Мои раздумья прерывает свист пращи и попадание камня точнёхонько промеж лопаток. Боль настолько резкая, что у меня темнеет в глазах.

– Вот она!

Я быстро оглядываюсь, не давая себе упасть на колени. Увиденное может порадовать кого угодно, но только не меня.

Если ты имеешь своё мнение – готовься остаться с ним в полном одиночестве.

Если ты не только имеешь, но ещё и открыто демонстрируешь свою жизненную позицию – готовься, что найдутся несогласные и однажды предпримут попытку переубедить тебя силой.

Вот. Именно такой момент.

Религионеры.

– Оставьте меня в покое, я не желаю зла.

– Нечистая сила многолика в своих воплощениях! Покайся, грешница!

– Опять? – скорее удивляюсь, нежели испытываю возмущение я. Вечно одно и то же, – Необязательно было в меня кидаться. Давайте просто разойдёмся, пока все целы и невредимы.

– Складно говоришь, ведьма, да только нет тебе прощения! – старший из братии (всего их четверо, одна – женщина) потрясает кулаком в воздухе.

Не могу поверить, что спрашиваю, но…

– А что я сделала?

– Ты меняешь облики, превращаешься в разных тварей, но самое страшное… – существо моего пола выдерживает достойную аплодисментов драматическую паузу, – Твоё тело! Где твоя честь и скромность, где твоя покорность?! Опомнись, не то будет поздно!

– Моё мировоззрение таково, что люди тоже являются животными, – спокойно поясняю я, надеясь, что от возмущения они перестанут столь угрожающе надвигаться в мою сторону.

– Да как ты смеешь?!

– А исходя из этого, моё тело не более отвратительно, чем тело кошки или собаки. Мир сновидений – общее достояние и никому не принадлежит. А значит, здесь нет и свода законов наряду с запретами. Мне не нужна ни ваша, ни чья-нибудь другая религия. В моей системе мира нет места богу или богам. Я не пытаюсь переубедить вас – вы вправе жить в том мире, в котором вам удобно. И поэтому прошу отнестись уважительно и ко мне.

– Не будет тебе уважения, бесово отродье, пока не покаешься и не станешь вести себя сообразно порядочной женщине! Ты признаёшь свою вину?

– Моей вины нет, – пожимаю плечами я. Мышцы на ногах судорожно напрягаются. Видимо, конфликт переходит в разряд неизбежных.

– Значит, ты отказываешься признаться? У тебя всё ещё есть шанс покаяться.

– У вас всё ещё есть шанс убраться, – я прикидываю, владеет ли кто-то из них техникой наложения глифов.

Поздно.

Пора наутёк.

И…

Ну да, подкрались сзади. Классика. Я превращаюсь в мангуста, чтобы нырнуть им под ноги, а потом мчу изо всех сил, обратившись волком. Сзади творят глиф – и в следующую секунду мои лапы повисают в пустоте.

Кошка!

Тело слушается сигнала как раз вовремя, и я аккуратно приземляюсь на дно выпрошенного у пространства карьера, а мои преследователи тяжело плюхаются следом.

– Не уйдёшь!

Воздух вибрирует. Купол! Они создают купол! Чёрт!!

Я снова принимаю волчью форму и вцепляюсь зубами в энергетическую преграду, но над ней работают сразу два адепта, и она мне не поддаётся. Оборачиваюсь к ним и клянусь запомнить каждого. Вся взъерошилась, хвост словно вымпел, и какое-то время они боятся подходить, глядя на жемчужный ряд моих зубов, поблёскивающих в сумраке.

– Чего встали? Хватайте её!

То, что они смогут меня побороть – вот эти молодцы с бицепсами, как моя голова – даже не вызывает сомнений. Однако купол ещё не сомкнулся на вершине, а эти ребята любят церемониал…

Да, вот и он, долгожданный церемониал. Они суют мне в морду полуистлевшую книгу. Я сейчас что, обязана корчиться от боли? Нет, они серьёзно?!

И, в тот самый момент, когда к моему загривку тянется тяжёлая ручища…

ВЫПЬ!

Облик так быстро схлопывается в новую форму, что добытчик не успевает отреагировать и получает от меня клевок прямо в лоб. Я взлетаю, но…

У выпей есть один недостаток. Длинные ноги.

