— Меня попросили задать вопрос, — проговорил он механическим голосом. — Понимаете ли вы по истечении двадцати лет царствования, что означает и каким смыслом наполнено словосочетание “помазанник божий”? Какова земная цель существования императора всероссийского? Какой миссии она подчинена?

Николай II определённо не ожидал такого продолжения разговора. Впервые за время аудиенции его блеклые глаза оживились, заблестели, брови поползли вверх, но наткнулись на невидимое препятствие и рухнули, а вместе с ними на лицо самодержца опять упала завеса вежливой отчужденности.

— Как всякий православный, верующий во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым, всецело вверяю тело и душу свою в руки Его и молюсь о ниспослании мне силы узреть волю его и действовать во славу Его, — заученно проговорил царь, осенив себя крестным знамением.

“Вот ведь кукла непрошибаемая, — поморщился Распутин, — вам бы поклоны бить в монастыре напару с супружницей, а не державой править.”

— “Вселенский опыт говорит, — прикрыв глаза, продекламировал Григорий вслух, —

что погибают царства

не оттого, что тяжек быт

или страшны мытарства.

А погибают оттого

(и тем больней, чем дольше),

что люди царства своего

не уважают больше.”(**)

— И что означают сии трагические вирши? — заметно напрягся император.

— Переход количества в качество, — бросил Распутин в царя еще одно непонятное словосочетание. — Количество упущенных возможностей уничтожить противоречия, мешающие жить, неумолимо меняет качество общества, радикализует его и заставляет искать решение насущных проблем в разрушении собственного государства. Это даже не бунт, а полная ликвидация существующих порядков. И причины — в бездействии высшего политического руководства, не использовавшего шанс изменить…

— Изменить, — сварливо перебил Григория Николай II, — вот и вы, друг мой, произнесли это проклятое слово. Вокруг все обезумели, непрестанно требуя срочных изменений. Любых, лишь бы не так, как вчера. В этой буре всёсокрушающих страстей должен быть кто-то, обладающий хладнокровием, стремящийся сохранять, а не уничтожать. Среди бегущих сломя голову должен быть хоть один, остающийся на месте, способный блюсти традиции…

— Традиции — это хорошо, — согласился Распутин, — но они — не вещь в себе и служат конкретной цели, а если таковая отсутствует, превращаются в окаменелый музейный экспонат. А люди не хотят жить в музее… Никто не против стабильности и спокойствия, но иногда, чтобы просто оставаться на месте, необходимо бежать изо всех сил…(***)

— Куда? Зачем?

— Да хотя бы за тем безжалостным техническим прогрессом, который оставляет России только два варианта существования — построить школы, университеты, заводы, фабрики, дать образование и переселить в города неграмотных крестьян, или стать сырьевой колонией, кормом для Запада, превратившись в рыхлую агломерацию враждующих миньонов. Массовые волнения и революционный хаос — идеальная среда для реализации второго варианта..

— Никаких волнений, никакого хаоса не будет, — взволнованно парировал Николай II, — Протопопов клянётся… Мне обещают…

— Врут, — нахально перебил царя Распутин, — одни — из желания сделать приятное, другие — из-за личного участия в дворцовом заговоре…

— В каком заговоре? — вскинул брови Николай II.

— В настоящее время таковых четыре. Могу предоставить подробное описание каждого, вместе с причинами возникновения и последствиями, на которые рассчитывают заговорщики.

Николай II опустил голову, зашел за стол, рухнул в кресло, бросив руки на столешницу и нервно перебирая пальцами.

— Передайте всё, что у вас есть, Протопопову… Какой смысл вникать в соображения карбонариев? Зачем выяснять все эти причины радикализации общества, как вы выразились…

— Чтобы понять, кто для кого существует — Отечество для царя или царь для Отечества. Кем и ради кого допускается жертвовать, чтобы жертва была оправдана?

— Разве нет возможности обойтись без жертв и мучительного выбора, связанного с ними?

