Делиться персональным чудом с бывшим мужем я не собиралась. Еще чего!
Да, поступила эгоистично и жестоко – сейчас, заметив, с какими глазами он спрашивал о дочери, я это понимаю. Но раньше… Мною правили обиды, да и отомстить, признаюсь, хотелось.
Я не желала, чтобы рядом с Русей был предатель. Пусть даже он и ее отец.
Жестоко?
Мне не было до этого никакого дела. Дубравин исчез из моей жизни, и я не хотела, чтобы он туда возвращался.
Так я себя убеждала первый год после рождения дочери. Боялась самой себе признаться, что главная причина не в Русе, а во мне.
Я оставалась зависима от Дубравина, и наша встреча только это подтвердила.
Не отболело. Не отгорело. Не прошло.
Не излечилась. И клин клином не вышибла.
Неужели Дубравин проклял меня собой на всю жизнь?
– Брокколи не бери, а вот моцареллу лучше три пачки, – деловито заявила мне Руся, когда мы прохаживались по гипермаркету в тот же вечер. – Пиццу сделаем?
– Вася? – послышался знакомый мужской баритон рядом. – Какими судьбами?
Недалеко от нас стоял Грабовский. И он не просто смотрел на меня и Русю квадратными глазами, он пялился!
«Все знаковые встречи проходят возле еды, – подумалось мне. – Базовые потребности, видать, срабатывают».
– Я живу в этом районе, – пожала плечами я. – Судьба здесь ни при чем. А ты?
Грабовский помялся с ответом.
– Да вот, зашел… к другу.
Я мельком глянула в его корзину: фрукты, конфеты, бутылка шампанского, дорогой сыр и мороженое – совсем не мужской набор.
– Ясно, – кивнула я, не почувствовав внутри даже малюсенькой ревности.
Там был штиль.
Грабовский все так же хорошо выглядел: не спился, не состарился, не набрал лишний вес… Мне было приятно на него смотреть, чисто с эстетической точки зрения. Любоваться – да, но прикоснуться к этой красоте что-то совсем не тянуло.
Мы расстались безболезненно.
Я просто обвинила его в том сливе информации СМИ и перестала принимать его звонки. Грабовский с неделю пытался до меня дозвониться, а потом исчез с радаров.
Либо надоело, либо и сам понял, что нас друг с другом ничего толком не удерживало. Было хорошо в постели, но ведь не в этом смысл жизни-то заключается.
Что это за отношения, которые начинаются со лжи и построены на мести? Мотивация у меня, скажем честно, была так себе.
Мне хотелось насолить Дубравину и доказать ему, что я тоже желанна, что за мной тоже могут ухаживать, любить…
Любви с Грабовским у нас не случилось. Не было ни с моей, ни с его стороны. Чистая физиология и выгода. Это я позже отчетливо поняла.
По работе фонда мы с ним не пересекались, все делали через посредников. Даже сделку о продаже его доли акций, которую я позже смогла выкупить, оформляла команда юристов.
Когда я забеременела, то отстранилась и от Грабовского. Мне никто не был нужен, кроме близкого круга.
– М… – выдал Женя.
Между нами повисла неловкая пауза. Руся откровенно скучала.
– А это… – настойчиво нажал голосом он, глядя на мою рыжую егозу. – Твоя…
– Дочь, – кивнула я. – Руслана.
На что Грабовский как-то даже нервно сглотнул. Теперь его острый взгляд стал едва ли не ястребиным.
– А я Женя, – протянул он Русе ладонь, которую та проигнорировала. – Друг… твоей мамы.
– У вас много друзей, – поджала губы моя маленькая язвочка, на что я едва сдержала улыбку.
Непосредственность и прямота Русланы кого хочешь могли выбить из колеи, и Грабовский не оказался исключением. Стоило только посмотреть, как вытянулась его физиономия.
– И сколько тебе лет, девочка? – спросил он мою дочь.
Та тут же набычилась, зыркнула на мужчину своим фирменным «убью» взглядом из-под бровей.
– Этот вопрос стал слишком популярным, – буркнула она и отвернулась, отказываясь отвечать.
Грабовский перевел взгляд на меня, его брови поползи вверх в жесте полного недоумения.
– Шесть, – шумно выдохнула я, уже догадываясь, что будет после моего ответа, но не имея возможности его избежать. Хватит, набегалась, видимо. Вот кто-то там сверху и решил, что пора мне брать свою смелость в руки и расставлять все точки на «ё», закрывать гештальты. – Русь, иди набери нам мандаринки твои любимые, я пока с другом переговорю.
