– ЧТО? – громче обычного вопросил у изображения Аластор.

Вместо ответа Кезеф развернул когда-то инфицированное ядом левое крыло. Что-то было не так. Перья у очинов заметно потемнели, а ещё на сгибе прорезался косметический коготь, совсем как у Эрелима и Анахиты. Словно в качестве пояснений последовал ряд клекочущих звуков, впрочем, судя по интонации, не пышущих никакой агрессией.

– Он говорит, что дело не в изменении крыла, – начала переводить Анахита, – Это его не пугает, скорее, выглядит символично. Он тысячи лет верил в одно, а теперь понял, что не существует только чёрного и белого. Поэтому он с надлежащим смирением, – ангелица несколько удивлённо перевела это сочетание щелчков, – Просит быть принятым в качестве полноправного гражданина Фидеса. Собственно, на этом всё.

– Так это же замечательно! – сразу же расцвела Чарли, – Я очень рада такому решению, и надеюсь, что мы подружимся!

– Тысячи лет, да? – Аластор успевал кумекать что-то своё, – Дорогая, сделай милость, покажи Кезефу свою панель и спроси, видел ли он что-то подобное.

– А… Да, хорошо. В общем, если видно, это панель, при помощи которой я создаю растения и жив…

Стоило Кезефу увидеть загадочный девайс, как он провернул невероятное: рухнул перед наколдованным экраном в самом низком поклоне, на который вообще был способен.

– Всё… всё хорошо? Кезеф? Кезеф, не надо кланяться, прошу, просто скажи, что это, – растерянно пробормотала Чарли.

Поднимаясь с пола, гермафродит успел поменяться в лице, и, поднапрягшись, произнёс:

«Десница Бога»

– Десница Бога? Как это? – впился в сочетание слов Ал, – Почему такая пауза? В чём дело?

Анахита, ни на секунду не отрекающаяся от своей роли матери, принялась гладить перья рослого ангела, тогда как Эрелим сменил её на посту переводчика. Юноша с явным трудом разбирал едва слышные трели, пока наконец с изумлением не произнёс:

– Кезеф говорит, что он – один из немногих, кто помнит. Люцифер тогда ещё не появился на свет. Это было очень, очень давно. Он и сам недавно родился и был… оруженосцем при молодом боге, какого мы знаем как нашего, но… были другие. Много разных. А эта панель… только немного другая, была подарком. И бог играл с ней как… ребёнок.

По обе стороны от экрана разыгрывался приз за лучшую задержку дыхания, пока Эрелим старательно подбирал слова:

– Там было… всего-ничего функций для… безопасности. Мир творили взрослые. Для него. Бог… сердился. Он хотел свой мир. Мир внутри мира. Мир… высоко. Но небеса получились холодными и неуютными. Взрослые дали ему ангелов. Он захотел сотворить что-то своё. И сделал. Людей. Но люди его… расстроили. Как и Люцифер. Тогда бог решил сделать то, что позднее назвали адом. Он жал и жал на панель до тех пор, пока та не раскололась, а после зашвырнул её в глубины Преисподней. Взрослые… другие боги рассердились на него. Миры оказались повреждены, и они не смогли отыскать панель, чтобы всё исправить. Порядок был нарушен. Взрослые приняли меры, назначив ангелов следить за границей между мирами, но их мучила совесть. Души людей теперь не растворялись в мире, а возносились вверх или же падали вниз. Остатки программы панели искривляли их непредсказуемым образом, мешая с тем зверьём, что содержалось в их базах данных. Вы знаете этот механизм как душеткачей. А ещё ад проломил предыдущий мир, и, поскольку был недоделан, а люди продолжали плодиться, оказался очень маленьким. И тогда…

– … они приняли решение стерилизовать нас, – безжизненными голосом произнесла Чарли. Её слова были подобны гильотине.

Кезеф замотал головой:

«Я… был юн и не понимал…»

– Продолжай, – попросил ангела Аластор, игнорируя покалывания в отсиженной ноге.

– Нечего продолжать, – подняла ладонь принцесса ада, – Они не могли больше ничего сделать. Оставили всё на самотёк. Миры были неправильными с самого начала, и границы истончились. И теперь мы здесь, и мы нашли панель. Странное совпадение, не так ли? Взрослые таким образом старались извиниться за своего капризного ребёнка. И вот, спустя столько лет, мы здесь. В роли новых богов, с очень продвинутой панелью. Нам, похоже, выплатили компенсацию в виде планеты, оно и понятно, проценты за века набежали нехилые… Кезеф, где сейчас ваш бог? Наш бог, ваш бог, тот самый бог?

