Сцена всегда разворачивалась примерно одинаковая. Сначала, мама Ладо поднимала большие черные глаза и сердито смотрела через наши головы на сына-нарушителя порядка. Продолжала работать дальше, не обращая на переминающиеся, с ноги на ногу, белые гольфы, никакого внимания.

Но, видимо, в наших семилетних глазах было столько искреннего восхищения и смущенно замершая, троица смотрелась так комично, что через пару минут она начинала потихоньку улыбаться одними губами, потом медленно поднимала уже и улыбающиеся глаза. Вытирала руки о длинный фартук, выходила из-за прилавка и приобнимала нас за плечи большими мягкими руками, как-то очень тепло, по-матерински. И … выдавала, казавшийся нам огромным, тот самый желтый солнечный Хачапури.

Самая ответственная, из нас, Светка, держала его в листочке коричневой бумаги, который быстро промасливался, а мы по очереди откусывали горячее слоеное тесто. Белый сыр тянулся длинными смешными ниточками из-под золотистой корочки, и не было вкуснее тех хачапури с Сыром и Счастьем.

Недавно встречаясь, мы все трое обнаружили, что оказывается, до сих пор помним и улыбающуюся маму Ладо и те самые вылазки за хачапури. И подумали, как важно, чтобы в жизни каждого маленького человека встретился, хотя бы один, взрослый, которого, улыбаясь с теплотой, ты можешь вспомнить через тридцать с лишним лет. За удочку из палки, за корону из проволоки, за то, что можно было прийти c детскими горестями в любое время, за починенный велосипед или за теплые руки и поцелуй в макушку.

Потому что, c того момента, у тебя навсегда с собой, в душе, есть согревающий Счастливый хачапури.

 "Cо мной что-то не так" – размышляла я, волоча ненавистную коричневую папку с нотами по сугробам. Мне было восемь. И шла я в музыкальную школу.

Моя бабушка, на семейных праздниках, вдохновенно играла на фортепьяно.

Старший брат, Алеша, стоя рядом, пел "Пой, ласточка, пой". Конечно, заставляли его шантажом, но баритон то был чудесный.

Мама и дядя блестяще закончили музыкальную школу по классу фортепьяно, о чем гордо оповещали их дипломы, бережно хранимые бабушкой. Двоюродный дядя много лет играл на альте в Государственном Симфоническом оркестре, гастролируя по всему миру, а младшая сестра уже ходила на подготовительные занятия в музыкальной школе и ее, конечно же, хвалили.

В бабушкиной гостиной, на почетном месте, стояло торжественное черное фортепьяно с резными лапами и золочеными подсвечниками. Вся моя семья, включая многоуважаемое старинное фортепьяно, была музыкальна и не представляла себе жизни без скрипичных струн или клавиш цвета слоновой кости.

А я, год назад, стоявшая с мамой перед списком принятых в музыкальную школу, не увидела свою фамилию. Мне казалось, я пела прекрасно и все задания выполняла на отлично, в общем то, как всегда. Мы два раза перечитали весь список, мама даже сходила уточнить в приемной комиссии, и получила в ответ четкое “Не зачислена”.

Бабушка всегда говорила, что я Звезда. Все меня всегда хвалили, давали главные роли на утренниках, я ходила на танцы и устраивала с сестрой домашние спектакли. А тут, категоричное "У девочки слуха нет". Занавес.

Родственники, сплочённым музыкальным фронтом, не поверили в такую генетическую аномалию и на переговоры с директором музыкальной школы отправилась Бабушка. А так как, моя бабушка обладала невероятной харизмой, французскими духами и некоторыми свободными средствами, в сентябре, я, с красивой папкой для нот, пошла в музыкальную школу.

Следующие два года были наполнены моим ужасом и неподдельным удивлением родственников. В любую погоду я шла в красивое здание на бульваре и мне казалось, что страшнее места на свете нет. У меня не получалось категорическое Ничего. Преподавательница Ада Львовна вздыхала, просила повторить арпеджио и продолжала надеяться. На специальности в воздухе витала безнадежность, а на сольфеджио казалось, что со мной вообще разговаривают на иностранном языке. Мне всегда все легко давалось, а тут…

Сдаваться перед трудностями в семье принято не было. Всесемейно действовало железное правило "Температуры", единственной причины пропускать чтобы то ни было. Я и не пропускала. Ходила, зубрила, рисовала карандашом ноты в длинной узкой нотной тетради, получала двойки и чувствовала себя тупой неумехой. Но, главное, я перестала быть Звездой.

