В этот раз Бефок даже не соизволил отправить княгине послание о том, что он возобновляет с ней войну. Он готовил новое наступление на неё несколько месяцев и сделал это отлично, позволяя соглядатаям из Шабоны бывать в своих военных лагерях, чтобы те донесли Ялли о том, что её ждёт. Бефок был уверен — княгиня проникнется страхом за это время и падёт духом, возможно, станет настолько покладиста, что согласится подчиниться ему и на неё не придётся идти войной.

Ялли же, узнав о приготовлениях Бефока, спросила сына, возможно ли спасти от огня деревья.

— Ведь огонь — это более сильная стихия, чем дерево, — говорила она, — я боюсь, как бы князь Кабузы не сжёг наши рощи! Может, приказать, чтобы всем городом начали рыть ров с водой вокруг рощ?

Дан лишь улыбнулся:

— Мамочка, почему ты решила, что огонь более сильная стихия, чем дерево?

— Огонь ест дерево, а не наоборот.

— На самом деле все стихии сильны одинаково. Не предпринимай ничего, деревья постоят и за себя, и за нас с тобой!

Но Ялли всё-таки испытывала некоторый трепет ожидания второго нашествия солдат армии Бефока.

За те месяцы, в которые Бефок готовил нападение на Шабону, Ялли успела набрать новую армию, но теперь она состояла, преимущественно, из мужчин. Княгиня больше не надеялась на воительниц, хотя и оставила на службе отряд Гиплы, честно пытавшийся её защитить, не предавший. Осталась при должности сотника и Хайри. Генарал Вири же была отправлена в отставку, с пенсионным содержанием.

Эльга по-прежнему являлась главнокомандующим армией Шабоны, но теперь в подавляющем большинстве состоящей из мужчин. Она не только не могла участвовать в битве с армией Бефока, но и провела время этого события в бессознательном состоянии от невыносимой тошноты. Ялли пыталась скрыть от неё, что эта коротенькая война вообще была и что воительницы предали Шабону, утаить до тех пор, пока Эльга не родит. Но Эльга всё-таки узнала об этом раньше и была весьма огорчена и подавлена тем, что почти все воительницы армии Вири оказались трусливыми предательницами. Разочарование довело её до депрессивного состояния.

— Тебе не стоит отдаваться такому горю, — утешала её Ялли, — ты-то отличаешься от них всех! Я знаю, ты бы никогда не предала меня. Но теперь мы будем знать, что женщины всё-таки не лучшие воины.

— И я в том числе! — горько вздыхала Эльга. — Всё происшедшее только доказывает, какое это ничтожество — женщина! Слабая, трусливая, не годная ни на что!

Ялли качала головой:

— И что за крайности у тебя в рассуждениях сестричка! То женщины — высшие существа, которые должны во всём превосходить мужчин, а то вовсе ничтожества! Женщине не надо ни воевать, ни тяжело трудиться, чтобы доказать, что она — прекрасное дивное создание, она — бриллиант, алмаз, она — россыпь драгоценных камней! Вот скажи мне, нужно ли жемчужине или, скажем, сапфиру или рубину лучшей породы доказывать свою ценность? Нет, их сущность говорит сама за себя. Так и женщины. Нам достаточно быть, чтобы нас любили и восхищались нами. И так оно и будет, но только тогда, когда мы сами осознаем это.

Эльга подняла на неё удивлённые глаза:

— Ого, какие слова ты говоришь? В какой книге ты это вычитала?

— Ни в какой. Сама поняла после происшедшего.

Лицо Эльги исказила гримаса досады.

— Женщина тогда жемчужина, когда она красива, как ты, — с тоской проговорила она. — А на что годится такая, как я? Только прославиться делами, какие делают мужчины. А теперь у меня и этого нет.

— Почему же — нет? Я не отстраняла тебя от должности главнокомандующего. Как только родишь, отдохнёшь немного — и приступишь к своим обязанностям. И хоть я больше не собираюсь навязывать жителям Фаранаки законы воительниц о превосходстве женщин над мужчинами и многомужество, за тобою остаётся право жить так, как тебе пожелается. Ты можешь владеть столькими мужчинами, сколькими пожелаешь, покупать их и продавать, и повелевать ими! — Ялли нежно и ласково улыбнулась сестре.

