бормочешь? — поинтересовался здоровяк, выдергивая Распутина и Николаи из толпы демонстрантов.

— Я говорю, — Григорий улыбнулся и чуть подвернул руку, чтобы удобнее было переходить на болевой захват, — незнание опасности ведёт к массовому героизму.

—--------------------

На фотографии в начале главы — кабинет Николая II в Зимнем дворце.

(*)13 февраля 1914 года министром внутренних дел Петром Николаевичем Дурново был представлен всеподданнейший доклад, предостерегающий от союза с Британией и войны с Германией. https://www.stoletie.ru/voyna_1914/prorochestvo_petra_durnovo_765.htm

"Не стоит даже говорить о том, что случится, если война окончится для нас неудачно. Финансово-экономические последствия поражения не поддаются ни учету, ни даже предвидению и, без сомнения, отразятся полным развалом всего нашего народного хозяйства. Но даже победа сулит нам крайне неблагоприятные финансовые перспективы…"

(**) Булат Окуджава 1968.

(***) Перефраз цитаты Льюиса Кэролла.

(****) Такой разговор состоялся, и такие слова были произнесены царём во время аудиенции послу Британии Бьюкенену в январе 1917-го в пересказе свидетеля — посла Франции Палеолога.

От угла Литейного проспекта и улицы Жуковского, носившей до 1902 года название Малой Итальянской, мимо портика с восемью колоннами главного корпуса Мариинской больницы шагала весьма занимательная процессия. В её центре цугом угрюмо брели четверо крепких детинушек в узнаваемом прикиде рабочих — коротких двубортных суконных куртках с отложным воротником. Верхняя одежда добрых молодцев была расстегнута и приспущена на плечи, рукава одного связаны с рукавами другого, отчего дистанция сократилась до вытянутого пальца, и идущие сзади регулярно тыкались передним в спину. Руки были заняты сползающими штанами, лишенными всех средств поддержания оных на поясе.

Шедший рядом с пелетоном крепкий мужичок в лисьей шубе недовольно хмурился, крякал и прикрикивал на четырёхголовую восьминогую гусеницу.

— Держать строй! В кучу не сбиваться! Левой! Левой!…

Процессия выравнивалась, переставала заваливаться набок, и тогда командир негромким голосом продолжал.

— Пролетарского бойца отличает дисциплина, любовь к порядку и готовность в любую минуту встать на защиту завоеваний трудящихся. Для успешного противостояния мировому империализму всё свободное время надо посвящать боевому слаживанию, выработке чувства локтя и умению взаимодействовать в самых сложных, непривычных условиях. Строевая подготовка, умение ходить нога в ногу, подтянутость как нельзя лучше подходят в качестве вводного курса по начальной военной подготовке…

Лицезрели всё это действо двое прилично одетых господ, следовавших на некотором отдалении, да извозчики, неторопливо правящие саночками в центре проспекта. Угольный дым от котельных, дровяной — от множества печей и каминов перекрасил снег на проезжей части в грязно-серый, а гужевой транспорт щедро унавозил. Резкий запах естественной конской жизнедеятельности смешивался с ароматом шкварок и щей близлежащих кухмистерских, создавая непередаваемый букет единения города и деревни.

— Товарищ Григорий, — захныкал самый молодой участник движения, — а можно…

— Отделение, стой! Раз-два! — скомандовал Распутин, поморщился, глядя, как сбивший ногу строй моментально превратился в кучу-малу, и продолжил, обращаясь к задавшему вопрос.

— Можно Машку за ляжку, боец, а в пролетарской армии следует обращаться “разрешите”. Как понял?

— Я!… Есть!… Понял, — запутался молодец и умоляюще посмотрел в глаза командиру. — Товарищ Григорий, разрешите сказать… Может хотя бы в штаб не надо в таком виде показываться?

Распутин подошел поближе к вопрошавшему, внимательно заглянув ему в глаза.

— Звать-то тебя как, аника-воин?

— Федором кличут…

Распутин вздохнул, улыбнулся не совсем искренне и развел руками, окинув взглядом участников процессии.

— Надо, Федя! Понимаешь? Надо!

Штаб РСДРП(б) был похож на редакцию в предбанкротном состоянии или на захолустное уездное присутствие, а не на военно-революционную организацию. Никаких суровых постовых с винтовками, с примкнутыми штыками на входе, жужжащих телеграфов и дежурных, кричащих что-то грозное в эбонитовые трубки телефонных аппаратов. Просторное полуподвальное помещение, предоставленное местной старообрядческой общиной, окаймлённое грубыми дощатыми столами, скудное освещение подслеповатых оконцев под самым потолком и несколько человек, торопливо сортирующих листовки, разложенные неровными стопками везде, где только можно их приткнуть. Всё очень скромно. Из респектабельного — лишь отчаянно щелкающая печатная машинка “Ундервуд” и дым дорогого табака “Герцеговина Флор”, висевший в воздухе фиолетовым смогом.