— Наград, товарищ Сталин, у меня и так много, Родина не забыла. И звание мне подняли авансом. И квартира есть. Если можно, я бы попросил совместное фото с вами. И с Яковом, конечно. И книгу с вашей подписью. Не за награды воевали. А так — память останется.

Вождь улыбнулся широко, шутя погрозил пальцем.

— Будет вам память, Петр Николаевич, всё сделаем! Николай Сидорович! Принесите фотоаппарат!

Вот тут я и охренел окончательно. Потому что фотографом у меня целый генерал был. Скажи кому — ни за что не поверят. Только и говорить никому нельзя.

А как сфотографировались, Яков молча на отца посмотрел, тот сразу понял.

— Здесь, — говорит, — в Москве.

— Я поеду? — спросил он, и, не дожидаясь ответа, вышел.

— К семье поехал, — зачем-то объяснил Сталин. — Скучает, конечно.

Думаю, я тоже скучаю, вот только хрена с два мне разрешат вот так встать и уйти. Ничего не поделаешь, будем сидеть, пока не отпустят.

— Расскажите, товарищ Соловьев, как всё было, — предложил Иосиф Виссарионович. — Давайте вот здесь сядем, удобнее будет беседовать.

— Вам, наверное, докладывали…

— Я хочу услышать от непосредственного участника.

А что делать? Я и начал рассказывать — и про то, как мы с Ильязом Гиммлера взрывали, и как в лагерь попал. Ну, и дальше все по порядку. Сталин слушал внимательно, иногда перебивал вопросами, причем вроде и ерундовыми, второстепенными даже. То про Закуску, то про попа встреченного. И фамилию раввина из Новгород-Северского заставил вспомнить.

Но это так, цветочки. Потому что ягодки пошли после рассказа о партизанах. Тут он всю душу вымотал. И про Сабурова узнавал, и про всех помощников, про каждого уточнял, справится ли. Конечно же, я ему и про Якова рассказал, как тот предателя нашел. Кстати, на это Сталин внимания особого не обратил. Зато после доклада про наши подвиги в Локте душу вытряс. Много ли местных поддерживают предателей? А пришлые есть? А то? А это?

Помрачнел вождь после локотских раскладок, папиросу поломал, спичку трясущимися руками зажег. Ему поди докладывают, что вся страна как один человек, а оно вон что. И не западные украинцы с белорусами, у которых еще Польша из мозгов не вылезла, а свои, брянские с орловскими.

И тут я решил, раз пошла такая пьянка, режь последний огурец. Почему бы и не влезть со своим рацпредложением?

— Разрешите по службе вопрос, — попер я уже без оглядки.

— Да, — еще больше посерьезнел Сталин. — Слушаю вас.

— В связи с происшедшим в Киеве у меня возникла идея. А что, если мы продолжим точечно выбивать гитлеровское руководство?

— Никто не против таких методов борьбы. И работа в этом направлении ведется, — медленно ответил вождь. — Но в чем именно состоит ваше предложение?

— Посылки с бомбами! — выпалил я и посмотрел на своего собеседника в ожидании, как тот отреагирует на столь дерзкое предложение. А там даже веко не дернулось.

— Интересная идея, — сказал он, глубоко затянувшись напоследок и затушив папиросу в пепельнице. — Вы предлагаете отправлять по почте бомбы настолько маленькие, что они уместятся в небольшую коробку и не вызовут подозрения?

— Да, товарищ Сталин, — кивнул я. — Именно так. Просто подумал — при бомбардировке переправы под Кременчугом мы использовали большие самолеты-бомбы, а тут маленькие посылки. Слышал, что в Германии есть справочники и справочные бюро. Можно легко узнать домашние адреса всей немецкой верухшки — дипломатов, промышленников, карателей из гестапо и СД. Наконец, просто военных и чиновников. Составляем список самых важных и…

Тут я под ироничным взглядом Сталина задумался. Что дальше то?

— Массово рассылаем бомбы-посылки. С территории нейтральной страны.

— У нас действует до сих пор посольство в Швейцарии — Генеральный пыхнул дымом из папиросы — В Швеции тоже. Но мне докладывали, что они под плотным контролем…

— Навреняка есть нелегальные разведчики, которые могут помочь — осторожно произнес я.

