Ялли восседала в другом кресле напротив — величественно, как на троне, глядя сверху вниз на свою гостью. Она простила Малентину, но не уважала и не испытывала к той ни малейшей симпатии.

Дан находился позади её кресла, опершись локтями на его спинку.

— Итак, — надменно произнесла Ялли, — может, ответишь мне, когда я смогу услышать от тебя то, что хочу и ради чего я тебя спасла? Ведь ты знаешь обо мне больше, чем я сама, не так ли?

Малентина бросила на неё напряжённый нервный взгляд.

— Это так, — ответила она, — я знаю. Только почему ты считаешь, что я обязана всё это тебе пересказать?

— Потому что я так решила! — голос Ялли сделался холодным, как лёд и жёстким, как сталь. — Я — княгиня, я никого ни о чём не прошу — я приказываю. И даже мои соседи, такие же князья, как и я, выполняют мои требования! И кто этого не делает, жалеют об этом.

— Ты угрожаешь мне? — глаза Малентины сощурились, как у кошки и в них заиграл зелёный злой огонёк. — А ты не забыла, что поклялась своим сыном, что не станешь причинять зла? Или тебя настолько изнуряет любопытство о твоих прошлых воплощениях, что ты готова пожертвовать им?

Глаза Ялли также сузились и взгляд их сделался острым, как кинжал.

— А я и не собираюсь причинять тебе вреда! — голос её зазвучал приторно-елейно. — Я не перережу тебе глотку и за борт не вышвырну. Более того, я доставлю тебя на твою родину — на материк Гобо, в ту самую деревню лесорубов, где ты родилась и жила!

Малентина отставила кружку в строну на небольшой круглый столик рядом с её креслом и глаза её округлились — уже от испуга:

— В деревню лесорубов?! Но той деревни уже и в помине нет, она исчезла с Планеты с тех пор, когда демон Лир вызвал землетрясение в земле Шерноддан! Там теперь лес, сплошной лес!

— Отлично, — голос Ялли всё также был сладок, — тогда я подыщу тебе другую деревню, где ты можешь поселиться у кого-нибудь в качестве батрачки. Обещаю, что это будет тоже деревня лесорубов. Ведь тебе привычна такая работа — валить деревья? Ты, наверно, соскучилась по ней?

По лицу Малентины заходили желваки:

— Я не знаю… Я не уверена, что мои руки сильны, как тогда… За годы этой страшной неподвижности, я, должно быть, утратила силу…

Ялли гордо выпрямилась в кресле:

— Чувствую, что перенесённые тобою адские страдания подорвали в тебе не только силы телесные, но и душевные. После всего этого кошмара тебе хочется только одного: покоя, комфорта, удовольствий, хотя бы маленьких, но радостей жизни. Но кто тебе может предоставить их? Может, я? Вот только с какой стати? Я, конечно, не очень осведомлена о своих прошлых воплощениях, но о том, что ты тогда хотела сжечь меня и пыталась проклясть, мне известно! И только из-за того, что в том воплощении я родилась совершенно непохожей на других детей! Да как же это возможно, чтобы мать так ненавидела своего ребёнка, что же это за каменное сердце должно быть у неё? Ты, наверно, знаешь, как я любила своего Дана, хоть он и был прежде похож на дерево? Я его грудью кормила, мне было сладко его обнимать и целовать, я видела его очень, очень красивым, самым красивым он был для меня!

— Но ведь ты родила его от того, кого любила, а не от демона, изнасиловавшего тебя! — тихо промолвила Малентина.

Лицо Ялли сделалось неподвижным, как камень.

— Вот поэтому я и простила тебя, — ответила она. — Только за то, что твой рассудок, вероятно, не мог перенести такого горя, он сделался безумным и именно поэтому ты и стала такой ужасной матерью для той меня — матерью, какую не пожелаешь и врагу! Но это не значит, что за твои страдания я буду холить и пестовать тебя. Не хочешь мне помочь — и я тебе не помогу. Высажу на берегу материка Гобо — и выживай себе, как знаешь, трудись в поте лица и думай каждый день только о корке хлеба!

— Не надо, — тихо прошептала Малентина.

— Что — не надо?

— Не бросай меня на берегу… Я не хочу бороться за выживание… Я уже не та… Возьми меня в свой дом, давай мне одежду и хорошую еду, да ещё немного покоя — я всё сделаю, как ты скажешь!

