Я же была из тех детей, которые сподвигают других на подвиги. Мне досталось этакое встроенное “Пособие по управлению народными массами”.

Но, поскольку, первые навыки применялись в ранние годы и, в зависимости от детских обстоятельств, их положительность для взрослых всегда оставалась под большим вопросом.

Например, нарисовать и выдать одногруппникам по садику паспорта для пересечения границы. С портретами. Уверить детские массы, что документы вполне пригодны для передвижения по городу и организовать исследовательский отряд.

В первоначальных планах группы первопроходцев из садика “Лучик” была самостоятельная поездка на красном, завораживающе громыхающем трамвае. Далеко же идущие планы и сама цель назначения были признаны на данном этапе не столь значимыми для покорителей большого городского мира.

К сожалению, некоторые тактические детали, в частности, ширина прутьев забора и медлительность Пети Аксенова учтены не были. Недремлющий глаз советской педагогики, в виде воспитательницы Аллы Сергеевны, заметил будущего Конюхова с отрядом из шести человек и одного потрепанного плюшевого зайца, топающих к остановке трамвая уже далеко за пределами зеленого садиковского забора. Экспедиция была купирована, и все, кроме вислоухого желтого зайца, понесли словесно-порицательные наказания.

Меня же, как главного зачинщика мероприятия, наказательно отсадили за обедом за отдельный стол, с целью ограничить мое опасное влияние на податливые от скуки молодые умы.

Этому то, как раз, я очень даже обрадовалась, ведь рядом больше не сидело Женьки Зиновьева, который всегда надкусывал горбушки и противно плевал в грушевый компот, чтобы застолбить стакан с самым большим куском.

Данные организаторские способности, а вернее их неоднозначный результат, вызывали удручение моих приличных родственников и неизменно сопровождались вызовом кого-то из них к уполномоченному по присмотру за детьми лицу – воспитательнице старшей группы.

Лицо было, разумеется, крайне недовольно и по правилам советской педагогики, должно было решительно пристыдить родителей и предотвратить асоциальное поведение пятилетней личности, склонной к опасным, не одобренным министерством просвещения инициативам.

Вопрос поднимался всегда один – кому из семьи идти на очередные выяснения обстоятельств преступления.

По определению моей бабушки, данный детский сад никаких нужных образовательных функций для развития ее любимой внучки не выполнял, а поэтому ее венценосного присутствия и не заслуживал. Судя же по некоторым речевым стилистическим оборотам воспитательницы Марины Сергеевны, выкрикиваемых фальцетом в моменты, когда мы не хотели спать днем или Боря швырялся пластилином, мог даже нанести вред образовательно-воспитательной модели, принятой в нашей семье.

Папа, тот самый сообщник, изготовивший паспорта, вел себя также крайне непедагогично. Интересовался моими садиковскими авантюрами с нескрываемой живостью, уточнял подробности и случалось даже смеялся громко и непозволительно весело. Просил только, впредь, все-таки не покидать территорию, ограниченную зеленым забором и не расстраиваться.

На встречу с неизбежным оставалось отправиться маме. Будучи человеком крайне воспитанным, а значит терпеливо-вежливым и уважающим общественный порядок, она соглашалась, однако, крайне тяготилась пространностью и избыточной эмоциональностью речей воспитательниц. Ибо речи были отрывисты, лингвистически не стройны и подкреплены обычно двумя фундаментальными аргументами – “А если, они все так делать будут?” и “Их двадцать, а нас двое”.

Мама с трудом сдерживала желание более доказательно обосновать провалы в системе дошкольной педагогики, но примерно на десятой минуте монолога обычно сдавалась. Она кивала головой, соглашаясь с любыми определениями вопиющего безобразия, свершенного ее дочерью, только бы побыстрее покинуть территорию сего карательно-общеобразовательного учреждения.

Необходимой, завершающей кульминацией обвинительной речи было обещание родителя сделать выводы и всенепременно наказать виновницу. Виновница, то есть я, стояла рядом, для достижения максимального педагогического эффекта и, опустив голову, ковыряла землю носком оранжевых кожаных сандалий, размышляя о том, какие-такие выводы должна была сделать. Возможно, в следующий раз получше продумать время операции, учесть состав группы и ширину прутьев зеленого забора…

Наказанием, сопровождавшим меня по дороге домой, был, по обыкновению, глубокий мамин вздох и настоятельная просьба не подвергать ее более никогда такой потери времени, а особенно подобным речевым экзекуциям.

Что такое экзекуция, я понимала не до конца и, в первый раз, за разъяснениями пришлось отправиться к дедушке. Будучи человеком, наделенным хорошим художественным вкусом, классическим образованием и альбомом с репродукциями Гойи, он не нашел ничего образнее, как показать мне сцену расстрела мирных граждан.

Душераздирающее действо я запомнила в пугающих деталях, маму стало жалко, нелегальные тренировки на детских массах пришлось прекратить.

Однако, по достижению девятилетнего возраста, из совершенных мини Миклухо-Маклаем организованных, массовых правонарушений, семейная история зафиксировала уже достаточно объемный список.

Организация соревнований по скоростному спуску на учебнике “Азбука” по деревянной лестнице школьной библиотеки. Cъезд с металлической крыши невысокого школьного сарая, правда уже без участия “Азбуки”, но с участием параллельного класса. Сбор подписей в продленке, с намерением, чтобы ее вел любимый учитель, соревнования по съезжанию с гигантской кучи макулатуры на самой макулатуре и голосование за отмену наказания, в виде отсидки в классе виновного, пока все гуляют.

Мои речевые способности укреплялись и в пятом классе я создала тайную организацию, куда одноклассники хотели вступить больше, чем в пионеры.

Все происшествия сопровождались неизменным энтузиазмом детских масс и неодобрением взрослых. Но, как и где использовать свои мотивирующе-организаторские способности в мирных целях, к сожалению, мне никто не объяснял и все подобные эcкапады логично заканчивались занесением порицания красной ручкой в дневник или вызовом мамы к классной руководительнице.

На протяжении последующих старших лет эти способности были надолго забыты и глубоко погребены под навыками, более социально приемлемыми и удобными взрослым.

Только, лет в двадцать пять, я, c удивлением, обнаружила, что без страха и с удовольствием могу выйти на сцену и рассказывать, в общем то, о чем угодно. И тысячный зал cделает любые, предписанные мной упражнения. Встанет, как один, потом сядет, а если сказать что-то с паузой, очень тихо и медленно, то затихнет и замрет в абсолютной тишине. Если я выступлю на собрании, подчиненные обязательно перевыполнят план, клиенты купят все дополнительные опции, а начальник выдаст незапланированное финансирование на весь мой регион.

Говорить правду детям, смотреть с интересом операцию на открытом сердце в девять лет, иметь супергибкие суставы или избирательную память, выращивать невероятные цветы, печь волшебные торты на старых газовых печках, не обращать внимания на возраст, любить только цифры или плавать, считать, что пауки прекраснейшие создания или вселять надежду – все, это тоже Суперсила.

Суперсила есть внутри каждого из нас.

Счастливчики те, кто интуитивно ее уже нашел и пользуется. А нам, всем остальным, совершенно непременно нужно попытаться ее распознать.

И если, еще слабенькую, но уже все-таки ощутимую силу, не забивать в детстве, взращивать в юности, развивать и пользоваться потом – именно она то, как выясняется, а не диплом экономфака и пригодится в жизни по-настоящему.