Когда голова бога золотого времени покатилась по голубому мрамору, заливая его кровью, волчица сбросила с себя тяжёлое тело мужчины и, подскочив на все четыре лапы, бросилась к его голове, продолжавшей громогласно реветь. Распахнув страшную пасть, волчица схватила голову, сжав острыми, как наконечники копий, зубами, и помчалась с нею прочь из дворца.
Умчалась она недалеко: к ближайшей реке с сильным течением, бравшей начало в горах, и швырнула туда вопящую голову. Затем приняла свой нежный женственный облик и, склонившись над водой, зачерпнула пригоршню и умыла залитое кровью лицо…
Посвящённые не могли поверить своей удаче.
В считанные секунды они переместились к горной реке, по которой отправилась в путешествие голова Кроноса. Медлить было нельзя. Бог золотого времени, очевидно, никак не ожидавший такого поворота от женского божества, которое он недооценил, посчитав слабым, ещё не пришёл в себя, ему было трудно мыслить головой, которая хоть и оставалась живой, но была лишена тела и её мотало из стороны в сторону волнами и било о подводные камни. Он никак не мог сконцентрироваться, чтобы включить силу левитации, подняться из воды и переместиться обратно к своему обезглавленному телу, чтобы со временем прирасти к нему.
И тут чьи-то крепкие руки ухватили эту голову за виски и подняли из воды. Кронос никак не мог разглядеть, кто это, перед глазами стоял туман, это разозлило его и он скверно выругался. В ту же секунду на его темя упало несколько капель из пузырька Гекаты и он почувствовал, как что-то стянуло его щёки и сделало неподвижным рот. Мозг заволокло и сознание его отключилось.
— Месяцев шесть эта каменная башка будет соображать очень слабо, — заверила Геката, — и я сомневаюсь, что в таком состоянии он сможет чинить нам препятствия. Лучше спрятать эту голову в надёжном месте. А то вдруг не уложимся в полгода, придётся продлить. Я, конечно, не ручаюсь, что моё зелье сможет держать голову Кроноса в каменном состоянии долгими годами, всё-таки он достаточно могущественное божество. Но годик потянуть можно.
— Ты права, богиня колдовства, — согласился Мохан, — но где бы понадёжнее спрятать эту глыбу, чтобы она не была обнаружена непосвещёнными?
— Можно в моих катакомбах, — предложила Геката, — там у меня есть такие места, куда нет доступа никому, кроме меня.
— Отличная идея. Доверяем голову Кроноса на хранение тебе, великая ведьма!
— У меня тоже есть идея, — проговорила Эрешкигаль, пыхнув неизменной трубкой. — Отчего бы нам не провернуть то же самое с Прометеем? Почему бы ему тоже не влюбиться в ту же Ладу и не пасть ее жертвой хоть на короткое время?
Нана досадливо покривила рот:
— Не получится. Думаешь, я не пробовала сделать это раньше, когда он был прикован к скале и никак не желал выдать того, кто станет сильнее Зевса? Мы тогда обсудили с Зевсом, что женщина могла бы выведать у Прометея его тайну. Но ведь у него стальная воля, когда я посылала к скале лучших красавиц, он даже не смотрел на них! Да он никогда и не доверял женщинам, особенно после того, как мы подсунули Пандору его брату Эпиметею. Не то, что он не поддается моему могуществу, как Афина, Гестия и Артемида, но он скорее сгорит от страсти внутри себя, чем позволит ей поработить себя. Всем известно, что у него сущность осла, а сломить упрямство осла никто не в силах.
Эрешкигаль, снова выпустив дымок, криво ухмыльнулась:
— Если его пытались очаровать красотками, когда он стоял прикованным к скале, жарясь под солнцем и в груди у него торчал металлический кол, то его можно понять, что ему было не до женской красоты!
Нана пожала плечами:
— Да я говорила об этом Зевсу! Я предлагала ослабить цепи, вытащить кол из груди, отменить орла с выклевыванием печени. Чтобы физические страдания не помогали ему противиться любви! Более того, у меня был замечательный сценарий, я собиралась подослать к нему хитроумную женщину, которая якобы спасла бы его из плена и бежала с ним, он бы влюбился в нее, начал бы ей доверять, тут бы он и выложил ей все тайны. Я даже нашла такую женщину, это была одна из харит! Но Зевсу все это не понравилось, он не согласился, решив, что Прометей может всех перехитрить и скрыться так, что ищи его, свищи. Ну, может, Зевс был и прав…
— Могла бы и сама соблазнить его, — заметила Эрешкигаль. — Что тебе стоило?