Едва дочь отошла на безопасное от нас расстояние, как Грабовский схватил меня за руку и притянул к себе.
– Она моя? – зашипел он мне на ухо.
– У меня уже глаз дергается от этого вопроса, – пробурчала я.
– Отвечай, Василиса, – приказал мне Грабовский, метая глазами молнии. – Я ее отец? Сроки нашего скоротечного романа как раз сходятся с моментом ее зачатия.
– Ты так хорошо разбираешься в репродуктологии?
– Я отлично разбираюсь в математике. Ну?
– Если не перестанешь так сжимать мою руку, придется учиться разбираться еще и травматологии. Да заодно и в юриспруденции, – прошипела я.
Грабовский тут же разжал хватку.
– Такая же кусачая, как и была, – сказал он.
– Еще и стерва, ты забыл добавить, – вспомнила я замечание Дубравина, которое меня, как оказалось, задело.
– А знаешь, меня это даже заводит, – поделился Евгений. – Будоражит кровь.
– Прибереги пыл для друга, – хмыкнула я. – Судя по всему, тебя уже заждались и будут встречать с ковровой дорожкой.
Грабовский кивнул, мол, оценил мою сообразительность.
– Ревнуешь? – подмигнул мужчина.
– Я так похожа на отчаявшуюся женщину, которая готова ревновать даже своего давно забытого бывшего?
– Ауч, – склонил голову набок Грабовский. – Хороший укус, Вася. Молодец, пять. А теперь будь хорошей девочкой и ответь на мой вопрос, чтобы мне не пришлось добиваться его другими способами.
Я закатила глаза.
– Не стоит меня пугать, Женя.
– Тебе тоже не стоит меня злить, Вася.
Я выдохнула. Этот случайный разговор стал набирать опасные обороты и выводить меня на эмоции. Но скорее всего, сказывалось нервное напряжение после встречи с бывшим мужем.
– Ты забыл, что был лютым поборником контрацепции, Грабовский? Иногда мне казалось, что будь у тебя возможность использовать десять средств защиты одновременно, ты бы это сделал. Так о какой дочери может идти речь?
Он поджал губы.
– Только не говори, что мне придется объяснять прописные истины такой взрослой девочке, – сказал Грабовский. – Лучшая защита – отсутствие сексуального контакта.
Краем глаза я следила за дочерью.
– Отец Русланы не ты. Выдохни и успокойся.
– Точно?
– Точнее не бывает, – хмыкнула я.
Судя по всему, возможность отцовства не то что не прельщала Грабовского, а даже почти вводила его в ужас.
– И все же я хотел бы сделать ДНК-экспертизу, – сказал он с такими интонациями в голосе, что я поняла: спорить бесполезно.
Да я и не собиралась, если честно. Что-то эта мышиная возня меня изрядно выматывала.
– Хорошо.
– Ты согласна? – удивился Грабовский.
– Мне нечего скрывать. Руслана не от тебя, – пожала плечами я. – Поэтому позвони мне, когда решишь устроить проверку. А теперь прости, я обещала дочери вкусный ужин и пиццу.
Грабовский кивнул, но сделал это словно деревянный.
Я не слишком хорошо его знала – если быть честной, то никогда и не пыталась узнать за отсутствием необходимости, – но догадалась: мужчину охватили эмоции, с которыми он не мог справиться. За безупречным фасадом и показным равнодушием скрывалось что-то иное.
Только вот мне совершенно не хотелось разбираться что.
– Хорошо, – прохрипел он. – Номер не сменила?
– Нет. Но график согласовать придется, поэтому без всяких неожиданностей, пожалуйста. Раз уж ты не согласен поверить мне на слово.
– Я никому не верю.
Это была не моя история.
Я и вляпалась-то в нее исключительно по собственной глупости и детскому желанию что-то Дубравину доказать. Не доказала, лишь сама окончательно запуталась и разбила себя на множество осколков.
За самооценку держалась? Хотела почувствовать себя желанной женщиной, раз уж муж оказался изменщиком? Мое самоутверждение пошатнулось еще тогда, когда я поняла: Грабовский преследовал политическую выгоду в отношениях со мной. Но я не остановилась, и мы продолжили использовать друг друга. Баш на баш. До слива информации журналистам.
