«Идиот!» – сам поставил себе диагноз Иннокентий.

Дом был пустым.

Рабочий персонал он в расчет не брал, без супруги Дубравину здесь все было не то.

Мы сидели на кухне. Рита, которая настаивала теперь звать ее Марго, занималась нарезкой сыра. На плите закипал чайник.

Я уже попробовала овощное рагу Ядвиги и сыто откинулась на спинку диванчика. Даже настроение улучшилось, но камень в груди все равно не рассосался.

– Богдан же его сын? – спросила я подругу, не став уточнять, кого именно «его».

Селезнева и так прекрасно меня поняла.

– Поработала я ксероксом, да? – хмыкнула она.

– Очень похож, правда, – подтвердила я, вспоминая милую моську Боди. В отличие от его отца, мальчик сразу вызвал во мне только теплые чувства. – Глеб знает?

– Понятия не имею, – пожала плечами она. – Мне все равно. А у тебя…

Договаривать подруге тоже не стоило, я сразу догадалась, куда свернул разговор. На душе заскребли кошки, в районе солнечного сплетения стянуло узлом, но от ответа уходить я не стала. Раз уж требовала откровенности, то и самой нужно быть готовой раскрыться навстречу.

– Нет, – призналась я. – Не получается с детьми. Три выкидыша, две неудачные попытки ЭКО.

После последней неудачи уже довольно много времени прошло, но у меня до сих пор не получалось говорить об этом спокойно. Не отболело, и я на самом деле не знала, отпустит когда-нибудь вообще или навсегда останется молчаливым укором-напоминанием о собственной неполноценности.

Особенно мучило знание, что в первом выкидыше имелась моя вина.

Мы с Кешей съехались немного раньше до свадьбы, все не могли друг от друга оторваться. В то время я вела себя так, словно в моей жизни вообще ничего не изменилось: тренировалась едва ли не до потери сознания, не пропускала ни одной репетиции и продолжала ездить в туры с театром.

Хоть Дубравину такое положение вещей не нравилось, но во мне играла гордость, и я не собиралась хоронить собственную карьеру из-за глупых прихотей мужа.

Узнала я о беременности случайно.

После того как потеряла сознание прямо посреди сцены на финальном прогоне, Хорьков – хореограф и основатель театра модерна – заставил меня провериться. Вот так-то я и поняла, что бурная личная жизнь может иметь вполне предсказуемые последствия.

О детях я тогда совершенно не задумывалась. Нет, в будущем я, конечно, была не против выносить и родить, но эта перспектива виделась такой туманной, что совершенно не цепляла. На первом месте у меня стояла карьера. Я помешалась на мысли доказать всем, а в первую очередь себе, что достойна этого места в труппе, что не замена, а по-настоящему талантлива.

Новость о беременности и Дубравина ошеломила, но, в отличие от меня, он действительно этому обрадовался. Начал строить планы, проявлять сверхзаботу, которая меня лишь раздражала…

Я по жизни никогда не терпела ограничений и уж точно не собиралась отказываться от тура по Европе, к которому готовилась полгода. Конечно же, Кеша был против этой поездки. Мы поругались, я сорвалась и уехала.

Кровотечение открылось после спектакля в Чикаго.

Я ошиблась, считая, что привычные организму нагрузки никак не повлияют на беременность на столь раннем сроке. И, только потеряв ребенка, по-настоящему осознала, что хотела его рождения…

Кеша никогда не упрекал меня в том, что случилось. Ему и не требовалось. Я все прекрасно прочитала по глазам любимого и вынесла себе приговор, не подлежащий обжалованию.

– Прости, – поджала губы Марго.

– Зато я благотворительностью занимаюсь и открыла «Дом творчества» для юных дарований, – уцепилась за свой личный спасательный круг я.

Всем помочь было невозможно, но я очень старалась.

Телефон не умолкал. Даже на беззвучном режиме его постоянное гудение меня раздражало. И я не выдержала.

– Чего тебе, Дубравин? – рявкнула в трубку, не постеснявшись Марго, и внутренне замерла в ожидании ответа.

– Где ты?

Всего два слова, а меня сначала в жар бросило, потом в лютый холод.

– Дома.

