Внутренний голос подсказывал мне, что не могло. Меня так захлестнули неожиданные чувства, вскружило голову и ослепило любовью… Я себя толком не разбирала, не то что других слушать.
– А я Иннокентий, – совсем не смутился мужчина и протянул моей бабушке руку.
Я хмыкнула, ожидая от Муси веского ядовитого словца, но… его не последовало.
– Знаю, – сказала бабушка и ответила на рукопожатие, заставив меня засомневаться, на какой это она стороне.
– Очень приятно познакомиться, Мария Степановна, – улыбнулся Дубравин. Правда, сразу же поморщился, потому что нижняя губа у него тоже была разбита.
– Посмотрим, – туманно ответила этот миротворец с ружьем, двустволки сейчас при ней, правда, не наблюдалось.
– Муся, можно тебя на минуточку? – прошипела я, когда Дубравин вышел из комнаты.
Она окинула меня проницательным взглядом и лишь хмыкнула.
– Чай приходи пить, тогда и поговорим. Или нет.
Вот так Муся оставила меня на съедение разбушевавшимся эмоциям.
Выгоду он, значит, преследовал. Фиктивный брак ему понадобился. Да и дамочки посговорчивее наверняка имелись: Дубравин всегда пользовался популярностью у женщин, так он бывшую выбрал, исключительно ради дочери. Почти что альтруист и жертвенник.
И почему меня это так злило?
В гостиной я появилась только через полчаса – столько времени мне потребовалось, чтобы заставить себя успокоиться. Хотя бы внешне лицо держать.
Но стоило мне увидеть картину, которая предстала перед глазами, так все спокойствие улетучилось, словно и не было никогда.
Дубравин мирно пил чай и прекрасно проводил время в кругу моей родни. По одну его руку сидела мама, по другую – Муся. Рядом с ней пристроился Миша, а Никита занял место напротив незваного гостя и казался единственным, кто сверлил его неприязненным взглядом.
У Дубравина был подбит левый глаз, явно пострадали нос и губа, виднелись ссадины на лице. Наверняка и по корпусу Ник зарядил не раз.
Брат отсвечивал правым подбитым глазом, бровь была заклеена пластырем, скула красовалась припухлостью – кровоподтеком, костяшки пальцев оказались сбиты в кровь.
Дочка тоже сидела за столом, и мне сразу не понравилось то внимание, с которым она рассматривала Дубравина.
– Моя мама говорит, что драться нехорошо, – сказала Руся, глядя на моего бывшего.
– Очень плохо, малыш, – подтвердил Кеша.
– Тогда почему вы дрались с моими дядями?
– Понимаешь, – завел Никита, – иногда у справедливости чешутся кулаки, а иначе этот зуд не унять. И тогда кое-кто получает…
– …за дело, – дополнил его Дубравин, чем заслужил уважительный взгляд от Миши.
– Так я тоже укусила парней за дело, а мама все равно ругалась, – сказала Руся.
– Ты кусалась? – выпучила глаза моя мама.
– Много хоть откусила? – деловито поинтересовалась Муся. – И где боевые трофеи?
– Сбежали, – тяжело вздохнула Руслана. – Хотя я могу показать видео для тиктока, мы с Сашкой его вместе делали, чтобы остановить булинг.
Дубравин прыснул чаем, закашлялся.
– Простите, – выдавил он из себя, утершись салфеткой. – Ты сказала булинг?
Руся была слишком сообразительной для своих лет. Интересовалась совершенно не детскими темами, иногда говорила такое, что и на голову не налезало. Но я ею гордилась в те моменты, когда она не ставила меня своими вопросами в тупик.
– Так и знала, что вы не разбираетесь в этом, – сморщила носик моя дочь. – Мало кто разбирается, а он ведь везде. Много кто с этим сталкивается. И ваш Матвей, кстати, тоже.
– Мой Матвей? – еще сильнее удивился Кеша.
– Да, потому что не такой, как все. Белая ворона, – охотно закивала она.
Бывший напрягся.
– Хм-м… Матвей другой, да, – почесал подбородок Дубравин. Я прямо видела, как ему сложно было подбирать слова. – Он…
– Гениальный художник, – перебила его Руся. – Ну или почти гениальный. Я не видела, чтобы кто-то лучше рисовал. Вот ему и завидуют.
– Думаешь? – склонил голову набок Дубравин. Облегчение, что отразилось на его лице, не заметил бы только слепой.
