— Он любил меня!

— Потому что был жалким идиотом! Любить тебя, с твоей склонностью к предательству? Уж если ты предала родного отца, ты предашь кого угодно! Но пора прекратить твои предательства. Всему приходит конец, моя любимая!

Он начал целовать её лицо, шею, плечи и губы его прижигали, как калёное железо, кожа шипела и покрывалась пузырями, по пещере разносился запах жареного мяса. Решма кричала от невыносимой боли и пыталась вырваться, но руку Свири сжали её стальными тисками. Он повалил её на землю и лёг сверху на неё.

— Раздвинь ноги! — приказал он. — Сделай это или я сожгу тебе лицо!

Решма повиновалась. И тут же глаза её полезли на лоб, она завопила так, что своды пещеры задрожали: фаллос демона огня вошёл в неё пламенным столбом, сжигая влагалище. А после дыхание её перехватило и она уже не могла кричать, погружаясь в болевой шок.

Свири насиловал её и тело его, ездившее на ней, раскалялось, как металл в горниле.

Она была уже мертва, но он продолжал входить в неё, хрипя:

— Ты была очень непослушной дочерью! Но всё изменится, я клянусь тебе, изменится!

Он соскользнул с неё и широко улыбнулся, погладив её лицо, покрытое ожогами.

— До встречи, девочка, — промурлыкал он. — До встречи в моей сфере!

Он растворился в воздухе, тихо напевая весёлую жизнерадостную песенку.

Труп Решмы был обнаружен одной из служек, ранним утром зашедших в пещеру с корзинкой, наполненной едой.

— Свири! — с ужасом догадалась она. — Здесь побывал Свири!

Когда Самарг услышал эту новость, он и его приближённые жрецы поспешили в священную пещеру.

И застали там бога Става. Он успел уложить тело Решмы на стол и оборачивал его энергетическими бинтами, которые он сам созидал.

— Её тело умерло, — произнёс он, увидав толпу жрецов, ошарашено остановившихся у входа. — Но оно родит. Я оживил её утробу и плод в ней будет расти. Правда, гораздо большее время, чем положено. Но, клянусь, я вскормлю его, буду питать божественными соками! Великий герой родится. Тело девушки должно оставаться в этой пещере. Не кладите его в гроб, пока в нём живёт плод. Поставьте каменное ложе, то самое, из зала в храме. И не оставляйте тело. Пусть жрецы посменно круглые сутки дежурят в этой пещере, поют гимны, молятся, чтобы Свири или другая нечисть больше не могла проникнуть сюда и повредить нашим замыслам.

— Слушаю, великий бог! — ответил Самарг.

Став продолжил покрывать тело мёртвой женщины бинтами и пока он совершал это, жрецы не могли сдвинуться с места и оторвать от этого глаз. Наконец, он закончил и, вознеся руки ввысь, растворился в воздухе. Путь его лежал в сферу Перевоплощения, где ныне обитала душа Решмы. Он был намерен уговорить её во что бы то ни стало ступить на божественный путь.

— Ложе, — пробормотал Самарг, — принесите из зала в храме ложе!

Душа Решмы парила в сфере Перевоплощения — отягощённая мучительной смертью, уставшая, раздражённая. ” — Должно быть, Став непременно явится сюда и снова начнёт уговаривать меня отдать часть своей души этому миру, — размышляла она. — Только мне трудно понять, на самом ли деле он хочет быть со мной вечно или он просто жаждет укрепить этот мир за счёт части и моей души? Это вполне может быть так. Если он способен только на добро и в силах удерживать себя от зла, должно быть, он фанатик этого мира и печётся лишь о его благе, а не о любви ко мне. Да, он говорил слова любви, но почему я должна верить? Ведь это всего лишь слова. Но как он отнесётся ко мне, если я, став божеством света, не смогу удержаться в этом состоянии? Ведь во мне всего поровну. Было время, когда я была очень добра и милосердна. И было время немыслимой жестокости, неприемлемой для здорового рассудка. Я должна быть всякой, я не могу быть только доброй или только злой. А ты не примешь этого, Став. Как ты поступишь, когда я совершу ошибку? Разлюбишь, оттолкнёшь, если в тебе любовь есть, конечно? Но ведь я этого не переживу. После того, как Лир оставил меня, я больше не смогу верить ни одному мужчине, а значит, и любить.