Ангел замялся, вступая в противоборство со своими закостенелыми принципами.

«После того… случая взрослые… его забрали»

Финиш.

– Нам… – Анахита от волнения начала встряхивать крыльями, – Всегда говорили, что он дремлет где-то наверху, слушая наши молитвы! Так это была ложь?

– То, что он где-то наверху, скорее всего, правда. Вот только не в раю, – подал голос Мальодор, – М-да, задачка… Так на небесах, значит, правят старшие ангельские чины, которые хранят вот эту вот страшную тайну?

Кезеф подтянул ноги к груди и запахнулся в крылья. Судя по всему, он не был готов к такой порции откровений.

– Мы очень, очень, просто очень вовремя выгнали телевидение, – с облегчением выдохнул Энджел.

– Значит, грешников нет. Нет наказания. Просто… мир неправильный, – Чарли неловко завертела руками, будто изображая процесс укладывания новой информации в своей голове, – Ал, ты был прав. Ты и остальные – как кофе во френч-прессе. Это ярлык. Мы – «тяжёлые». Поэтому мы здесь. Искривлённые. Стерильные. Подвергаемые чисткам просто потому, что ад МАЛЕНЬКИЙ, и никто до нас не разглядел грёбаный портал в мир-компенсацию?! А если бы и вовсе ничего не нашли, вирус бы сотворил из ангелов птиц, да? Отличное решение!

– Выбор.

– Что?! – Чарли повернулась к избраннику со всей доступной яростью.

– У нас был выбор. У всех нас. Ангелы молчали. Ад тысячелетиями мирился с чистками, а грешники – с бесплодием. Люди на Земле, верившие в возмездие… делали свой выбор. И ты однажды, – Радиодемон взял возлюбленную за руку, – Сделала выбор. Но другой. Ты отказалась мириться с тем, что происходило, и заразила своим энтузиазмом меня. Так и выживают, родная. Меняя стратегию, когда старое изживает себя. Это жестоко, но это отбор.

– Да как ты…

– Погоди, я не договорил, – остановил её Аластор, и не подозревая, что по ту сторону на них с удивлением смотрят ветераны «Хазбина» и вновь зачисленные в эти ряды ангелы, – Они знали, догадывались, что путь отыщет тот, кто умеет договариваться. Проявлять милосердие. Кто-то, кто не будет человеком, но будет полон истинной человечности. И кто не удовлетворится отбором, и будет делать всё во благо тех, кто остался позади. Вот что я хотел сказать, а теперь готов попасть под твою горячую руку, если в этом всё ещё есть необходимость, дорогая.

Чарли застыла в каком-то зачатке действия, а затем медленно убрала рога:

– Спасибо, что всё рассказал, Кезеф. Можем… закончить на сегодня? Мне нужно… о многом подумать. Не волнуйся, моего решения насчёт твоего переезда на Фидес это не отменяет. Мы рады тебе и твоим сородичам.

Когда экран связи исчез, демоница беспомощно опустила руки по обе стороны от колен. В такой позе она была похожа на марионетку, которой обрезали ниточки.

– Милая, я с тобой.

Чарли отыскала его скорее наощупь, нежели при помощи зрения:

– Прости, что дала волю эмоциям. Но… до чего же всё это… Нелепо. Глупо. Столько смертей, столько страданий просто «потому что». И я… даже не знаю, злиться мне или смеяться. Мир, в котором я родилась, оказался всего лишь… прихотью капризного ребёнка. Если серьёзно, я бы обматюгала взрослых, давших ему игрушку, но и тут не выходит. Как-никак, они всё же предприняли что-то. И… помнишь, как мы с тобой говорили о множественности миров? О том, что буддисты, шаманисты и прочие тоже куда-то попадают. А что если та сломанная панель разошлась, как круги по воде, что если…

– Милая, – Аластор обнял её крепче, – Ты не можешь спасти всех. К тому же, мы не знаем наверняка, как обстоят дела. Давай сосредоточимся на Фидесе и предстоящем переселении… Ты что, разговариваешь с вокалоидом?

– Да, и притом абсолютно без толку. Он не отвечает, – Чарли тряхнула головой, насупившись, – Скотина!