<p>

Смущение, а ещё странное проказливое веселье. Патти поспешила обратно на тротуар. Увиденное до сих пор стояло перед глазами; Патти было смешно и чуточку не по себе, и это её удивляло, несмотря на выпитое. Что это с ней такое? Бывало, ей платили, чтобы она смотрела на более изощрённые вещи, нежели заурядный перепихон. Хотя, подумала Патти, из комнаты пованивало чем-то нехорошим, и ещё зудела какая-то мелодия, еле слышная, но раздражающая, звучащая непонятно откуда… </p>

<p>

Вскоре неясная тревога пропала, уступив место забавной стороне инцидента. Патти свернула на другую, широкую улицу, и нашла бар. Там убила полчаса за парочкой двойных порций виски, а затем, решив, что прошло уже достаточно времени, отправилась обратно к дому Шери.</p>

<p>

В гостиной по-прежнему горел свет. Патти позвонила в дверь и услышала доносящийся из дома дребезжащий сигнал, не вызвавший никакой ответной реакции. В тот же миг её пронзило нехорошее предчувствие, ощущение, словно вдоль позвоночника прогарцевал тонконогий паук. Уже второй раз за последние дни у Патти появилось чувство, будто тишина за дверью заключает не отсутствие, а наоборот, чьё-то присутствие. Так почему же её бросило в холодный пот? Ведь это, наверное, Шери, там, за дверью, прикидывается дохлой тушкой. </p>

<p>

– Кто не спрятался, я не виновата. Раз, два, три!</p>

<p>

Едва Патти вошла в комнату, у неё подкосились колени от висящего в воздухе адского смрада. Это был запах мертвечины, настолько ужасный, что обжигал ноздри. Казалось, его можно потрогать, он пачкал кожу серой и могильной слякотью, заставлял волосы шевелиться на голове.</p>

<p>

Вцепившись в дверную ручку, Патти затуманившимся взглядом обвела комнату, представшую вдруг сюрреалистически перекошенной сквозь облако потустороннего зловония. Всё было завалено глянцевыми журналами, обёртками, тарелками – особенно толстым слоем возле тахты, почти родной для Патти. На тахте валялся едва начатый пакет чипсов, работающий без звука телевизор был увенчан пепельницами и пивными банками.</p>

<p>

Только источник омерзительного запаха был не здесь, густые, почти зримые миазмы исходили из соседней спальни. Должно быть, тянуло от кровати, на которой лежала Шери. Мёртвая, во тьме. Для Патти с её прежним опытом этот смрад недвусмысленно возвещал одно: смерть. Она обернулась назад, чтобы последний раз глотнуть свежего воздуха, а затем двинулась в спальню.</p>

<p>

Каждая в их профессии рисковала когда-нибудь нарваться. Попадётся не тот клиент, и сдохнешь жестокой смертью, и никто не придёт на помощь. Это было тёмное, инстинктивное знание их сестринства. Но ещё Патти знала, что прямо сейчас она нужна своей подруге. Она толкнула дверь спальни, и на постель лёг неровный квадрат света из гостиной.</p>

<p>

Постель и комната были пусты, но зловонное облако ощущалось почти физически. Клубящийся над постелью смрад был особенно омерзителен. Казалось, одеяла и простыни насквозь пропитались неким гнусным флюидом, проникшим во все швы и складки. Та возня, которую Патти видела мельком и над которой посмеялась, – что за неописуемая тварь здесь тешила плоть? А лицо Шери, увиденное под тёмной, сладострастно раскачивающейся фигурой, – оно ведь выражало нечто большее, чем изнеможение от секса. И Патти застонала:</p>

<p>

– О, господи боже мой!</p>

<p>

Шери была там, в комнате. Она лежала на полу, втиснутая под кровать, были видны только голова и плечи. Взгляд Шери был устремлён в потолок. И выражение её застывшего взгляда уже нельзя было спутать ни с чем. Взгляд человека, познавшего исключительную боль и ужас, и даже наступившая смерть не смягчила искажённые страданием черты. Несомненно, Шери была мертва. Живое лицо не может застыть такой маской. Слёзы брызнули у Патти из глаз. Шатаясь, она выбралась в гостиную, упала на тахту и разрыдалась в голос.</p>

<p>

– О, господи боже мой, – снова всхлипывала Патти, всё тише и тише.</p>

<p>

Затем она сходила в кухоньку за полотенцем, замотала нос и рот, и вернулась в спальню. Нельзя оставлять Шери валяться под кроватью, будто сломанную игрушку. Надо дать её пользованному телу хоть частичку уважения, которого самой Шери при жизни не доставалось. Патти наклонилась, просунула руки под такие милые, голые плечи. Потянула – усилие оказалось неожиданно чрезмерным, и Патти опрокинулась на пол в обнимку с ношей, что не требовала таких усилий. Это была не Шери, лишь ужасающий фрагмент, верхняя часть туловища, голова и плечи… одна рука отсутствовала, как её и полные ноги, над которыми сама Шери порой посмеивалась… теперь тело оканчивалось обожённым обрубком грудной клетки.</p>

<p>

Словно маленькая девочка, сжимающая в руках бессловесную куклу, Патти лежала на полу, крепко обнимая то, что заставляло её отчаянно кричать, снова и снова…</p>

<p>

 </p>

<p align="center">

***</p>

<p>

 </p>

<p>

Валиум. Компазин. Мелларил. Стелазин. Чудесные разноцветные таблетки и пилюли. Ярко раскрашенные столпы, что держат своды Храма Успокоения. Во второй, такой долгой, половине дня – туинал и телевизор; ночью – тишина и холодный пот; утром – головокружение и слабость. Патти оставалась в окружной больнице уже вторую неделю.</p>

<p>

Очевидно, ей полагалось найти то, что она нашла. Расчленение при помощи кислоты было чем-то новеньким, и смерть Шери получила кое-какое упоминание в новостях, однако в мире серийных убийств и незасыпанных могил на заднем дворе оставалось лишь тешить надежду, что данный инцидент получит подробное освещение в прессе. Озабоченность Патти принуждала её звонить ведущим расследование полицейским по меньшей мере раз в день. Со стоическим терпением они выслушали, как Патти роется в своей памяти в тщетных поисках примечательных деталей, касающихся жизни Шери и её знакомств, но вскоре поняли: не стоит надеяться, что она припомнит что-то толковое.</p>

<p>

Патти всё отчаяннее искала успокоения в назначенных врачами лекарствах, но они едва помогали удержаться на плаву, её дни омрачал неотступный ужас. Стоило только открыть глаза поутру, даже в хрупком медикаментозном дурмане, и Патти тут же одолевало чувство, будто людей вокруг становится всё меньше, словно они пропадают, или их похищают – в больнице и даже, наверное, по всему городу. Её обволакивала неуклонно расширяющаяся пустота.</p>