И я не отомстила Свири. И уже не отомщу — не чувствую сил. Он так надёжно замучил меня, что я, пожалуй, просто не посмею выступить против него. Ты победил, демон, отец! Победил в том, что оградил себя от моего мщения.

И ещё в том, что лишил меня моих жизненных сил. А это значит, что я не смогу жить вечно, как божество, и бороться на стезе добра. И не сумею вечно жить в цепи воплощений, ибо в этом тоже нет добра — неволя, иначе не назовёшь.

Ты проиграл в другом, демон огня. Ты, верно, ждёшь меня? Ты ожидаешь, что я вновь пройду рождение в человеческой плоти, такой уязвимой, слабой, что её снова и снова можно предавать физическим страданиям? И ты снова отомстишь мне за то, что я не стала твоей, совершенно твоей? Да не будет этого!

Лир, мой возлюбленный Лир! Ты единственный, кто не ждёт меня, но именно к тебе я отправлюсь, пройду границы мира Великой Тыквы и брошу все силы на то, чтобы растревожить твой сон! И как я могла подумать, что жизнь без тебя может быть не нелепой суетой, пустотой, бессмыслицей, хоть борись за неё, хоть не борись? Ты занял навсегда моё сердце — значит, ты не можешь не быть моим. И будет так, как решила я — ты проснёшься и мы отправимся в новые вечные странствия на поиски тех миров, что подходят нам!»

Она засмеялась.

Когда Став оказался в сфере Перевоплощения, душа Решмы уже находилась за гранью мира Великой Тыквы.

И молодой бог, чей жизненный путь в мире Великой Тыквы был ещё так короток, впервые ощутил тяжёлую боль, которая называется утратой…

А затем всемогущее время начало лечить и его вместе с хлопотами, которые доставляли жители материка Гобо и те, кто вторглись в него.

Кулькийцы, получившие от местных жителей прозвище «сизолицые», продвигались на восток, но не так стремительно, как им хотелось бы. Жители Гобо, мирные, ненавидевшие войны, научились давать отпор врагу. Они приобретали оружие не у кого-нибудь, а у самих кулькийцев, которые, как считалось, хоть и являлись поголовно патриотами своей империи, но кое у кого жажда наживы всё же превосходила это возвышенное чувство и они тайно сбывали оружие гобойским ополченцам — калики и пулемёты, а также медикаменты и провиант. А кое-кто из князей Гобо, в свою очередь, проявлял патриотизм и не жалел запасов драгоценных камней из своих сокровищниц ради приобретения оружия, которое могло спасти его жизнь и жизнь его семьи, его имущество, положение, власть и старые добрые порядки, к которым все так привыкли за века.

Гобо, хоть и изобиловавший полями и плантациями, всё же не был обделён и лесами ни в одном из своих краёв и это было на руку местным жителям, уходившим в партизаны целыми семьями и партизаны оказались главным злом для кулькийцев.

Но тех, кто смирился с вторжением врага и его порядками на западном побережье Гобо оказалось всё же больше. Крестьяне не желали покидать свою землю, горожане — города и они приняли новые порядки. Однако, кулькийцам оказалось мало от этого проку.

Кулькийские генералы конфисковали земли, принадлежавшие прежде князьям, разжаловав князей в простолюдины и начали проведение земельных реформ. Земля была объявлена собственностью общества и крестьяне, которые прежде были просто крестьянами, теперь превратились в касту земледельцев. Для крестьян мало что изменилось, они просто были обязаны так же, как и прежде, работать на земле и отдавать часть урожая кому-нибудь и пользоваться тем, что осталось. Разве что уменьшилась ответственность за собственную судьбу. Прежде, если крестьянин не мог справиться со своей землёй, вырастить достаточно её плодов, чтобы уплатить оброк и прокормить свою семью, мог просто быть согнанным землевладельцем с земли и на его участок могли взять на того, кто справился с крестьянским делом лучше. Теперь же можно было отлынивать от работы, сдавая на продуктовые склады плодов земли и деревьев сколько придётся, получать пайки и ни о чём не заботится. Крестьяне сильно разленились и кулькийцы никак не могли осуществить свою мечту, чтобы иметь плодов земли Гобо столько, чтобы можно было это всё в изобилии везти в Кульку. При том, что крестьяне теперь могли работать спустя рукава, они все же ненавидели новые порядки и, на словах льстя оккупантам и восхваляя, в тайне вредили, чем могли.