— С каждым днем жизнь становится труднее…, - размеренно диктовал Сталин, прикуривая очередную папиросу. — Война, кроме миллионов убитых… несет в себе и другие беды: продовольственный кризис и связанную с ним дороговизну… Довольно терпеть и молчать! Чтобы спастись от надвигающегося голода, вы должны бороться против войны, против всей системы насилия и хищничества.(*)

— Товарищ Иванович!(**) — громогласно раздалось от входа одновременно с хлопнувшей дверью, — там наши с демонстрации шпиков привели! Спрашивают, что делать.

— Что делать, что делать, — недовольно пробурчал Сталин, — столько раз инструктировал и всё без толку. Ладно, пойдём — посмотрим, что там за шпики…

— Иосиф Виссарионович, разрешите доложить! — обрушилось на революционера при выходе, пока он щурился, привыкая к дневному свету. — Ячейка боевой организации РСДРП, пытавшаяся задержать меня с гостями, как агентов охранки, надёжно зафиксирована и доставлена в целости и сохранности. По дороге среди товарищей проведена широкая разъяснительная работа о бесполезности лезть с кулаками на танк и о текущем политическом моменте. Народ проникся и готов соответствовать! Доклад закончил!

Сталин поперхнулся дымом, закашлялся, опешив, но быстро оценив всю комичность ситуации, опустил на лицо завесу строгости и сосредоточенности. Неторопливо обошёл “бутерброд” из участников боевой пролетарской группы, встал рядом с Распутиным, задумчиво пыхтя окурком, и спросил обыденно, словно про рыбалку или охоту:

— Ну, и как они вам? Приглянулись? Выйдет из товарищей толк?

— Всё, как в старой песне, — вздохнул Григорий, — "Один студент кирпич носил. Другой зачем-то в яме ползал. Никто вреда не приносил, не говоря уже о пользе…” Но думаю, если поработать вдумчиво, через полгода круглосуточного труда без выходных и перекуров будут вполне соответствовать минимальным требованиям.

— Полагаю, у нас нет столько времени.

— Тогда остаётся привлекать готовых специалистов. Войны, в том числе и классовые, выигрывают профессионалы. Любители годятся только для массовки.

— Я вас понял, — Сталин медленно размял в мелкую пыль окурок, не обращая внимания на тлевший табак, — надеюсь, вы не против, чтобы наши товарищи привели себя в порядок? А вас с гостями приглашаю на чай. Мне показалось, что мы в прошлый раз не договорили…

— Охотно, только разрешите отправить моих гостей отдыхать, а не чай пить. Они как-никак иностранцы, только что из сонной Скандинавии и сразу же оказались в бурлящем водовороте событий. Опасаюсь за их душевное равновесие. А на нашей базе они будут защищены, напоены, накормлены и никуда не денутся…

Сталин молча кивнул. Вальтера Николаи, демонстрирующего всем своим видом неутомимость и готовность участвовать в разговоре, загрузили в роскошные сани вместе с Дитрихом. Распутин расплатился с извозчиком и вслед за Сталиным спустился по заледенелым ступенькам в его штаб.

— Зачем надо было устраивать этот спектакль? — недовольно проворчал революционер.

— Чтобы наглядно продемонстрировать разницу между армией и вооруженным народом. Когда какой-нибудь умник начнет вам рассказывать, что органы правопорядка и профессиональных военных можно безболезненно заменить вооружёнными рабочими, вы вспомните этот эпизод и сможете аргументированно объяснить, почему это мнение глубоко ошибочно.(***)

— Этот пролетариат не был вооружён, — парировал Сталин.

— И слава Богу! — широко перекрестился Григорий. — Оружие в неумелых руках опасно в первую очередь для его носителя. Результат был бы еще плачевнее!

— Царю вы так же наглядно демонстрируете ошибки его политики? — усмехнулся будущий генсек, жестом приглашая к столу, где на углу притулился закопченный чайник и жестяные кружки.