– Не ври, – казалось, Кеша был спокоен, но я чувствовала, что он просто кипел изнутри. Слишком хорошо научилась понимать его, как саму себя. Или обманывалась, что понимаю… – Тебя здесь нет.

– Так я в чужом доме. Впрочем, небольшая разница, верно, Кеша? Что тот чужой, что этот…

В горле опять появился ком. Я сжала кулаки, зажмурилась, чтобы не разрыдаться и не показать свою слабость.

Дубравин ответил не сразу.

– Вась, приезжай. Я уже знаю про аварию. По всей сети уже разнеслись кадры, как ты на дороге… – попросил он, а потом вдруг сорвался на крик: – Ты хоть понимаешь, что перед выборами у меня должна быть идеальная репутация? А тут такой финт, Василиса!

Я открыла вино и щедро приложилась к горлышку, даже не став наливать себе в бокал.

– А любовница идеальной репутации не помеха? – горько хмыкнула я. – Странные у тебя понятия о репутации, Дубравин.

– Вась…

У мужа даже слов не нашлось, чтобы разуверить меня в обратном!

«Значит, правда, – тут же решила я. – Виновен. Казнить, нельзя помиловать».

– Не звони мне. И не ищи. Приеду тогда, когда захочу. Или не приеду.

С этими словами я сбросила звонок и отключила телефон.

А дальше… Дальше я напилась и выплеснула на Марго всю свою больную душу. Она баюкала ее почти до рассвета, не боясь запачкаться, не отгораживаясь и не закрываясь. Подруга приняла меня так, словно и не было между нами разлуки, словно наша дружба не знала сроков годности. А ведь она и не знала. Мы просто поставили запятую и сейчас продолжили с того самого момента, где когда-то остановились.

Обе повзрослевшие, обе хлебнувшие «щедрости» судьбы, обе готовые держаться рядышком, чтобы помочь друг другу выстоять во всем, что еще могло случиться.

– Не пришел, – резюмировала я, когда солнце занималось над горизонтом.

– Кто? – удивилась Марго, проследив за моим взглядом.

– А, никто, – отмахнулась я. Не озвучивать же, что я до последнего думала, будто Дубравин отыщет меня на краю света, хоть на вертолете прилетит, чтобы схватить в охапку и больше никуда не отпускать.

Я бы, наверное, даже дала ему шанс объясниться. Ровно до того момента, как не протрезвела бы.

Но Дубравин не спешил доказывать мне свою невиновность. Видимо, его вполне устраивало все, что произошло, или же муж считал, будто я утрусь и запросто забуду о его подлости.

Марго владела ночным клубом, пыталась построить сеть таких заведений, поэтому к восьми утра на работу ей спешить не надо было. А мне…

Мне выделили диван в гостиной, и я прилегла, чтобы немного выветрился хмель. И сама не заметила, как крепко провалилась в сон, а проснулась помятой, с квадратной головой и желанием стереть прошедшие сутки ластиком. Разве что подругу оставила бы.

После душа, таблетки от похмелья и легкого завтрака я все же рискнула включить мобильный.

– Что это? – развеселилась Марго, когда мой телефон стал разрываться от обилия уведомлений.

– Вот так выглядит армагеддец местного разлива, – поморщилась я. – Меня потеряли.

В первую очередь я связалась с Ромашкиной и попросила отменить все мои встречи сегодня. В остальных делах меня вполне могли заменить. Впервые за всю историю существования фонда я брала выходной. Вынужденный.

Ну не могла я сегодня думать о работе, все мысли концентрировались на собственной разрушенной семейной жизни.

От Дубравина пропущенных не было, что только сильнее укрепило меня в обиде. А вот неизвестный «друг» опять прислал сообщение.

Открывала я его со страхом, хотя прекрасно знала, что именно увижу. Но все равно оказалась не готова смотреть, как мой муж страстно обжимается с любовницей в красном белье.

«Я так хочу тебя, что сил терпеть уже нет», – томно признавалась блондинка, а Дубравин не уступал ей в страсти.

Видео оборвалось внезапно, оставив меня опустошенно пялиться в погасший экран телефона. Когда он зазвонил прямо в моих руках, я вздрогнула и едва не выронила аппарат на пол.