– Может, – в темноте сверкнули зубы, – Я уже стал им.

И Вероника пошла впереди него, веря каждому слову. На её лице не мелькнуло и тени сомнения, когда молодая женщина соврала мужу, выполнив часть плана. Было новолуние, и над Новым Орлеаном царила кромешная тьма, пока в её сердце разыгрывались карты пьяной твари и егеря, сменившего область промысла.

Ничто не мешало этой жестокой игре. Размяв голосовые связки, Аластор мастерски изображал пропитый голос, рассказывая о чудесной заначке, спрятанной на болотах. Когда жертва удалилась от города на достаточное расстояние, будущий Радиодемон приставил к горлу насильника верный нож:

– Ты изводил свою семью долгие годы. Есть что сказать в своё оправдание?

Под стрёкот цикад по равнодушным болотам хромал сбивчивый шёпот, пенявший на тяжёлое детство, трудную работу и супругу-неумёху.

– Значит, ты не виноват, и она сама напросилась?

Марди сидела на кочке неподалёку, словно безмолвный свидетель, спокойная, как и её хозяин. Она бы точно также играла с мышью, попавшей к ней в лапы, прежде чем нанести грызуну смертельный укус. Здесь, правда, цель была иной, но должны же быть у её владельца свои резоны…

– Да! Да, добрый, достопочтимый сэр! – с дрожащих ног жертвы струйками сбегала тошнотворно горячая моча.

– Что ж. Быть может, я зря тебе угрожаю?

– Зря, определённо зря, сэр! Я отличный муж и кормилец семьи! – мужчина заговорил громче положенного, и лезвие у его горла прижалось сильнее, без лишних слов заставляя вести себя смирно.

– И ты никого не бьёшь?

– Только разочек ладонью шлёпнул, что Вы!

– Понятно, – Ал нащупал стык его ключицы, прижимая туда пальцы, – Сосредоточься. От твоих ответов будет зависеть твоя жизнь. Говорить можешь что угодно: я почую, если соврёшь. Итак, первый вопрос. Ты. Избивал. Свою жену?

– Нет, сэр! Кх!

Нож царапнул кожу.

– Ложь.

Даже сквозь собственное дыхание Дон слышал звук раздвигающихся в улыбке губ.

– А теперь главный вопрос. Ты готов?.. Если. Я. Отпущу тебя восвояси. Ты… больше не тронешь свою жену?

Сердце выпивохи сделало предательский кульбит. Врать оно не умело.

– Ложь, – почти не напрягаясь, новый серийный убийца перерезал жертве горло, и красная солёная вода, во тьме ночи казавшаяся чёрной, побежала скачками прочь, в объятья болотной хляби.

И наступило отупление. Ни боли в сердце, ни образа Джой, ни лица матери. Тихий экстаз коматозника, не фиксируемый никакими приборами.

Аластор замер на месте, глядя на последнюю судорогу домашнего тирана. Какое крепкое было тело. Он отнял жизнь, которая могла быть лучше. Аллигаторы сожрут что угодно, главное, правильно разделать, а с остальным расправится местная топь. Однако сегодня кто-то продолжает жить, и ритуал должен свершиться.

Напевая себе под нос мелодию, услышанную в парикмахерской, будущий Радиодемон ощупал лежащую перед ним человеческую тушу, выбирая лучшие куски мяса.

И тогда, чуть погодя, вгрызаясь в жёсткие волокна до болезненной судороги в челюстях, он кое-что понял.

Мысль зародилась в нём в момент разделки тела, и мелькнула где-то на границе сознания, когда аллигаторы принялись за объедки.

Сложными окольными путями молодой мужчина добрался до своего жилища, на ходу облизывая окровавленные пальцы. Чуть помедлив, он взялся за ручку двери. Не заперто с того самого дня. Кажется, что не был здесь вечность.

Дом встретил его тишиной и запустением. На столе, шкафчике и полках наметился тонкий, как мышиная шкурка, слой пыли. Половицы хранили тёмное пятно, которое больше нельзя было победить никаким моющим средством. Но, может, так и надо. Каждому богу нужен алтарь, каждому бокору – место силы.

