— Да, есть такое. Звереют люди на войне, — покивал майор. — Кстати, с Анной надо что-то решить.

— А что?

— Ну… женщина в отряде. Да еще такая красивая… Жди беды.

— Ладно, что-нибудь придумаем. Землянку так точно отдельную выроем. А сейчас пусть для начала вшами займется. Вон по Якову ползают! Да и не только по нему.

Анна Матвеевна, первая красавица нашего отряда и самый полезный человек киевского подполья, скорее всего, собиралась на досуге подумать о работе Ленина под названием «Материализм и эмпириокритицизм», а потому намылилась куда-то в сторону. Я эту книгу не читал, но заголовок выучил. А что, скажешь вот так, без ошибок, сразу за умного сойдешь. Но планам на политическое самообразование, или на что-то другое, сбыться не было суждено. Потому что прихватил я нашу штатную радистку под локоточек и повел в нужном мне направлении.

— Давай, рассказывай, — начал я сразу и без прелюдий. Знаю, женщинам нравится, когда медленно, с ухаживаниями и цветами, а потом чтобы тоже не спеша, но у нас тут сокращенный вариант. Надо побыстрее разобраться, а после уже видно будет, куда цветы носить.

— Что рассказывать? — прикинулась она, что не понимает ничего.

— Куда идем, с кем встречаемся, что за человек, каковы ресурсы на месте. Ты, Анна Матвеевна, не стесняйся. Я же как-никак, а командир отряда. Если не в курсе, то отвечаю за своих людей, в том числе и чтобы им было где поспать и что поесть. А вести их в неизвестность не хочется. Особенно вон того парня, — кивнул я на прохаживающегося поодаль Якова.

— Ну, в Новгород-Северском, мне дали адрес явочной квартиры, там нам выделят проводника, он доведет нас на место. И человек этот, он поможет обустроить там всё. Вот так примерно, — сообщила мне радистка.

— То есть мы как в сказке — идем туда не знаем куда. Всё зависит от неизвестного кренделя, которого еще найти придется. Как-то мне такое не очень нравится.

— Всё будет хорошо, — неуверенно улыбнулась мне Аня. — Вот увидите, получится у нас.

Зато в глаза мне после этого посмотрела — я начал сильно переживать за свой моральный облик. После таких взглядов, наверное, много всякого ранее незапланированного происходит. Вот о чем и говорил только что Базанов. Ладно я — морально стойкий и политически подкованный, любую неправильную мысль цитатой классика марксизма-ленинизма заглушу. А глянет она таким макаром на пацанов молодых, думая, что боевой дух поднимает, так и до мордобоя с дуэлями недолго. А оно нам, отряду «Победа», надо? Правильно, не надо. Это будет полное «Поражение». Значит, сейчас произойдет твердое командирское внушение:

— Ты, — говорю, — поменьше вот так зыркай, боками играй, а то и до греха довести можешь. А от этого дисциплина только разлагается.

— Я, товарищ Соловьев, — лыбится она мне бесстыдно прямо в глаза, — впредь обещаю только на вас таким образом смотреть. А насчет греха — это я вроде как и не против. — засмеялась, гадкая девка, вырвала руку и умотала куда-то в лесок. Покачивая бедрами!

Не, я своей вины не снимаю, нечего было поцелуйные сражения под колючкой устраивать. Но бабу эту надо обязательно прищучить, чтобы особо много о себе не воображала. Это я даже записывать не буду, и так запомню. Нет, ну вот откуда у них это умение берется? В тайных женских школах обучают, не иначе.

Ладно, воспитательная работа удалась не очень, пойду поближе знакомиться с новым членом отряда. А то сведения о нем у меня самые отрывочные. Большей частью про папу — лучшего друга всех физкультурников.

Яков как раз присел поближе к костру, погреться. Конечно, на улице холодно и сыро. Точно, надо бы всех подстричь наголо, а то на кого не глянешь, так и норовят поймать что-нибудь в голове. Хоть и говорят ученые, что просто так живые существа появиться не могут, на вшей это не распространяется — вот они как раз точно из грязи зарождаются. Вместе с крысами.

— Ну что, Яков Иосифович, как настроение?