— Я, конечно, не специалист в таких вопросах, — теперь задумался Сталин, — но я знаю, у кого спросить. — Иосиф Виссарионович поднял со стола пачку «Герцеговины», открыл ее и бросил назад — она была пустой. Тенью прошелестел какой-то лейтенант, заменил папиросы. — Посидите немного, я скоро вернусь, и мы продолжим.

Сталин тяжело встал с кресла и вышел. Интересно, немного в его понимании — это сколько? Минут через пять давешний лейтенант, который менял папиросы, принес свежий заварник с чаем. Молча поставил на стол и пошел назад.

— Извините, — тормознул я его уже у двери, — откуда позвонить можно?

— За мной следуйте, — ответил он и пошел дальше.

Пришлось догонять. Хотя дача эта вроде не такая уж и большая. Привел он меня в небольшую комнату, наверняка служебную какую-то, показал на телефон, стоящий на обычном канцелярском столе. Я по памяти набрал домашний, послушал гудки. Теперь в госпиталь. Долго не подходил никто, потом ответили наконец-то.

— Здравствуйте, Веру Андреевну Соловьеву пригласите, пожалуйста, это муж ее, — выпалил я в трубку.

— Ее нет, — сухо ответил какой-то мужчина.

— И… когда будет? — только и смог я выдавить из себя.

— Не могу сказать, — ответил собеседник. — Не предоставляем такие сведения, — и я услышал короткие гудки.

Вот же жучила! Не может он! Ну ничего, я доберусь до вас, вы узнаете, кому что можно рассказывать! Я посмотрел на продолжающую противно пикать трубку и положил ее назад.

Вернулся в прежнюю комнату в сопровождении того же лейтенанта и в расстроенных чувствах сел пить чай. Настоящий, кстати. Ну да, еще Сталину осталось начать морковку хлебать. Вроде съел какое-то печенье, не помню даже. Нет, и еще кто-то говорит, что я везучий! Сколько добирался, и нате вам — уехала в командировку. Ладно, надо найти Кирпоноса, забрать награды мои, надену мундир со всеми регалиями и пойду искать жену. Вот только отсюда выберусь.

Я налил в пустой стакан еще заварочки. Запах… аж в дрожь бросает. Соскучился за хорошим напитком. И тут в комнату тихонечко вошла та девчонка. Ну да, Светлана. Интересно, какая у нее фамилия? Сталина? Джугашвили? Может, и вовсе по матери, Аллилуева? Села на край кресла, в котором перед этим сидел ее отец, и спросила:

— Расскажите, как там было? С Яшей? Мне никто ничего не говорит, будто я маленькая еще. Знаете, как я переживала, когда сообщили, что… в плен попал. Все беспокоились, не только я, и Вася, и папа. Хоть Яша и ругался с ним.

— Тяжело там, — ответил я. — Но твой брат очень хорошо держался. Достойно.

Ну что мне ей рассказывать? Как стоишь и надеешься, что не тебя повесят? Или что люди траву всю с голодухи в лагере пожрали? Хорошо, что девочке, наверное, надо было самой выговориться, вот она и нашла свежие уши. Успела рассказать, что ездила несколько раз в гости к жене Якова, Юле, и у Яши такая красивая дочь, которую зовут Галя, и еще кучу вещей. Если честно, я слушал вполуха, потому что с одной стороны, ждал, что там Сталин решит, а с другой — досадовал, что так с Верой случилось. И знаете — про жену почему-то больше думал.

В коридоре послышались шаги. Вернулся Сталин, и Светлана упорхнула куда-то. Я встал, конечно, не у тещи на блинах.

— Ну что, товарищ Соловьев, нашел я вам специалиста по взрывающимся посылкам. Сейчас вас к нему отвезут, познакомитесь, определите фронт работ. Мне нужен работающий образец, прежде чем я приму решение.

— Есть, товарищ Сталин! — я понял, что визит окончен, мне здесь делать нечего. Жаль, не догадался у хозяина чайку попросить. Вот это бы номер вышел!

— И вот вам от меня подарок, — Иосиф Виссарионович протянул руку и в ней оказался картонный футляр. Он поднес его к столу и вытащил оттуда книгу в красном переплете. Кожа, не коленкор. И тиснение золотом на переплете: «И. Сталин „Вопросы ленинизма“». — Держите, это вам.

Я подошел поближе и открыл обложку. На форзаце свеженькая надпись чернилами чуть наискосок: «Тов. Соловьеву на добрую память. С благодарностью» и знаменитая подпись, а под ней сегодняшнее число. Да уж, такой подгон… Дорогого стоит.