Наконец, Аластор догнал её. Вскинул ружьё. Искалеченное животное остановилось у бурелома, понимая, что идти некуда. И вдруг, в последнюю секунду до очевидного исхода, обернулось, взглянув прямо ему в прицел обречёнными глазами, совсем как смотрела его мать, проглатывая окончания предложений.

Мама…

Он был так рад вырваться из дома, что даже не вспомнил тех, кого оставил позади!

Ствол ружья дрогнул, и тут важенка упала сама, согнув передние ноги. Страх и постоянная игра со смертью убили её раньше милостивой пули охотника.

Аластор подобрался к животному, и, вытянув руку, погладил грациозную шею, ещё не успевшую остыть, а потом взвалил её на плечо, и, подойдя к болоту, похоронил важенку в топи. Вместе с призрачно присутствующей в его реальности Чарли молодой егерь долго стоял над булькающей жижей, ставшей последним пристанищем для прекрасного зверя.

– Что-то ты сегодня как муссонная туча, – заметил его патрон, глядя, как воспитанник на автомате чистит ружьё, сосредоточенно хмуря тонкие брови, – Случилось что?

– Я преследовал важенку, ту, с искалеченной ногой. Помните, я рассказывал? И… я загнал её в бурелом, и она мне прямо в прицел уставилась. Долгий такой был взгляд, я даже забыл, что надо стрелять. А потом она… умерла. Вот, – кажется, это был один из немногих случаев, когда юноша если и не пожаловался, то обнаружил сложность в своей практике, с которой никак не срасталась его природная чуткость.

– Да, парень в работе егеря всякое бывает. Не забивай этим голову, – как мог, постарался отвлечь его наставник.

– У меня странное чувство.

– Какое?

– Странное. Беспокойство. Будто вот-вот случится что-то плохое.

– Парень, мой тебе совет: не увлекайся толкованиями, так и голову сломать недолго, – мистер Смок потёр подбородок жестом, который Чарли тут же узнала – Аластор, знакомый ей, делал время от времени точно также, дважды потирая выемку под губой широким жестом костяшки указательного пальца, – А знаешь что? Съезди-ка домой, проведай родителей. То, что отец у тебя отморозок, и без слов понятно, но матушка наверняка соскучилась. Уже больше полугода прошло.

– Сколько?! – Ал едва не выронил только что прочищенный ствол.

– Ну да. Кажется, месяцев восемь точно, я уже начал хлопотать, чтобы тебя на работу приняли. Это должен был быть сюрприз, но…

По глазам парня было видно, что этот срок подействовал на него, будто упавшая на голову бетонная свая:

– Почему Вы мне ничего не сказали?!

– Я думал, ты в курсе, просто не хочешь возвращаться домой, всякое бывает, вот и не давил, – наставник даже растерялся от столь эмоционального оклика, – Из тебя вышел отличный егерь, зачем мне было тебя выгонять? У нас тут гармония, дела спорятся… Ну, не обижайся. Помочь тебе собраться?

– Спасибо, я сам, – взгляд Аластора заметался по сторожке, явно составляя список вещей в дорогу.

– Ждать тебя обратно? – в лице старика мелькнула тревога.

– Конечно, – Ал улыбнулся ему уже с порога, закидывая на плечо холщовый мешок, – Я обязательно вернусь, сэр.

Глядя, как парень торопится домой, практически бесшумно пробираясь по неявным лесным тропам, Чарли поймала себя на мысли, что постепенно растворяется в его прошлом, сливаясь с ним. Не зря Ротсала в этот раз окутывала её медленнее. Теперь принцесса ада видела его глазами, ощущала его кожей, любила и ненавидела его сердцем. Это было странно, болезненно и приятно одновременно. Невольно вспомнился первый парень. До их ночи, проведённой вместе, казалось, что вот это будет единение так единение, а оказалось, что секс это такая же грубая попытка стать ближе, как обниматься в скафандрах: касаешься кого-то, потом понимаешь, что это имитация, и ваша кожа по-прежнему разделена слоями металла и композитных материалов. Сейчас же было иначе. Заглядывая в прошлое, девушка становилась им. Было не страшно, а как-то привычно, будто примерка старого колючего свитера, чью чесучую сущность ты знаешь наперёд, но при этом всё равно…

Любишь.

