— Вы хотите сказать, что без них никаких противоречий между наёмным трудом и капиталом не существует? — прищурившись, спросил Сталин.

— Конечно же существуют! Из классовых, этнических и религиозных противоречий Российской империи можно построить пирамиду Хеопса. Вопрос в том, с какими целями их используют, кто с кем сойдётся в смертельной схватке, и к каким последствиям это противостояние приведет.

Сталин неожиданно для Распутина оказался стоящим вплотную рядом с ним. “Какая, однако, стремительность и бесшумность движений! Вот в ком пропадает диверсант!”- мелькнула шальная мысль в голове. Взгляд упёрся в лицо будущего генсека. Подпольщик смотрел пристально и жёстко, но по-новому, с любопытством. Во всяком случае, ни презрения, ни злобы Григорий не заметил.

— Конфликт между трудом и капиталом тоже может быть управляемым извне и преследовать цели, не имеющие ничего общего с построением справедливого общества, — закончил свою мысль Распутин.

— Значит, революционную ситуацию в России кто-то может использовать в своих геополитических целях? — спросил Сталин, растягивая слова, и словно обращаясь к самому себе, а не к собеседнику. — Кто-то манипулирует революционным движением?

— Именно это происходит в настоящее время, чему есть множество прямых и косвенных доказательств, — кивнул Григорий.

— Продолжайте, — Сталин ощутимо ткнул Распутина пальцем в пуговицу, отвернулся, заложил руку за спину и неторопливо прошелся походкой охотника у звериной лёжки.

— Задолго до 1914 года английская элита и американские банкиры достигли консенсуса о целях предстоящей войны — на планете должна остаться всего одна империя — Британская. Все остальные подлежат расчленению на множество мелких несамостоятельных, максимально ослабленных лимитрофов, погруженных в гражданские войны, межнациональные и межрелигиозные распри, полностью зависящих от внешних рынков. Банкиры таким образом получат возможность экономической экспансии, не ограниченную рубежами бывших империй, а Британия и Америка станут единственным оплотом спокойствия и стабильности, сверкающим градом на холме, местом, куда капиталы и светлые головы бегут от стрельбы, разрухи и нищеты.

— Хищническая натура банкиров и лордов — ни для кого не секрет, — согласился Сталин, — хотя мне кажется, вы преувеличиваете их политические амбиции и возможность использовать для своей цели революционные партии…

Сталин остановился, повернулся всем телом и снова упёрся в собеседника тяжелым взглядом.

— Иосиф Виссарионович, вы помните Манифест ЦК РСДРП(б) об империалистической войне, принятый в Берне в далеком 1914 году? Там говорилось о многом, но на три момента я позволю себе обратить внимание.

Григорий опять порылся в портфеле, выискивая разноцветные закладки, благодаря чему нужный документ нашелся легко и быстро.

— Первое. “Для нас, русских социал-демократов, не может подлежать сомнению, что с точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов России наименьшим злом было бы поражение царской монархии, самого реакционного и варварского правительства, угнетающего наибольшее количество наций и наибольшую массу населения Европы и Азии.”

Распутин поднял глаза на Сталина. Революционер кивнул, то ли давая понять, что он в курсе написанного, то ли соглашаясь со сказанным.

— Второе, — продолжил Распутин, — “ближайшим политическим лозунгом социал-демократии Европы должно быть образование республиканских Соединенных Штатов Европы, причём социал-демократы будут разъяснять всю лживость и бессмысленность этого лозунга без революционного низвержения монархий германской, австрийской и русской.” Обратите внимание! В этом серьезном программном документе, где важно не только каждое слово, но и знаки препинания, в качестве мишени перечислены все европейские империи, за исключением самой большой — Британской. По-вашему, это случайность?

Сталин ничего не ответил. Лицо его осталось непроницаемо. Только глаза прищурились чуть больше и желваки под желтоватой кожей перекатились вверх-вниз.

— Манифест заканчивается призывом, повторяемым всю войну, — продолжил Распутин, — “Превращение современной империалистической войны в гражданскую есть единственно правильный пролетарский лозунг…”

— Что вас смущает? Вы же не будете наивно предполагать, что правящие классы без борьбы уступят место под Солнцем? А их сопротивление — это и есть гражданская война.

— Меня смущает, — упрямо гнул свою линию Григорий, — что слова Манифеста РСДРП(б) удивительным образом совпадают с планами английского политического клуба “Мы”, представители которого сегодня занимают все ключевые позиции в правительстве Британии, а главный идеолог клуба премьер Ллойд Джордж, известный, как человек язвительный, публично заявляет, что "романовский ковчег, на котором рядом с безвольным капитаном все время околачивается его юродивая жена, никуда не годен. И, как никуда не годный, он развалится под ударами народных выступлений." “Народных”, понимаете, Иосиф Виссарионович! Лидер англичан прямо и откровенно артикулирует, каким образом, чьими руками будет низвержена романовская династия. Это вторая, внешне незаметная взаимосвязь революционных лозунгов с чисто английскими интересами. Третья — категорические требования поражения России. Кроме упомянутого Манифеста, этой теме посвящена отдельная статья Ленина в 1915 году в июльской газете “Социал-демократ”. А в феврале того же года в Берне состоялась конференция заграничных секций РСДРП. Там настойчиво звучало: “Победа России влечёт за собой усиление мировой реакции, усиление реакции внутри страны и сопровождается полным порабощением народов в уже захваченных областях. В силу этого поражение России при всех условиях представляется наименьшим злом.” И почти те же слова: “Россия ни в коем случае не должна выйти из войны победителем,” — произносит на совещании у Ллойд Джорджа министр иностранных дел Великобритании Артур Джеймс Бальфур. Вы можете как-то объяснить такие удивительные совпадения?

— Именно совпадения, — отмахнулся Сталин. — Поражение в войне ослабляет правительство, делает его положение неустойчивым и, таким образом, позволяет революционным силам захватить власть.

— Как вы собираетесь захватывать власть в условиях оккупации?

— Почему оккупации?

— А что происходит после поражения одной из сторон в войне? Территорию занимают войска противника, устанавливают свой режим, гораздо более жестокий к любым проявлениям недовольства, образцово-показательно развешивают на фонарях бунтарей… История кишит подобными примерами….

— Поражение собственного правительства в империалистической войне — это позиция всех социал-демократов воюющих сторон…

— Да? — притворно удивился Распутин, — всех? Меморандумы, манифесты, решения социал-демократии России я вижу постоянно. А что говорит социал-демократия остальной Европы?

— Мне неизвестны последние новости из жизни европейских товарищей, — тихо ответил Сталин, и в голосе его впервые за время разговора прорезался кавказский акцент.

— А я вас познакомлю, — откликнулся Распутин. — Социалистические Партии Тройственного союза собрались с той же целью всего один раз в 1915 году, объявив главным врагом российское реакционное самодержавие. С тех пор ничего не поменялось. Я подобрал для вас вырезки из последних левых газет Германии, Англии, Австрии. Никто о поражении своего правительства не заикается. Это невозможно даже на уровне технического исполнения! Как вы это себе представляете? Правительства всех воюющих государств одновременно подписывают капитуляцию? Или по очереди? Перед кем они капитулируют? Само слово “поражение” говорит о том, что где-то есть победивший. Кто он? Кого имеет ввиду товарищ Ленин?

— Вы хотите сказать…

— Я только обращаю ваше внимание на логику… Если есть сторона, проигравшая войну, то автоматически победителем станет тот, с кем она воевала, и никак иначе.

— А в рамках вашей логики вы можете предположить, что революция произойдет одновременно во всех воюющих странах?