– Лиза, обед готов. Имран Рамазанович велел следить, чтобы вы обязательно ели.

Я пошла за ней на первый этаж, в столовую. Женщина, представившаяся Аминой, поставила передо мной тарелку с густым супом. На столе стояли вазочки с фруктами, нарезка овощей, сыры, мясо – одной мне столько не съесть, неужели все это только для меня одной?

– А Шер… Имран Рамазанович будет обедать?

Амина не ответила, и я поняла, что это не входит в ее обязанности, докладывать о том, где начальство.

Взяла ложку, попробовала. Суп был обжигающе-горячий, но очень вкусный. Я еле аккуратно, а у самой мысли о Снежинке с малышом. Вспомнит о них Чабашев? Даже страшно подумать было, что он может вспомнить о них когда будет слишком поздно.

Странно, но о нем самом я почти не думала. После вчерашней ночи все мои мысли были сосредоточены на Имране. На жгучем стыде, который я испытывала вспоминая, как низко пала.

Себя ту, что семь месяцев назад пришла в ресторан Шерхана в поисках защиты я прощала. У меня опыта не было, я жизнь не знала, и наконец, я не знала, что это именно он меня семьи лишил.

А теперь…теперь я все знаю. И плавиться в его объятиях – предательство.

– Мы отсюда сбежим, – сказала я животу. – Я не хотела быть матерью ребенку того, кто убил моих родителей. Но судьба распорядилась иначе. Тебя я здесь одного не оставлю.

Весь день Амина пыталась меня накормить, под конец дня я стала ощущать себя свиньёй, которую откармливают на убой, но отказаться стеснялась. Она же готовила, старалась ради меня.

Ночью мне не спалось, чужой дом казался полон шорохов и незнакомых звуков. Я лежала, разглядывая потолок. Ребенок не спал, и я тихонько поглаживала живот.

А на утро меня разбудило истошное кошачье мяуканье. Я открыла глаза, заслышав знакомые звуки, села на краю кровати, нашаривая ногами тапочки. С первого раза не попала, так торопилась, что рванула босиком. Сердце учащенно билось, но я даже в мыслях боялась озвучить то, что чувствовала.

Снежинка спряталась под огромный деревянный шкаф со стеклянными дверцами и оттуда шипела на одного из охранников. Он пытался достать оттуда кошку, встав на четвереньки, но она не давалась.

– Не трогайте ее, пожалуйста, – попросила, – она боится вас.

Охранник пробормотал что-то на своем языке, но отошёл. Я мельком заметила тонкие порезы на его руках и порадовалась за Снежинку, – в отличии от меня защищаться она умела.

Я села на пол возле шкафа, протянула ладонь:

– Не бойся. Это я.

Кошка не вышла, но шипеть перестала. А я сидела на полу, поглаживая одной рукой живот, а другую держала вытянутой, открытой ладонью вверх. И рассказывала, что никогда их не предам, что на кухне есть вкусное мясо и молоко, и Амина непременно нальет ей целую миску, если Снежинка решит выйти.

– Мне тоже страшно, как и тебе, за себя и за своего ребенка, – вздохнула я, – но мы справимся.

И кошка поняла. Высунулась из-за шкафа, держа своего черного приемыша за шкирку. Он тихо пискнул, и тогда Снежинка опустила теплый мохнатый комок в мою ладонь.

– Спасибо, – прошептала я, едва сдерживая слезы и погладила свободной рукой ее по белоснежной шерсти.

– Даже кошки к тебе тянутся, – произнес задумчиво Имран, напугав меня. Я вздрогнула, поднимая голову. Снова не заметила, как он подошёл: за полгода я успела забыть, как бесшумно, по-тигриному он может передвигаться. Обернулась. На скуле кожа ссажена, губа разбита, наливается синяк.

– Ты их спас, – произнесла я. В горле точно ком застрял, я хотела его поблагодарить, но так и не смогла выдавить из себя и слова.

– Спас, – кивнул он, разглядывая меня внимательно. – И с Зайнаб твоей виделся.

Я удивлённо моргнула: когда он все успел? И одновременно неприятие чувствую – не верит мне, проверяет все…

О Зайнаб Ильдаровне у меня остались самые теплые воспоминания, я не хотела сбегать из ее центра, но побоялась, что люди Шерхана сделают ей плохо из-за того, что она помогала мне.

– Как ты от дяди сбежала?