Меня швыряют наотмашь, и по волне тупой боли, охватившей солнечное сплетение, я понимаю, что их терпение кончилось. Я успеваю снова превратиться в волка, но они набрасываются на меня с такой яростью, что, будь мне нужен здесь кислород, в лёгких бы уже воцарился идеальный вакуум. Я прикусила язык, от боли слезятся глаза, но я нахожу в себе силы скалиться. Пытаюсь встать, стряхнуть, но меня держат крепко. Поэтому я расслабляюсь – ни к чему так надрываться.

Пока.

Кажется, их несколько озадачило моё внезапное успокоение.

– Грешница, – говорит главный из них, садясь передо мной на корточки. Если бы я могла, я бы с радостью откусила его самодовольные яйца.

– М? – подталкиваю к продолжению я, раздувая ноздри с видом упыхавшегося на корриде быка.

– Прими свой достойный человеческий облик, хорошенько подумай и ступи на путь истинный. Я уверен, ты найдёшь нужные слова.

Их способность надеяться до последнего изумляет меня. Но он не сказал, нужные для кого или чего именно – и я вцепляюсь в эту непреднамеренную лакуну.

– Хм… – я немного хмурюсь, недовольная тем, что ко мне прикасаются, и поднимаю на него глаза. Успокоиться. Чуть улыбнуться.

И сказать…

– «Если бы кто-то посмел сказать всё, что он думает об этом мире, для него не осталось бы здесь места. Когда в мир является человек, мир наваливается на него и ломает ему хребет. Он не может жить среди этих всё ещё стоящих, но подгнивших колонн, среди этих разлагающихся людей. Наш мир – это ложь на фундаменте из огромного зыбучего страха. Если и рождается раз в столетие человек с жадным, ненасытным взором, человек, готовый перевернуть мир, чтобы создать новую расу людей, то любовь, которую он несёт в мир, превращают в желчь, а его самого – в бич человечества»…

Они пока думают, что я пою по их души. Что ж.

– «… Если является на свет книга, подобная взрыву, книга, способная жечь и ранить вам душу, знайте, что она написана человеком с ещё не переломанным хребтом, человеком, у которого есть только один способ защиты от этого мира – слово; и это слово всегда сильнее, чем все орудия пыток, изобретённые трусами для того, чтобы подавить чудо человеческой личности».

Они поняли. Сжимают сильнее, но я успею:

– «Если бы нашёлся кто-нибудь, способный передать всё, что у него на сердце, высказать всё, что он пережил, выложить всю правду, мир бы разлетелся на куски, рассыпался бы в прах – и…»

Сильно прижали. Я хриплю:

– «И ни Бог, ни случай…»

– Замолчи!

– «Ни воля не смогли бы собрать все эти…»

– Богохульство!

– «Кусочки, атомы, кванты, из которых он состоит».

Вместе с моей цитатой в их постные мины взглянул несравненный бунтарь Генри Миллер. И я растягиваю губы в улыбке. Я смеюсь вместе с ним. Над ними.

Этого мне не простят. Но это была моя минута торжества.

И я шлифанула их Миллером, да так, чтобы помнили. Готова поспорить, они жгут его книги по выходным.

– Что решим, братья?

– Много болтает.

– Узду для болтливых женщин на неё!

– Точно!

– Мы не убьём тебя, – сообщают мне.

– Какое счастье.

– Но ты заблудилась, дитя, – его снисходительный тон отзывается уколом где-то в районе печени, – Пойми, это для твоего же блага.

– Женщине полагается больше молчать и больше слушать.

– А это тогда точно женщина? – интересуюсь я у своей коллеги по полу, скашивая на неё глаза. Если они думают, что я буду молить о пощаде – пусть забудут об этом.

Увидев аппарат пыток, я снова начинаю судорожно дёргаться и кусаю чужие пальцы, пока мне разжимают рот. В язык и губы вцепляется нечто с крючьями, щелчок внутреннего замка – и я в ловушке. Точней, вся моя голова.

Странно, но не одна я желаю прервать миг их триумфа.

Из дыры наверху появляется любопытствующая морда Мигрирующего. По треску понятно, что его сородичи уже делают на куполе собственные окна.

Наверное, все мы сейчас напоминаем голодным тварям эдакую капсулу с мясом.

По счастливому стечению обстоятельств, пробравшись внутрь, Мигрирующий сбивает с ног держащую меня ватагу, и, пока настало замешательство, я запрыгиваю на хребет твари и что есть силы пинаю её ногами.