— Слишком велика для него честь: быть возлюбленным самой Афродиты! — надменно ответила Нана. — И что это за слова: что тебе стоило? Я не блудница Пандемос, я не раздвигала ноги перед кем попало, я была в поисках любви и со мной были только избранные!
— Но можно было бы постараться ради того, чтобы не наступили сумерки и мы все не оказались в Тартаре, в том числе и ты сама!
— Довольно, Эрешкигаль! Я была из тех, кому Прометей не доверял особенно и никаких тайн я бы от него не услышала. И я не настолько талантлива, как актриса, чтобы умело разыграть влюбленную в Прометея. Он раздражал меня всегда, так что раздражение спалось из меня искрами в его присутствии!
После того, как окаменевшая голова Кроноса была упрятана в тайных подземных местах Гекаты, посвященные вновь принялись за исполнение своего плана, с ещё большим рвением и усердием, стараясь успеть как можно больше наводнить душами демонов новый мир и отстроить энергетическое колесо цепи смертей и рождений для них, чтобы не скоро вернулись они в Хаос.
Нана теперь мало виделась с Моханом, он один обладал способностью выпускать души демонов из Хаоса и был занят этим круглые сутки. Нана понимала его задачу и не упрекала за то, что он не уделяет ей времени. Ведь это совсем не то, когда она была женой Гефеста и тот покидал ее надолго, чтобы трудиться в угождение другим богам. С Моханом все по-другому, они соратники, они творят общее дело, чтобы впоследствии заручиться помощью Молящихся, этой великой могучей силой.
Но это не означало, что она не скучала по Мохану, по его объятиям. Она сама была загружена божественными делами, как никогда. Поначалу она выполняла все терпеливо, но однажды она сорвалась. Ею овладела тоска по прошлому, когда она была свободна и делала, что хотела, когда в жизни было столько удовольствий и веселья и куда все это делось? Ею овладело уныние… И вот тогда проклятье Майи явило свое действие. Она сползла с седалища, на котором пристроилась, высвобождая энергию, которая должна была пробудить инстинкт самок у смертных женщин, упала на колени и горько разрыдалась. Слезы хлынули у нее ручьями, она тихонько подвывала, стонала, ударяла кулаками в пол, покрытый ковром. И никак не могла остановиться.
Он явился, очевидно, почуяв флюиды ее уныния, как падальщик — мертвечину. Она почувствовала чье-то постороннее присутствие в комнате, где она находилась и подняла заплаканное лицо.
Он сидел на золотом троне, вылепленном из множества золотых черепов, пересыпанных драгоценными украшениями, который, очевидно, материализовал сам. Он был одет не в строгий черный костюм, как в прошлый раз, а в халат из серебряной ткани, такого же цвета шальвары и остроносые туфли, пересыпанные бриллиантами. Лицо его на уже не имело холодного и презрительного выражения, на нем было какое-то подобие добродушия и весёлости. Черный и зелёный глаза смотрели на нее с тем интересом, каким ребенок рассматривает вожделенную игрушку, которая ему не принадлежит — именно ребенок, не мужчина.
— Как ты проник через непроницаемый купол? — раздражённо проговорила Нана.
— В мире, который принадлежит мне, для меня не может быть ничего непроницаемого, — голос его звучал намного мягче, чем в прошлый раз.
— Оставь меня в покое! — она поднялась с ковра. — Что тебе от меня нужно? Я не хочу разговаривать с тобой!
— Ох, уж эти божества любви, — как бы беседуя сам с собой, проговорил Противник, — вечно от них одни проблемы. Вот эта, — он бросил красноречивый взгляд на Нану, — туда же, повторяет их ошибки. Одна такая, наподобие тебя, и умудрилась создать это болото, что они зовут Высшим Миром… Как же после этого мне не пытаться отговорить тебя от глупостей, что ты творишь, хочешь ты того или нет?
