Он вынес решение, даже не взяв времени на его обоснование. Оно гласило, что судья не видит «никаких причин, по которым Москоу не может представлять своего нового клиента, „Превезон“, в этом деле. Это новое дело — совершенно другая ситуация... Спасибо большое».

Вот и всё. Джон Москоу и «Бейкер-Хостетлер» остались в этом деле.

Наши враги в России пришли в восторг. Наталья Весельницкая, адвокат семьи Кацывов, незамедлительно опубликовала в «Фейсбуке» пространный пост.

Ее пост — сплошное передергивание и тяжело читаемая чепуха, но в одном она была на удивление честна: она переименовала дело «США против „ Превезона“» в «Браудер против России», тем самым полностью перечеркнув всю аргументацию своих юристов, «Бейкер-Хостетлер». Мы и «Превезон» действительно были противными сторонами.

Название ее поста говорило само за себя: «1:0 В ПОЛЬЗУ РОССИИ».

После нашей неудачи с отстранением Джона Москоу и «Бейкер-Хостетлер» у Рэнди поубавилось самоуверенности и лоска. Но он был убежден, что сможет опротестовать судебный запрос, полученный нами в Аспене (и позже он сделал это на отлично), и настаивал на том, чтобы я не появлялся в Нью-Йорке, пока идет дело «Превезона». «Если запрос вручат вам здесь, то всё поменяется коренным образом», — предупреждал он.

Легко сказать — не приезжать в Нью-Йорк. Намного легче, чем сделать. Я регулярно бывал в этом городе по бизнесу и личным делам. Мои родители жили недалеко от Нью-Йорка, в Принстоне, штат Нью-Джерси.

Осенью 2014 года, во время ужина в честь Дня благодарения, мне позвонила Натали, медсестра, которая жила в доме родителей и присматривала за ними.

 — Билл, твоя мама совсем плоха, — сказала она. — Мы отвезли ее в больницу. Думаю, тебе нужно приехать.

Маме было 85, и ей нездоровилось уже много лет. В 75 она перенесла тяжелый инсульт, в результате чего наступил частичный паралич, который приковал ее к инвалидному креслу. В 83 у нее диагностировали болезнь Альцгеймера, и с тех пор всё шло только по наклонной. Подростком она бежала из Вены в Америку, в одиночку пересекла Атлантический океан, спасаясь от Гитлера и Холокоста. Но вот от разрушающей личность болезни Альцгеймера убежать не смогла.

Я жил за пределами Америки с тех пор, как ей исполнилось 60. В течение многих лет, пока родители были здоровы, мы находили способы видеться или в Америке, или в Англии. Но всё изменилось, когда здоровье мамы ухудшилось. Чувство неизгладимой вины съедало меня изнутри, если я долго не видел ее.

Это же чувство испытывала и она, находясь далеко от меня за много лет до того.

Тогда, в середине 80-х, ее мама, моя бабушка Эрна, сломала шейку бедра, что сделало ее инвалидом. Она больше не могла жить одна и оказалась в мрачном доме для престарелых в калифорнийском городе Аламеда, по государственной программе медицинской помощи нуждающимся «Медикэйд» (англ. Medicaid). Для нее это стало ударом и унижением. Было больно смотреть на моих родителей, живших на профессорскую зарплату: у них не хватало денег, чтобы улучшить жизнь бабушки в доме для престарелых или забрать к себе в Нью-Джерси.

В то время мне было двадцать четыре, и я учился в бизнес-школе на Западном побережье, поэтому я один из всей семьи мог часто навещать бабушку. Было тяжело видеть, как она угасает в этом холодном месте безразличия. Бабушка умерла одна, в казенном доме, вдали от тех, кто ее любил, и, к несчастью, я не смог быть с ней в ее последние часы.

После ее смерти я поклялся, что, если у меня будет возможность, я сделаю так, чтобы этого никогда не произошло с моими родителями или с теми, кто мне дорог. Двадцать шесть лет спустя, когда мои родители состарились, мне посчастливилось поселить их в удобном для жизни доме под заботливым присмотром помощников и медсестер.