— Есть, но для этого надо уничтожить стену, отделяющую вас от народа, и снова приобрести его доверие, затравленное, расстрелянное и задавленное на Ходынке, в Кровавое воскресенье, на Ленских приисках, в окопах Мировой войны…

Император выпрямился во весь рост и, жёстко глядя на Распутина, спросил:

— Вы мне говорите, что я должен заслужить доверие моего народа. Не следует ли скорее народу заслужить моё доверие?..(****)

— Можно ничего этого не делать, если вас не интересует результат, — поклонился Григорий.

Аудиенция была прервана. Шагая по длинным коридорам Зимнего, Григорий сдёрнул ставший ненавистным парик и содрал накладную бороду, небрежно скомкал и засунул в карман. Выйдя на Дворцовую площадь, подхватил горсть снега и с наслаждением протёр лицо, чувствуя, как жёсткая снежная крупа превращается во влажный компресс и почти сразу же — в ледяную корку. Сделав несколько шагов по брусчатке, он обернулся назад, скользнув глазами по безжизненным окнам. В одном из них, прислонившись лбом к стеклу, стоял маленький, тщедушный человечек. Неведомая высшая сила затащила его на трон самой большой и самой холодной в мире империи, наделила исключительными полномочиями в эпоху, названную впоследствии временем упущенных возможностей. Он мог стать Великим Реформатором и Великим Строителем, но у него хватало сил и мужества лишь плыть по течению, молиться да уповать на волю божью. Время, доверие, способность на что-то влиять — всё закончилось. Воля божья обычно прислушивается к чаяниям людей, но выполняет их совсем не так, как мы ожидаем. Страстное желание последнего императора России, чтобы все оставили его в покое, осуществится самым трагическим образом. “Бойтесь своих желаний, они могут исполниться!”….

В арке стояли, переминаясь с ноги на ногу, два человека, фигура одного из них была Распутину хорошо знакома. Он сначала не поверил своим глазам, остановился, присматриваясь. Окончательно узнав, ускорил шаг, бормоча под нос ругательства.

— Вы здорово рискуете, появившись здесь, — сказал Григорий по-французски, — приблизившись к Николаи.

— Надеюсь, это того стоит, и мой риск будет оправдан, — улыбнулся в ответ разведчик. — Никогда не думал, что буду рад вас видеть. Можете не сомневаться, я действительно очень рад. Хочется верить, что это взаимно.

— Даже не надейтесь, — буркнул Распутин, оглядываясь по сторонам и прикидывая, не оставил ли генерал Батюшин кого-нибудь из своих людей, знающих Николаи в лицо. — Предлагаю оперативно сменить место проведения переговоров. Мы тут с вами торчим у всех на виду, как три тополя на Плющихе…

— Что, простите?

— Неважно… Знаете, где лучше всего прятать деревья? В лесу! А людей, соответственно — в толпе. Засим приглашаю вас на февральскую демонстрацию трудящихся. В своей одежде сойдёте за инженера или преподавателя.

Не давая Николаи опомниться, Распутин вытащил его за руку на Невский проспект и запихал в самый центр процессии под красными флагами. Только здесь, еще раз оглянувшись по сторонам и не найдя ничего подозрительного, Распутин спокойно вздохнул, приноровился к скорости движения демонстрантов и зло зыркнул на германского разведчика.

— Ну, и какого черта вы делаете здесь, если более прежнего нужны сейчас в Берлине?

— Кому нужен? — сузил глаза полковник.

— Прежде всего — Германии, — жестко отреагировал Григорий, — все наши усилия в Петрограде будут половинчаты без вашей поддержки.

— Именно за этим я и приехал, — ответил Николаи, озираясь на красные флаги и транспаранты вокруг себя. — Проанализировав расклад сил в окружении моего императора, я понял, что без нейтрализации Варбурга мне не удастся справиться с диктатом Людендорфа и Гинденбурга. Эта троица очень плотно его опекает, заливая в уши елей про последнее усилие, после чего вражеский фронт рухнет. Но если генералы в основном сидят в ставке и видят монарха эпизодически, Варбург находится при нем неотлучно…