— Не надо так официально, пожалуйста, — посмотрел он мне в глаза. — Знаете, как надоедает? Все почему-то думают, что я в Кремле живу и в ЦК партии заседаю. А я ведь и из Москвы уехал, чтобы подальше от этого быть. Помощником электромонтера в Ленинграде работал, потом уже в столицу вернулся, когда поступил в институт инженеров транспорта. А в военное училище пошел, мне тридцать уже стукнуло. Отец настоял… На войне с первых дней. Не успел батарею принять, а мы уже в бой вступили. Но ничего, дали жару немцам, — улыбнулся он.

Я только сейчас заметил, как он похож на Сталина. прямо копия, разве что ростом чуть повыше, ну, и помоложе, конечно. Голос позвонче.

— Значит, артиллерист и электрик? — уточнил я.

— Еще по турбинам специалист, но это вряд ли в обозримом будущем пригодится, — вздохнул он. — Немецкий еще неплохо знаю.

— Вот это хорошо, — сказал я ему на языке противника. — Будет с кем практиковаться.

— Акцент у меня тоже неистребимый, — ответил на том же наречии Яков, — но подтянуть друг друга сможем.

— Тяжело в плену было? — спросил я уже на русском после недолгой паузы.

— Поначалу терпимо, — просто начал рассказывать он. — Я же документы сжег, когда понял, что в окружении. Многие наши так сделали. Но как в плен захватили, то узнали, кто я, очень быстро. В тот же день меня потащили на допрос к одному тузу, потом ко второму. И главное, — улыбнулся Яков, — один там натурально начал требовать, чтобы я доказал, что не вру и на самом деле тот, кем назвался. А еще вербовали стать командиром освободительного батальона. «Чистить Россию от евреев и комиссаров». Так и сказали. Но я сразу отказался!

Мнда… Дело РОА живет и процветает. Власова не будет, а кто вместо него?

— Дубов в любой армии хватает, — поддакнул я, игнорирую тему вербовки. В это лезть…. — Точно такие же анекдоты и про наших рассказать можно.

— Поначалу и кормили, и содержание было куда ни шло, — продолжил рассказ Джугашвили. — А как прошел слушок, что Гиммлера взорвали, так и начали лютовать. А потом и в Дарницу переправили. Сказали, меня вроде вешать собирались, а мне, верите, уже всё равно стало. Такая тоска взяла, что сделать ничего не могу…

— Значит, не надо было эсэсовца взрывать, так получается? — спросил я. Очень уж меня этот вопрос волновал.

— Я такого не говорил! — выставил он вперед ладони. — Как можно такое подумать даже?! Я же понимаю, что не случись этого, фашисты другое придумали бы. А представляете, как бойцам нашим это дух подняло? Получается, даже на захваченной территории люди борются! Не сдались! Да встреть я того, кто это сделал, в ноги поклонился бы!

Нет, земных поклонов мне не надо, не стоит оно того. Не для почестей ведь делали. Так что потихонечку разговор скомкал и пошел командирить: нагонять страху на часовых и снимать пробу с кулешей. А то без контроля людям свойственно расслабляться, по себе знаю.

День пошел как-то незаметно. Вроде и не делал ничего особенного, а время улетело. То в одно место сходил, то в другое, переговорили с одним, с другим — а уже и темнеть начало. Вылез на берег, потягиваясь, Никанорыч. Я с Базановым посоветовался, и он оказался «за», чтобы старика к нам пригласить. Видать, тоже впечатлился вчера суровым нагоняем.

Так что я дождался, пока капитан поест неспешно, запьет кулеш чайком, закурит трубочку. Вот только после этого и подсел с наветренной стороны, чтобы не дышать дедовым самосадом, очень уж он у него ядреный, глаза щиплет.

— Разговор есть, Павел Никанорович, — со всем вежеством обращаюсь я к нему. Вот примерно так, если бы я с тестем по пьяни подрался, глаз ему подбил, а наутро пришел в долг просить.

— Ну, говори чего надо, — буркнул Закуска. Не может, видать, простить, что я его вчера как пацана отчитывал, да так, что даже последнего слова сказать не дал.

— А вот чем вы, к примеру, собираетесь заниматься после того как мы расстанемся? — не обращая внимания, продолжаю я стелиться перед ним.