– Джой, – он сел на колени перед свидетельством изувечившей его трагедии, – Кажется, я понял, что должен делать. Сегодня я избавил от страданий женщину, которая не могла жить спокойно. Я стал её правосудием. Её местью. Сделал то, что не смогла она сама. Я – просто карающая длань, Джой, тогда как у неё есть семья, и дети, целых двое, представляешь? – по его щеке стекла слеза, – Вот кто я. Вот в чём моя цель. Я – бог мщения, Джой. Аластор… Да, я отыскал своё имя, дорогая, – его голос стал мечтательным, – Та поэма… как это было давно. Мы с тобой учили её в школе, помнишь? Такая глупость, право, и она называлась «Аластор».

Мужчина запрокинул голову к потолку, словно мог смотреть на звёзды прямо через крышу. Казалось, что он молится, но он извлекал из глубин памяти слова:

– «Прими же, мать миров неизмеримых,

Мой строгий гимн; моя любовь была

Верна тебе всегда, и созерцал

Я тень твою, тьму мрачную, в которой

Ты шествуешь, а сердце заглянуло

Вглубь тайн твоих глубоких; я ложился

И в склеп, и в гроб, где дань твою хранит

Смерть чёрная; так жаждал я постичь

Тебя, что мнил: быть может, утолит

Посланец твой, дух одинокий, жажду

Мою, поведать принужденный силой,

Кто мы такие. В тот беззвучный час,

Когда ночная тишь звучит зловеще,

Я, как алхимик скорбно-вдохновенный,

Надежду смутную предпочитал

Бесценной жизни; смешивал я ужас

Речей и взоров пристальных с невинной

Любовью, чтоб слезам невероятным

И поцелуям уступила ночь,

С тобой в ладу тебя мне выдавая;

И несмотря на то, что никогда

Своей святыни ты не обнажала,

Немало грёз предутренних во мне

Забрезжило, и помыслы дневные

Светились, чтобы в нынешнем сиянье,

Как лира, позабытая в кумирне

Неведомой или в пустынной крипте,

Я ждал, когда струну мою дыханьем

Пробудишь ты, Великая Праматерь,

И зазвучу я, чуткий, ветру вторя

И трепету дерев, и океану,

И голосу живых существ, и пенью

Ночей и дней, и трепетному сердцу…»

Он читал наизусть ещё долго, а кошка осторожно лизала его пальцы, уговаривая отдохнуть. Наконец, усталость взяла своё, и Ал сполз на пол, сворачиваясь в клубок возле пятна:

– Я буду мстить, Джой. Приносить покой и новую жизнь тем, кто этого заслуживает. И однажды, Джой, любимая, я доберусь до того, кто сломал твою жизнь. Я, Аластор, клянусь своим именем, моя дорогая. Клянусь.

====== Глава 34 ======

Пока Чарли совершала своё сомнамбулическое путешествие под шефством Ротсалы, отель продолжал жить своей жизнью. Что бы ни случалось, а «Хазбину», как акуле-молоту, требовалось движение даже во сне, чтобы избежать неумолимого небытия.

Вооружившись пластиковой метлой, Нифти шла охотиться. Либо решать какую-то проблему, либо бессонно пялиться в окно, переживая за Аластора. В любом случае ни слезами, ни бдением горю не помочь, а лорд сильный, так что…

Девушка притормозила у входа в подвал, тяжело сопя. Да, она, хоть и маленькая, но всё же демонесса, и, по идее, живёт уже достаточно, но так и не смогла справиться с этим иррациональным страхом, заставившим её замереть у порога.

Крысы. Нифти боялась крыс.

Демон-лолита вздохнула, опёршись на своё оружие. Воображение рисовало ей картину того, как крысиная популяция увеличивается с каждым часом, будто размножаясь делением, и в итоге весь отель оказывается погребён под серой копошащейся массой.

Что ж, раз не с крысами, значит, придётся воевать с гордостью и просить у кого-нибудь помощи. Да и Аластору после болезни будет спокойнее, если на него не свалятся проблемы отеля, верно?

Внезапное озарение заставило её подпрыгнуть. Один из постояльцев может ей помочь! Он змей, а значит, по идее, крысы это его добыча! Да, характер у него не мармелад, но, быть, может, он всё же не откажет девушке?

Услыхав стук в дверь, Сэр Пентиус неохотно развернул кольца своего чешуйчатого тела. Какая жалость, только нашёл оптимальную позу для сна. Кто ломится в такой час? Неужели уборка?

– Кто? – недовольно окликнул таинственного посетителя демон-наг, подползая к двери.

– Это Нифти, сэр.

А. Эта шмакодявка с хорошими манерами.

– Что-то случилось? – открыв дверь, Сэр Пентиус двинул причёской-капюшоном, смотря вниз.