Я начала подниматься осторожно, прижимая к груди крохотное кошачье тельце. Имран протянул руку, но я её не приняла. Я не доверяю больше своему телу.

– Мне просто повезло, – вздохнула я, понимая, что лучше сказать уже и покончить с этим.

Дядя с меня глаз не спускал, несколько дней мы ехали почти без остановок, пару раз меняли автомобили, в них же и ночевали. Меня мутило постоянно, и я очень боялась, что дядя поймет все про ребенка, и тогда мне несдобровать. На четвертый день, ближе к ночи, дядя сказал:

– Ночуем сегодня в мотеле. Попробуй хоть слово вякнуть или помощи попросить, я тебя тут же подстрелю. Мне терять нечего.

Я знала, что у него пистолет с собой и в угрозы верила. Безропотно вошла следом в придорожную гостиницу. На парковке возле нее было припарковано с десяток фур, видимо, здесь ночевали дальнобойщики.

Дядя шел, держа меня за шею, ни вздохнуть, ни дернуться. От него пахло ужасно, от меня, думаю, тоже не лучше, и от этих чудовищных запахов токсикоз только усилился.

Пока мы оформляли номер возле стойки, дядя одной рукой держал меня, другой – свою сумку. Я знала, что он в ней деньги хранит, много денег.

– Ваши документы, пожалуйста, – попросила администратор, дядя начал рыться в кармане, для этого ему пришлось меня отпустить. Звякнул колокольчик над входом, и внутрь зашёл мужчина. Он был просто огромный, бородатый, из-под закатанных рукавов рубашки выглядывали руки, покрытые татуировками.

– Какой еблан свой тарантас припарковал так по-уродски? – рыкнул он и на дядю моего глянул, – твой форд?

А потом схватил его за ворот свитера и поводок на улицу. Это было так резко и так внезапно, что я замерла, не зная, что делать. На раздумья у меня было пару секунд всего. Я наклонилась к сумке, чтобы из-за стойки женщина не могла меня разглядеть, схватила спешно пачку денег, пряча ее в карман, и выпрямилась.

– Где здесь туалет?

– Прямо и направо.

До туалета шла, боясь оглядываться, руки жгло. Я украла деньги и теперь собираюсь сбежать, но другого шанса не будет.

Туалет располагался на первом этаже, и в нем было окно. Я заперлась изнутри, а потом дернула за ручку, молясь, чтобы она поддалась.

Выпрыгнула, снаружи никого, забор высокий в метре, окна выходили на задний двор. Прижалась к стенке, обходя здание. Выглянула, чувствуя, как сердце от страха вот-вот из груди выпрыгнет. Если дядя меня сейчас поймает…

Но дядя заходил в мотель, это был мой последний шанс.  Я рванула изо всех к дороге, пока он меня не хватился, и замахала руками огромному грузовику, выехавшему с парковки.

За рулём сидел тот самый водитель, что пару минут назад выдернул дядю. Он остановился, открывая дверь:

– Тебе чего, пигалица?

– Помогите, пожалуйста, – попросила я помня,что угрожающая внешность еще ни о чем не говорит. Плохие люди черны изнутри, – мне очень в город нужно.

Шерхан.

Меня так и тянуло к комнате Лизы. Что сказать – не знаю. Смотрит сквозь меня, думает что-то свое. Вот и хожу, у себя дома, круги наматываю, будто и не хозяин.

Странно это было. Я все ещё не простил ей Чабаша и верить до конца не мог. И что с ней делать дальше, когда мой сын родится, так и не решил. Сложно.

Последний круг по широкому коридору дал около восьми вечера. Привычно остановился у дверей Лизы, прислушался. Шум какой-то непонятный. Я уж вообразил, что она снова от меня сбегает, я бы не удивился даже, постучал, вошёл, охерел.

– Ты что делаешь? – спросил недоуменно я.

Потому что глазам своим верил не очень. Беременная Лиза толкала комод, точнее – пыталась толкать.

– Комод толкаю, – объяснила она то, что я и сам видел. – Поставлю у двери.

Упрек проглотил, понял – не доверяет мне. Это понятно, но легче не становится

– Ты не дура ли? – спросил почти ласково. – Ты моего сына носишь, какие комоды?

Она смотрела на меня, вздернув тонкие брови. И не улыбалась,  я и не помню, когда улыбку ее видел в последний раз.