Если великая княжна Ольга была воплощением женственности и особенной ласковости, то Татьяна, несомненно, представляла другое начало — мужественное и энергичное. Немного выше старшей сестры, но такая же изящная и стройная, она обнаруживала большую твердость и силу во всем. Соответственно характеру, её движения были более чёткими и резкими, взгляд — выразителен и смел. Всегда. Но сегодня случился день исключений. Не подобающие царственному статусу и положению участливого специалиста по уходу за ранеными подрагивающие губы, красный нос и опухшие глаза превратили великую княжну в огорчённого ребёнка.

— Что с тобой, душа моя? — всполошилась Александра Федоровна, увидев в госпитальном коридоре свою дочь, шмыгающую носом, — ты заболела? Тебе нехорошо?

— Со мной всё в порядке, но они так кричат… — всхлипнула августейшая сестра милосердия и, увидев Распутина, вынырнувшего из-за спины императрицы, радостно вскинула брови. — Дорогой друг! Как я рада вас видеть!

— А теперь, — Григорий взял инициативу в свои руки, прикасаясь губами ко лбу Татьяны, — постараемся успокоиться и сообщить, кто кричит и по какому поводу?

— Раненые, — вздохнула княжна, — каждый раз на перевязках. Это так ужасно. И я ничем не могу им помочь. Старые бинты, присохшие к ране, надо обязательно снять и сделать это быстро, чтобы не продлевать мучения… Вот только что закончила перевязку совсем юного корнета… Он так стонал и все время повторял “мама, мамочка”, а потом потерял сознание…

— В таком случае у меня есть две хорошие новости, — ободрил Распутин расстроенных женщин. — Первая — вы, слава Богу, здоровы, в отличие от Ольги. Вторая — думаю, мы сможем облегчить солдатские страдания. Где у вас можно помыть руки?

Распутин прижал к повязке смоченный перекисью тампон, нагнулся к уху солдатика, смотревшего на косматого мужика с плохо скрываемым ужасом, и что-то прошептал.

— Что вы сказали? — округлила глаза Татьяна.

— Ну и слух у вас, сударыня, — смущенно улыбнулся Григорий. — Это анекдот такой непритязательный. Мама-казачка лепит подорожник к ссадине на коленку пацана и приговаривает: “Терпи, казак, атаманом станешь!” Всё это слышит его младшая сестра и через какое-то время казачка видит, как она бинтует куклу, приговаривая: “Терпи коза, а то мамой станешь!”…

Солдат на миг забыл про свои страхи и болячки, прыснув от смеха, императрица отвернулась, а княжна залилась пунцовой краской.

— Ну вот, — не обращая внимания на реакцию окружающих, Распутин начал аккуратно снимать повязку, — после того, как с помощью трехпроцентного раствора перекиси водорода мы увлажнили бинты, их не придется отрывать от раны, и процесс перевязки превратится в менее болезненный. Хотя щипать определенно будет, но это всяко лучше, чем сдирать марлю вместе с кожей. Правильно я говорю, служивый?

Солдат кивнул, закусив губу. Видимо, щипало прилично. Обе августейшие сестры милосердия с благоговейным ужасом смотрели на вскипевшую белую пену, укрывающую рану.

— Вы наблюдаете химическую реакцию высвобождения активного кислорода при контакте пероксида водорода с поврежденной кожей и слизистыми оболочками, — голосом лектора говорил Распутин, обрабатывая рану. — При этом происходит механическое очищение и инактивация органических веществ — протеинов, крови. Жидкость обеззараживает эпидермис, препятствует появлению гноя, тем самым способствует быстрому заживлению. Обладает также гемостатическим эффектом. Поэтому первая помощь при повреждении кожи — обработка пероксидом водорода.

— Где вы достали это чудодейственное средство, дорогой друг? — проявила любопытство императрица.

— Очистил широко применяемый в отбеливании тканей пероксид и снизил его концентрацию в десять раз, — охотно объяснил Григорий.