После разговора с Натали я забронировал билет на ближайший рейс в Ньюарк. Несмотря на то что Принстон находится в Нью-Джерси, а не в Нью-Йорке, ехать туда значило ослушаться Рэнди. Дело в том, что юрисдикция федерального суда не ограничивается границами штатов, а простирается от здания суда на 100 миль (161 километр). Принстон находится примерно вдвое ближе.

Но Джон Москоу с его судебным запросом не мог помешать мне увидеть тяжелобольную маму.

Во второй половине следующего дня я уже был в Ньюарке. Быстро пройдя паспортный контроль и арендовав машину, я поехал прямо в Принстонский медицинский центр, современную больницу на окраине города. Состояние мамы было намного хуже, чем я ожидал. Наблюдавшей ее врач объяснил, что шансов у нее практически не осталось, и, как предполагает в таких случаях регламент, попросил моего согласия на отказ от проведения реанимационных мероприятий.

Еще в те дни, когда мама была в сознании, она заставила меня поклясться, что я не буду предпринимать никаких титанических усилий для поддержания в ней жизни в подобной ситуации. И теперь настало время сдержать обещание.

Я попросил врача разрешить ей уйти естественной смертью.

Одно дело абстрактно говорить о таких вещах за много лет до этой беды, но совершенно другое — сделать это, когда пришло время. Я чувствовал себя ужасно. Я позвонил брату Тому, который живет на Гавайях, и попросил приехать. На следующий день мы были вместе и не отходили от мамы, в тяжелом ожидании, молитвах и надеждах. К сожалению, папа был очень болен и не мог покинуть дом, чтобы быть с нами.

Но чудесным образом на пятый день состояние мамы улучшилось! Артериальное давление стабилизировалось, дыхание стало более легким. Медперсонал отключил ее от вспомогательных аппаратов, поддерживающих в ней жизнь, и еще через три дня она стала достаточно стабильна, чтобы ее выписали и отправили домой, но, правда, на машине скорой помощи.

Похоже, ее время еще не пришло.

Том провел в родительском доме еще одну ночь и утром уехал. Я остался и долго сидел с мамой, держа ее за руку, наблюдая, как белки играют с желудями на заднем дворе. Я рассказывал ей о нас, хотя она не помнила, кто я; о ее внуках; о том, в какой университет собирался поступать Дэвид; и даже о законе Магнитского.

Перед отъездом я отвел Натали в сторону и предупредил: «У меня проблемы с русскими. Если будут происходить странные вещи, пожалуйста, сразу же звоните». Натали сама родом из Грузии: зная историю своей страны, она отлично понимала, на что способна российская власть. Она пообещала быть начеку.

Всё обошлось, и я вернулся в Лондон. Мама чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы ее оставить, но наступивший год вновь поставил меня перед выбором. В начале февраля выходила моя первая книга «Красный циркуляр», и мне было необходимо представлять ее читателю в Нью-Йорке. И уж эту поездку Джон Москоу точно бы не обошел вниманием. Услышав о предстоящем книжном турне, Рэнди категорически запретил мне появляться даже в окрестностях города. Конечно, я бы внял его совету, если бы речь шла только о судебном запросе, но на карту было поставлено гораздо большее. Кремль тратил колоссальные ресурсы на создание ложного имиджа Сергея, поэтому было очень важно рассказать правду о том, что произошло на самом деле, и чтобы об этом узнало как можно больше людей. Общаться с законодателями и прокурорами можно до посинения, но никакое общение не заменит людям книгу, да еще и бестселлер.

Присцилла Пейнтон, мой редактор в издательстве «Саймон энд Шустер», считала, что у нас хорошие шансы. Но книги не продаются сами по себе, особенно когда автор новичок, и единственный способ сделать из книги бестселлер — это раздавать интервью направо и налево и участвовать во всех телешоу, на которые вас приглашают.

Я обязан был поехать в Нью-Йорк.

Накануне Рождества, когда мы с супругой тайно упаковывали подарки для наших детей, позвонила Натали.

В этот раз ее трудно было узнать.

— Я звоню, потому что вы сказали мне позвонить, если я что-то замечу.