Никто не вмешивался в их диалог, а мой бывший муж явно вообще забыл, что в этой комнате кто-то находится кроме него и Русланы. У меня даже сердце сжалось от того, как именно Кеша смотрел на дочь. Словно на настоящее чудо.
Она таковым и являлась.
Неожиданным, долгожданным чудом. Для меня.
А Дубравина я всего этого лишила. Выдала приговор без права обжалования.
И теперь, когда я смотрела на то, с какой жадностью бывший ловил крохи внимания от дочери, у меня сердце обливалось кровью. Да, оно еще способно было на жалость к этому мужчине.
И не только на жалость.
– Я вам видео покажу, вы все поймете, – выдала Руся, вскакивая со стула. – А если нет, то придется объяснять.
– Тебе повезло, что отца нашего не было, – сказал Никита, едва только рыжая егоза скрылась. – Он бы с тобой церемониться вообще не стал. И в воздух палить тоже.
– Как и я, вздумай кто обидеть Руслану, – серьезно заявил Дубравин.
– У нее хватает защитников, а ты… – нахмурился Никита.
– Довольно, – резко оборвала их Муся. – Не игрушку делите, а живую девочку, между прочим. Что ты там застыла, Вася, как неродная? Иди к столу.
Я вздрогнула, не ожидала, что так скоро буду замечена. Но Муся всегда была слишком внимательна, даже к мелочам.
– Нет, у меня дел много, – пробормотала я и ринулась через гостиную в прихожую. – Проветриться хочу.
Вот уже битый час проветривалась, махала лопатой, а внутри как клокотало все, так и продолжало. Безумно хотелось плакать и кричать или исчезнуть – упасть в снег и раствориться для мира на пару деньков. Но…
– Мам!
На это «мам» я реагировала всегда, вот и сейчас встрепенулась.
– Что-то случилось, доченька? – потянулась я к ней.
– Ты не замерзла?
У меня ком к горлу подкатил от такого простого, но важного вопроса. Вроде это я должна была проявлять заботу о дочери, а тут…
– Нет, все в порядке, – голос у меня был хриплым.
– А почему тогда у тебя на лице лед? – склонила голову набок Руся.
Я дотронулась щек – и действительно, лед: слезы замерзли.
– Это снежинки на мне растаяли, а потом замерзли. Привычное дело, – пожала плечами я. – Ты разве не помнишь, как и сама приходила домой такой же, когда с Сашкой долго на горках катались?
– Ну да, – хмыкнула дочка. – На горках весело, особенно если сцепить санки паровозиком. А здесь какое веселье? Муся домой тебя зовет, чай пить.
Рядом с Дубравиным мне не хватало воздуха. Да и решение не приходило, поэтому я не готова была с ним встречаться так скоро.
И вообще, тот факт, что я как-то раздумываю о его предложении, а не сразу отметаю, существенно выбивал меня из колеи.
– У меня еще много работы, видишь? – Я неопределенно махнула рукой.
Хоть махала я тут лопатой, но особенно двор не почистила.
– Так разве она женская? Сама говорила, что нет. Дядя Ник и дядя Мих все сделают, бросай лопату, – подмигнула мне егоза. – Хочешь, я сейчас сама их попрошу?
– Не надо. Да и чай мне что-то совсем не хочется, а ты иди в дом, чтобы не простыла.
– Зря. Пирога не достанется. В большой семье… Как там ты говорила?
– Клювом не щелкают, – улыбнулась я.
– Вот точно. Не щелкай, мам.
– Бабушка наверняка мне оставит кусочек, не волнуйся.
Руслана мялась рядом, не уходила, а потом вдруг заявила:
– А давай снеговика слепим?
Я удивилась ее желанию – иногда она хотела казаться слишком взрослой, – но согласилась. От уборки снега я действительно устала и валилась с ног, но упрямство не позволяло мне вернуться в теплый родительский дом. Словно невидимый барьер на моем пути ставило, который я не могла ни перешагнуть, ни разрушить.
– С чего начнем? – спросила я у дочери.
– Ну ты как маленькая, – закатила глаза она. – Катай комки, чур, я голову!
Мы принялись за дело, шепчась, как два заговорщика, и смеясь. Я давно не занималась чем-то таким простым и забавным, а нужно было: расслабляло и нежило в забытых объятьях детства.