Чарли затормозила от этой новой мысли, и Ротсала милостиво телепортировала свою гостью к Аластору, набравшему поистине крейсерскую скорость.

Вот что объединяло их в этом странном сюжете, написанном ангельским копьём, вот что заставляло её с головой нырять в его прошлое, освещая самые тёмные углы, к которым раньше не решался подступиться никто из живущих и умерших.

Её первый роман был попыткой донести до родителей истину, что вот, она выросла.

Отношения с Вэгги были актом милосердия, да, бывшая девушка оказалась права, теперь же, наконец, настал момент признаться в этом и самой себе.

А Аластор…

Размышления пришлось отложить до лучших времен, поскольку юноша как раз дошёл до крыльца дома. Чарли скосила глаза, уже давно приметив, что воспоминания имеют окраску. Дымка, окутавшая незамутнённый участок памяти на периферии, была окрашена в угрожающие багровые тона.

– Кого там принесло в такой час? – раздалось абсолютно негостеприимное ворчание.

– Отец, это я.

– А. Ничего себе, какие гости, – дверь открылась, и на пороге возникла всё та же одутловатая рожа, знававшая бритвенное лезвие, пожалуй, не чаще раза в неделю, – Ничего себе, какой ты вымахал. Подрос. Очень изменился.

– Я могу войти? – даже в потёмках Ал увидел, что глаза отца подозрительно бегают.

– Что за вопрос, конечно. А каким тоном, ну надо же. В лесном хозяйстве тебя очень хвалили, да, ты хорошо прижился. Сам-то, наверное, в голове полоскал, что отец у тебя дурак, устроил, не подумав, да?

Что-то не сходилось, домашний тиран прежде ни разу не превращался в такое поверхностное трепло. И он был чем-то напуган.

– А где мама?

– Ну, ты знаешь, отдыхает, она же болеет… А ты надолго к нам?

Парень скосил на него взгляд, полный подозрений:

– Я хочу её видеть. Где она?

– В спальне, где же ей ещё быть? Не ходи, пусть поспит… Эй, ты меня слышишь?

– Мама? – не мешкая ни секунды, молодой егерь открыл дверь в комнату, окутанную запахом трав. Что-то действительно лежало в постели. Бледная тень, эфемерно разместившаяся на простынях и казавшаяся практически нереальной, едва шевельнулась в попытке встать. Длинные красивые волосы поблёкли, под глазами пролегли синеватые круги.

– Вот просил же не входить… Э-эй!

Сын, не церемонясь и забыв про подчинение, отпихнул его с дороги, падая на колени рядом с постелью матери:

– Мама? Мама, это я, ты слышишь?

Серо-голубые глаза смогли сфокусироваться на нём, но потрескавшиеся губы не извлекли ни звука, кроме того, который уже был – хриплого больного дыхания.

– Ей нужно в больницу.

– Нет, не нужно, полежит и отойдет! Что ты делаешь?

Ал откинул одеяло, осматривая хрупкое тельце. Отец что-то скрывает.

Рука женщины была судорожно прижата к богу. К боку, не к груди, не к больным лёгким.

– Не смотри, кому говорят! – донеслось откуда-то из другого поворота реальности.

Юноша дотронулся до ночной рубашки. Даже сквозь ткань плоть была горячей.

Измученная болезнью, женщина почти ничего не весила, и, Ал, подняв край пеньюара, разглядел огромный багровый синяк.

– Рёбра. Ты, – парень повернулся к отцу с яростным огнём в глазах, – Ты. Сломал ей. Рёбра, мразь.

– Я… я не хотел, я её легонько, думал, она поднимется, я… – амбал, не ожидавший ни отпора, ни угрожающего тона от существа, все эти годы помечавшегося как «сын-недоразумение», попятился. В коридоре на полу что-то лежало. Рога того оленя, которого убил Аластор, грозное раскидистое оружие, сохранённое стараниями городского таксидермиста.

– То есть твоя жена умирает, а ты занялся уборкой? Или погоди, ты хотел, – монокль угрожающе сверкнул в свете ламп, – Выдать всё за несчастный случай?

– Нет… То есть да! Да, действительно! Да, шельмец, ты соображаешь, – глаза родителя отозвались тошнотворной хитринкой, – Если я совершил ошибку, единственную ошибку, разве я не заслуживаю второго шанса? Я – полноценный член общества? Да у меня же вся жизнь впереди!