— Если мне не изменяет память, Чемберлен писал про германские племена, — проявил осведомлённость Кейтель.

— Конечно. И если вы посмотрите внимательно на историю экспансии арийцев, то увидите, что она распространялась также на Скандинавию и Британию. Поэтому жители всей Западной Европы и Скандинавии, а также эмигранты из Старого Света в Америке, являются теми самыми арийцами, которым самим Богом даровано право быть владыками мира. Одна семья! Предотвратить конфликты между ними, подобные нынешнему — священный долг. Мой, и тех, кого я представляю.

— Боюсь, — Карл смотрел на банкира с плохо скрываемым пренебрежением, — пролито слишком много крови. Сейчас, в самый разгар войны, среди офицеров кайзера вы вряд ли найдёте тех, кого можно вдохновить разговорами о превосходстве и единстве арийской расы.

— Возможно-возможно, господин Дёниц, — возразил Томпсон. — Нам, американцам, присуща некая упёртость и последовательность. Поэтому, не найдя подходящих людей среди офицеров кайзера, мы продолжим поиск среди других его подданных. В конце концов, нас вполне устроит и ефрейтор…

— Даже не представляю, — хмыкнул недоверчиво Кейтель, — что за общество вы сможете построить во главе с ефрейтором.

— О, уважаемый капитан! Вы просто переоцениваете силу сословных традиций и недооцениваете толпу простолюдинов, поднятую на дыбы силой слова, сказанного в нужное время в нужном месте, подкрепленного критическим количеством денежных знаков. Вчерашние плебеи уверенно обживают не только кресла в парламентах и правительственные кабинеты, но и фамильные замки родовой знати. Про это прекрасно написал очевидец событий Гилберт Честертон в коротком рассказе "Лиловый парик", как один адвокат, некий Александр Грин, воспользовался неосмотрительностью герцога и так вовлек всю семью в финансовую ловушку, что герцог был поставлен перед необходимостью отдать все свои сбережения. Грин вчинил иск и получил владения герцога. Обнищавший герцог застрелился, не оставив потомства. Через приличествующий промежуток времени прекрасное британское правительство воскресило «угасший» герцогский род Эксмуров и, как водится, присвоило их древнее имя и титул наиболее значительному лицу — тому, к кому перешла собственность Эксмуров. Как видите, время королей заканчивается…

— Но это не значит, что начинается время ефрейторов, — перебил банкира Дёниц. Ему порядком надоел этот снисходительно-высокомерный тон.

— Как знать, как знать, лейтенант, — Томпсон был железобетонно-непробиваем, — не торопитесь ставить точку в нашем разговоре. Уверен, что у вас будет много возможностей убедиться в моей правоте. Предлагаю объявить мораторий и поговорить о деле, напрямую связанном с вашей миссией.

— Откуда вам известна наша миссия?

Томпсон закатил глаза, поражаясь наивности вопроса. Вместо него слово взял молчавший полковник Робинс.

— Так получилось, господа, что не только вас, но и нас крайне заинтересовала высокая эффективность разведки России и результативность её вооружённых сил, способность ограниченными ресурсами достичь значительных результатов, чего на Западном театре военных действий раньше не наблюдалось. Не скрою, мы уже провели некоторые организационные мероприятия, поспособствовав отстранению от командования и изоляции главных русских фигурантов последних сражений. Но это только полумера. Необходимо найти источник конфиденциальной информации и нейтрализовать его. В данном случае мы с вами оказались в одной лодке.

— Я отказываюсь понимать происходящее, — театрально отвернулся Дёниц. — Если душеспасительная беседа мистера Томпсона имеет хоть какую-то логику, то всё, что вы говорите, взрывает мой мозг и кажется полной бессмыслицей. Союзники России пытаются найти и нейтрализовать наиболее успешно работающий центр принятия решений. Мало того, обращаются к своим врагам… Это — абсурд!