— Ну, смотри же! Всё это ты получишь, но не вздумай перечить!

Малентине было дано некоторое время на отдых. ” — Пусть наберётся сил здесь, на корабле, — решила Ялли, — а уж там, в моём доме, она расскажет мне всё.»

Она позвала служанку и приказала отвести Малентину в отведённую для той небольшую каюту, рядом с каютами для прислуги. В этой каюте была узкая лежанка, столик, две табуретки.

Малентина на самом деле чувствовала себя весьма усталой. Она приблизилась к гамаку и легла на него, поплотнее укутавшись в плед.

Она вспоминала.

В память назойливо забирался тот самый страшный день в её жизни, когда она оказалась на острове Плачущих Деревьев и перед ней предстал Нэгог, злорадно улыбавшийся. В ушах отчётливо стоял скрипучий голос, произносивший напутствие перед её длительными мучениями: ” Запомни, Малентина, какие бы страдания ни выпали тебе, никогда не допускай мыслей, что это наказание! Считай испытанием, но не наказанием! Потому, что если ты начнёшь думать, что тебя наказали, поневоле возникнет вопрос: за что? И тут ты начнёшь копаться в себе и, глядишь, нароешь что-нибудь, да и поймёшь, насколько была неправа в том-то или в том-то. А ощущать себя неправым — тяжелоооо! Тут можно даже додуматься до покаяния. Покаешься — тут и накроет тебя чувство вины. А чувство вины, дорогуша, оно наказания требует. Вот тут ты и станешь неудачницей, потому что начнёшь наказывать себя. Тут и врагов не нужно, чтобы создать проблемы — тут ты станешь себе главным врагом! Выход, конечно, есть: можно простить себя. А вот это как раз и есть самое сложное. Многие так и не прощают себя и карают, карают, карают! А если не карают, то снова и снова повторяют преступления, совершённые прежде, опускаясь на духовное дно. Запомни это последнее наставление Мудреца. Это тебе мой подарок. Может, когда-нибудь твои испытания придут к концу и ты вспомнишь об этом наставлении и оно пригодится тебе, весьма пригодится!»

— Пригодится!.. — вслух произнесла Малентина.

Мозг начал лихорадочно работать. И где-то из глубин души этой женщины начала подниматься древняя ярость, застарелые обиды и желание оплатить долги: ” Ведь это всё из-за неё, это было всё из-за неё! Если бы я не желала тогда уничтожить её любой ценой, если бы я не продала Мудрецу душу только за совет, как погубить её, ничего бы этого не было — этих страшных веков в ипостаси дерева! Она, она, опять она! Причина того, что я не могу жить!»

Она поднялась с гамаки и беспокойно заходила по каюте — от стены к стене. ” — Но ведь она стала совершенно другой, — пронзали мозг мысли озарением, — она не такая, как прежде! Что если бы сейчас она узнала, насколько ужасные преступления она творила прежде, хотя бы когда была в ипостаси императрицы Майи? Ощутила бы она вину за совершённое прежде? Неужели ты сама роешь себе могилу, требуя, чтобы я рассказала тебе о прошлом, Джанка? Что если ты не простишь сама себя? Что если ты сама пожелаешь подвергнуть себя таким мучениям, какие испытала я? Неужели таким образом я буду всё же отмщена?»

Сердцем Малентины овладела буйная нездоровая радость. Ей показалось, что у ней прибавилось сил и кровь бешено заходила по её жилам, согревая тело настолько, что ему даже стало жарко. Ей захотелось есть, хотя до сих пор она не испытала этого желания за века в ипостаси дерева отвыкнув от человеческой пищи.

Она выбралась из каюты и, забредя в соседнюю каюту для прислуги, попросила поесть.

Через несколько минут одна из служанок принесла в её каюту кувшин с молоком, тарелку с жареным цыплёнком, большой кусок хлеба, виноград, апельсины. Малентина жадно набросилась на еду и уничтожила всё это всего за несколько минут.

— Ну, теперь я готова, — вслух проговорила она.

Затем, поднявшись с табурета, вновь вызвала служанку, громко постучав в стену, смежную с каютой для прислуги.

— Передай княгине, что я готова рассказать ей всё, что она пожелает! — повелительно произнесла Малентина и рысьи глаза её запылали сумасшедшими огнями.