— В этом нет необходимости, — пожал плечами Григорий, с удовольствием кладя на язык кусочек колотого сахара. — Вы замечали когда-нибудь, что жених за свадебным столом присутствует исключительно потому, что в бракосочетании участвуют два человека… Так вот, новоиспечённый муж на свадьбе играет такую же роль, что и царь в современной России.

— Да вы, оказывается, ниспровергатель авторитетов и опасный смутьян, — улыбнулся Сталин.

— Что вижу — то пою, — не остался в долгу Распутин. — Смею уверить — именно среди монархистов самый большой процент разочаровавшихся в нынешней династии. Вот, например, идеолог монархического «Русского собрания» профессор Никольский после высочайшей аудиенции в дневнике своем написал:

“…Я думаю, что царя органически нельзя вразумить. Он хуже, чем бездарен! Он — прости меня Боже, — полное ничтожество…”.

Не менее жёстко о монархе отзывается самый известный юрист России Анатолий Фёдорович Кони:

«Его взгляд на себя, как на провиденциального помазанника божия, вызывал в нем подчас приливы такой самоуверенности, что ставились им в ничто все советы и предостережения тех немногих честных людей, которые еще обнаруживались в его окружении…”. Даже творческий человек поэт Бальмонт вынес самодержцу приговор. Вот, послушайте:

"Наш царь Мукден, наш царь — Цусима,

Наш царь — кровавое пятно,

Зловонье пороха и дыма,

В котором разуму — темно….

Распутин запнулся, обратив внимание на испытывающий взгляд революционера, не притронувшегося к чаю.

— Я знаю эти стихи, — кивнул Сталин, — они написаны, если не ошибаюсь, сразу после русско-японской войны. Вся их соль — в последнем куплете, где автор категоричен и беспощаден:

“Он трус, он чувствует с запинкой,

Но будет, час расплаты ждёт.

Кто начал царствовать — Ходынкой,

Тот кончит — встав на эшафот.”

— Да, именно так, — подтвердил Распутин и по выражению лица будущего генсека понял, что вместо правильности цитаты Сталин хочет спросить о точности поэтического предсказания.

— У меня складывается впечатление, — задумчиво произнёс Иосиф Виссарионович, — что вы говорите о настоящем времени, как о прошлом. Рассказываете о событиях вчерашнего дня, словно вспоминаете о давно минувшем… И эти дневниковые записи… Если отбросить абсурдное предположение, что вы тайком проникали в жилища господ Кони, Никольского и заглядывали в их личные бумаги, то либо вы умеете читать потайные мысли, либо каким-то образом получаете информацию из будущего, где эти дневники уже стали музейными экспонатами…

— А какая версия вам больше нравится? — натянуто улыбнулся Распутин, водя пальцем по краю кружки.

— Меня устроит любая, способная принести пользу нашей борьбе, на алтарь которой положено немало жертв.

— А сколько еще предстоит! — невольно вырвалось у Распутина, но он закусил губу, увидев, как революционер вскинул голову и насупил брови.

— Какие разочарования постигли и постигнут господ монархистов, я услышал, — разгладив морщины на лбу, тихо произнес Сталин, превратившись в рыбака, увидевшего поклёвку. — А какие разочарования ждут меня? Нашу партию? Наше дело?

Распутин отставил кружку и потёр уставшие глаза. “А вот теперь, Гриша, очень осторожно, чтобы не наломать дров”, - подумал он.

— Начну с того, что ваша партия не едина и состоит из двух частей. Одна хочет справедливой власти в процветающей стране. Вторая страстно желает растворения России в бурных потоках мировой революции, слияния её в единое целое с другими странами в виде земшарной республики, с полной потерей самобытности, с превращением в сообщество единообразных общечеловеков.

— И что в этом плохого? — Сталин приготовился к дискуссии по теории марксизма.

— Это невозможно по разным причинам… Хотя бы по климатическим. Не смогут существовать по единым правилам “и финн, и ныне дикий тунгус, и друг степей калмык”. Ритм жизни, окружающая среда, непохожие насущные проблемы, даже время для них течет по-разному. Всевышний, кстати, тоже не терпит однообразия, и человек вряд ли сможет изменить его планы…