— Вот видите, лейтенант, — Томпсон опять привлек к себе внимание покровительственным тоном, — что значит плохо слушать, что я вам говорю. Мы не считаем Германию своим врагом…

— А Россию? — перебил банкира Кейтель.

— Россия — совсем другое дело. Русские не относятся к арийской расе и, соответственно, не могут претендовать на то, чтобы сидеть за одним столом с нами, и рассчитывать на лавры победителей в нашем семейном конфликте.

— Простите, если я правильно вас понял…

— …да, России в этой войне, вопреки её чаяниям, уготована совсем другая роль, — заключил банкир, как прокурор на судебном заседании. — Она знает, что приглашена на банкет, но пока не догадывается, в качестве кого. Главное блюдо на столе европейской кухни воображает себя полноправным совладельцем пиршества.(****)

Кивком головы директор ФРС передал слово третьему участнику своей команды.

— С любопытством наблюдая, как Германия неуклюже пытается организовать смуту в России, вливая совершенно баснословные деньги в проходимца Парвуса, — злорадно улыбнувшись, продолжил мысль Томпсона Сомерсет Моэм, — мы, пользуясь положением союзника России, давно вели собственную игру в этой неприветливой, холодной, но чертовски богатой, а потому привлекательной стране.

“Ну, понятно, — успел подумал Дёниц, — этот третий — англичанин. Именно у них, а не у американцев, есть привилегированный статус союзника царя”.

— Наша работа включала в себя аккуратную, ведущуюся исподволь пропаганду среди высшего общества Петербурга, — продолжал Моэм, — разжигающую недоверие к правительству и правящей династии, распространение слухов о недееспособности и даже предательстве высших лиц Российской империи в пользу кайзера…

— Надо сказать, что нам в этом очень помогают неуклюжие движения правительства России, действующего будто специально, чтобы озлобить население и собственную армию. Немало поспособствовали и попытки Германии наладить контакт с русскими для переговоров о сепаратном мире.

Кейтель и Дёниц одновременно недоверчиво покачали головами.

— Да-да, не удивляйтесь, господа, — подтвердил сказанное полковник Робинс, — может быть, вы и не в курсе, но англичане очень неплохо осведомлены о тайных переговорах премьер-министра России Протопопова с представителями Германии здесь, в Стокгольме, и об условиях мира, которые кайзер предлагал царю. Они, к слову сказать, были бы очень выгодны и почетны: вывод германских войск из оккупированных областей русской Польши и Прибалтики, признание за Россией права на Константинополь…

— Но это повлечет резкое возвышение России в послевоенном мире, что категорически неприемлемо для нас, — перебил полковника банкир. — Мы не можем позволить этому варварскому образованию хозяйничать на континенте, даже если с этим согласна Германия. Россия будет разгромлена, раздроблена и под опекой!

— Разрешите продолжить? — обратился полковник к банкиру и, получив одобрение, возвратился к своему повествованию. — Долговременная скрупулёзная работа во всех слоях российского общества, игра на существующих недостатках и противоречиях этой страны, аккуратно инспирированные неудачи на фронтах вкупе с естественными тяготами военного времени к началу 1917 года привела нас к долгожданному результату — в России созрели уникальные условия для государственного переворота, устранения правящей династии с последующим распадом государства на несколько частей, охваченных гражданской войной. И когда осталось буквально отдать последние распоряжения и запустить весь механизм, произошли события, непостижимым образом вносящие в стройный план элемент риска, непредсказуемости и неопределенности…

— Мы были уверены, — вмешался Моэм, — что столкнулись с противодействием спецслужб Германии, когда в Петербурге за ночь была уничтожена разведывательная миссия Великобритании…

— Но когда Балтийский флот единовременно снялся с якоря и пошёл в совершенно неожиданный для нас и для собственного адмиралтейства рейд, деоккупировав всё Балтийское побережье вплоть до Мемеля, когда русская армия Радко Дмитриева прорвала Северный фронт, играючи опрокинула две армии кайзера, откинув вас на довоенные границы, мы поняли, что имеем дело с неизвестной силой, — продолжил Робинс.