— Вы обрабатываете рану средством для обесцвечивания тканей? — ужаснулась Александра Федоровна.

— Взаимопроникновение медицины и химической промышленности, особенно военной, весьма разнообразно, — не отрываясь от перевязки, усмехнулся Распутин. — Мощнейшая взрывчатка — нитроглицерин — помогает при болях в сердце, а из урологического лекарства уротропина изготавливается не менее грозная начинка для мин и снарядов — гексоген. Та-а-а-ак…

Распутин отступил на шаг, полюбовавшись творением рук своих — аккуратной повязкой на бритой голове солдата. Из под белоснежной марли сияли довольные глаза раненого, избавленного от мучительной процедуры.

— Ну, что ж! Будет жить долго и счастливо. Кто у нас следующий?

За окном начиналась вьюга. Ветер хороводом закручивал снежинки, превращая их в длинный шлейф вечернего платья, уходящего подолом в чёрное небо. Позёмка набирала силу, гарцевала по сугробам всё смелее, переходила в стремительный галоп, хлестала по оконным стеклам плеткой-синехвосткой. Из тёмных туч сыпалась ледяная крупа, северный ветер наметал сугробы вокруг Александровского дворца, и без того утопавшего в снегу… В сестринской комнате царскосельского госпиталя сидели два растерянных, озадаченных человека, неподвижно глядя на разбушевавшуюся за окном стихию.

Александра Фёдоровна пыталась побороть страх, внушаемый разительной переменой, случившейся с её Другом. Упование на чудо, склонность к мистике, подпитываемые чувством постоянной тревоги за жизнь наследника, стали в своё время едва ли не главной причиной столь стремительного роста ее доверия к малообразованному мужику из далекой сибирской деревни “Покровская” в Тобольской губернии. Божественная благодать, превратившая грубого, неопрятного сибирского знахаря в образованного медика, владеющего теорией и практикой лечебного дела, ироничного, но не хамоватого, свободно поддерживающего вполне светскую беседу, одновременно радовала и пугала. Императрица пыталась разобраться, какое чувство превалирует.

Распутин же не мог избавиться от несоответствия между тривиальной внешностью усталой, нервной женщины с увядшей кожей и потухшими глазами, и её императорским титулом. Александра Фёдоровна, в девичестве Виктория Алиса Елена Луиза Беатриса Гессен-Дармштадтская, не имела особых отличий, долженствующих проявляться в выражении лица, словах, движениях. Он пытался найти эти признаки принадлежности к небожителям, не находил, отчего смущался и злился пуще прежнего.

— Кто пытался вас убить, Друг мой? — произнесла Александра Фёдоровна еле слышно. За тонкой стеной-перегородкой переодевалась после окончания дежурства великая княжна Татьяна, и мама явно не желала посвящать дочку в брутальные подробности приключений Распутина.

— Те же, кто пытаются убить вас и вашу семью, — также тихо ответил Григорий.

Императрица встрепенулась. В её глазах впервые за этот вечер сверкнули молнии.

— Кто это? — голос её лязгнул, словно сцепка вагонов, — Гучков? Родзянко?

— Нет, — покачал головой Распутин, — думская оппозиция болтлива и слишком труслива для столь решительных действий. Даже когда её одобрительно подталкивают, она всячески увиливает. Когда накануне Рождества великая княгиня Мария Павловна с сыновьями и Викторией Фёдоровной принимала председателя Думы Родзянко, она прямо советовала ему уничтожить вас, но тот отказался, предлагая забыть о разговоре.(*)

— Михень… — горько усмехнулась Александра Фёдоровна, — я почему-то даже не удивлена…

— Но и она тоже не самостоятельна в своих инициативах, — перебил императрицу Распутин. — Лично у вас есть более последовательные и беспощадные враги.

— Неужто Вилли?

— Не угадали…

Распутин встал, подошёл к двери, аккуратно приоткрыл её и посмотрел в коридор. Убедившись, что никого нет, вернулся обратно.