Эльга не стала улыбаться в ответ и в глазах её появилась ещё большая горечь и на них навернули слёзы.

— А ты думаешь, это такое счастье — владеть гаремом из мужчин? — с укором в голосе промолвила она. — Ты думаешь, я не разогнала бы весь этот гарем, если бы у меня появился тот единственный, что мог бы любить меня? Неужели ты не веришь, что я тоже хотела бы принадлежать только одному мужчине? Мне ничего не надо от него, пусть бы он был совсем беден, никто, как тот водовоз, тот мальчик, которому, мне казалось, я нравилась в детстве, помнишь его?

— Помню. Но ведь он умудрился утонуть в колодце, черпая из него воду. Он тогда был ещё совсем мальчик, даже не успел в юношу превратиться.

— Ты не знаешь, как я плакала тогда! Моя душа кричала: больше никто и никогда не станет меня любить! И так оно и вышло, — слёзы заструились из глаз Эльги.

Ялли потупила глаза, не зная, что сказать Эльге в утешение. Сама она очень сильно любила сестру, но как она могла приказать какому-нибудь мужчине, чтобы он искренне полюбил Эльгу? Разве она, княгиня, имеет власть над любовью? О, если бы так, то как бы славно она устроила жизнь сестрёнке!

После этого разговора беременность Эльги не протекала легче. Да и роды оказались долгими и тяжёлыми.

Во время родов Эльги Ялли не выходила из её особняка, почти неотступно сидела у её постели, вытирая ей пот и держа за руку. Когда у Эльги начинались схватки, она с воплями так сжимала маленькую руку Ялли, что той впору было также кричать от боли и страха, что сильная рука Эльги сломает ей пальцы. Но Ялли терпела и не отнимала руки и только молилась всем богам, чтобы сестра осталась жива.

Эльга разродилась дочкой, будучи уже на грани жизни и смерти. Но крепость её организма взяла своё и она выжила и её ребёнок тоже.

Ялли была категорически против того, чтобы Эльга снова приняла обременительные обязанности главнокомандующего через несколько дней после тяжёлых родов.

— Хайри сумеет тебя подменить, — твердила она, — отдохни, непременно отдохни. Ты нужна мне живой и здоровой, а не измученной от перегрузок.

И вот грянула очередная война.

В тот день Ялли не обнаружила сына в его постельке.

Оказалось — он ещё со вчерашнего вечера потребовал от слуг зажечь светильники в смежной с его спальной комнате и почти всю ночь рисовал мелками на каменном полу.

Ялли, Эльга, Хайри и ещё несколько сановников внимательно рассматривали картины, нарисованные Даном. На них снова были изображены деревья, но они уже не раскачивались, а стояли ровно вытянув ветви в стороны движущейся к ним армии. Это снова была конница, также катились пушки и телеги, загруженные ящиками. Рисунки Дана состояли из нескольких фрагментов, изображавших сцены боя в точной последовательности. Вот всадники спешились и начали разгружать с телег ящики, доставая из них большие бутылки. Затем они приблизились к роще примерно на расстоянии десяти шагов от неё, так, чтобы ветви не могли дотянуться до них и принялись швырять бутылки. Одновременно с ними в сторону рощи полетели ядра из пушек.

Вытянутые ветви деревьев смыкались и аккуратно ловили и ядра и бутылки в мягкость своих ветвей и мелкие веточки гасили горящие фитили ядер, как пальцами. Ни одна бутылка с горящим маслом разбитой не оказалась, деревья хватали их на лету.

Затем, когда телеги были опустошены, деревья перешли в атаку и бутылки с горючим маслом полетели в сторону армии Бефока. Поначалу, видимо, намерения деревьев было лишь отпугнуть неприятеля и бутылки разрывались, взметая клубы огня и дыма перед чертой, где находились солдаты. Однако, генерал Гир, командовавший армией, оказался слишком упрям и не думал отступать, приказав послать за другим обозом, гружённым горючим маслом. Только тогда из рощи в солдат полетело несколько ядер, одно из них разорвалось рядом с восседавшим на коне генералом и вместе с ним разорвался и генерал.

В армии Бефока началась паника и офицеры и солдаты, оставшиеся без своего предводителя, обратились в бегство.