Моя самооценка летела с ледяной горы, как первоклассник на картонке.

Но хуже всего было по воскресеньям. Младшая сестра смотрела по телевизору детскую передачу "Будильник", а вся семья за большим круглым столом ела жареную картошку. Есть я категорически не могла, меня тошнило от страха. Перед Хором.

Все вокруг искренне не понимали, как же так. Просили заниматься побольше. Я и занималась. Время от времени, пытаясь объяснить родителям, что несчастна и у меня совсем ничего не получается. Родители рассеяно слушали, но бросать не разрешали.

Ещё через год, я начала получать тройки в школе по любимому французскому и по лёгкой для меня математике. Куда мне было о них думать, я же часами учила гаммы! Учебный год я закончила, рыдая в объятиях бабушки. Захлебывалась, что я тупая, и никакая совсем больше не "Звезда”. Бабушка жила на другом конце города и была не сильно в курсе моих ежедневных музыкальных терзаний. Она спросила только одно – "Объясняла ли я это родителям?"

В тот же вечер, Бабушка высадилась из такси перед нашим домом, как армия Наполеона в испуганных Антибах. Моих родителей строго пригласили на кухню, а мне выдали шоколадку “Аленка”. С тех пор я больше никогда не ходила в красивое здание на бульваре.

Свое освобождение я отпраздновала засовыванием красивой папки для нот за длинную чугунную батарею. В моем детском понимании, это было самое противное, жуткое место, откуда не возвращаются. Преисподняя.

Что было дальше? Я могла снова есть жаренную картошку за большим круглым столом, а потом, сломя голову, нестить на любимый теннис. Теннисисткой я не стала. А стала счастливым ребенком. И снова начала получать пятерки по французскому.

Но, главное, как прежде, я снова почувствовала себя Звездой.

P.S Моя Бабушка вряд ли что-то знала про популярную сейчас цитату – "Лучше укреплять свои сильные стороны, чем исправлять слабые". Зато она точно знала все про Хорошую самооценку и про Любовь.

Я открыла глаза и сразу же закрыла. “Еще сплю”– пронеслась мысль в прекрасной сонной дымке. А проплывающее мимо пирожное “картошка” быстро решило вопрос в пользу доспать. Я закрыла глаза обратно.

Но мысль об увиденном все-таки продиралась буравчиком в кондитерские грезы. А вдруг это был не сон? И, из любопытства, я окончательно открыла глаза.

Странно, но это и правда был не сон. Прямо передо мной, торжественно расположившись на вешалке-плечиках, на крючочке в форме собачки, на белой двери моей комнаты висел он. Самый прекрасный на свете Фартук.

Идеальный. Бежевый, с ровными до невозможности строчками и аккуратной красно-зеленой вышивкой по краю. Она шла по низу, безупречно ровной линией, и состояла из переплетения красных и зеленых узоров. Длинные завязки фартука заканчивались аккуратным бантом сзади. Откуда это чудо здесь появилось?

Ведь тот, который я вышивала вчера до самой ночи, для урока труда, был совсем не такой… Чуть-чуть перекошенный (как-то подшилось не так, что ли) и вышивка не такая ровная, и завязки, почему то, разной длины получились. Ну и маленькое пятнышко с краю, когда уколола палец иголкой, тоже куда-то пропало.

Засыпая, я свернула и положила его на портфель сверху, а уж никак, не вешала бережно на плечики…

Этот же, висящий, передо мной, был невероятно прекрасен и, точь в точь такой, как показывала на уроке Александра Порфирьевна. Наша учительница по домоводству. Cтрогая, старорежимная и отчего-то недобрая. У нее были такие же недобрые очки, в тонкой металлической оправе, шипящий голос, всегда недовольно поджатые губы ниточкой и непоколебимая вера, в то, что домоводство есть основа мироздания. Без него, мы все должны были кануть в пучине жизни без права на достойное существование.