Этот пир продолжался еще около получаса. Затем, когда, наверно, уже не осталось ни капли крови в бездыханном теле Кирилла, они неохотно стали расходиться. Пир закончился. Пение постепенно угасало, а затем и вовсе пропало, возвращая тюрьме ту мертвую и безутешную тишину, которая царила, когда она только зашла в нее.

В этом тесном шкафу, напичканном пропахшей одеждой и смесью раствора из пластиковой бутылки, Алия просидела еще не меньше часа, прежде чем решилась открыть дверь и посветить фонариком в каждый угол дежурной части. Здесь больше никого не было, кроме побелевшего тела Кирилла. Пересилив себя и мысленно извинившись за то, что втянула его во все это, она вытащила ключи из кармана его брюк. На носочках добралась до двери и с невероятным трепетом в груди открыла дверь. Осветив коридор фонариком и не найдя ни одного спящего превращенного, она направилась к решетке, за которой была очередная дверь, после которой ее ждал долгожданный свет и спасение. Но сегодняшний день, видимо, номинировался на один из худших в ее жизни, и, как назло, все в нем шло наперекосяк. Решетка за ней сильно хлопнула, разносясь эхом по всей тюрьме, но на это она уже не обращала никакого внимания, последнее препятствие было от нее всего в пяти метрах. Свет от фонаря упал вниз, но было уже слишком поздно, чтобы понять, что под ногами возникло препятствие. Нога ее, ударившись, ощутила при столкновении что-то мягкое. Фонарик отлетел и, ударившись об пол, откатился к стене. Сама она, споткнувшись, ударилась головой о кафельную плитку и замерла.

Алия не видела, но ощущала, как перед ней поднимается проснувшееся голодное тело. Как оно встает, расправляя все свои затекшие мышцы. Как могла, она поползла к двери, которая была всего в метре от нее. Дверь открылась, и она увидела долгожданный свет, ощутила глоток свежего воздуха и взгляд спасенного мальчика, смотревшего на нее так близко из машины.

Все это продолжалось совсем недолго, и уже через мгновение ее ногу сзади схватила мощная лапа, потянувшая все ее тело назад. Дверь захлопнулась, а вместе с ней пропал и свет, и вся та доля радости, в которую она окунулась на какие-то небольшие доли секунды. Теперь она снова была в темноте, снова ощущала этот гнилой, пропитанной кровью запах и снова пыталась поглотить в себе страх, чтобы в очередной раз выжить. Оно было совсем рядом с ней, и даже без света можно было понять, что эта тварь играет со своей жертвой, обнюхивая ее с разных сторон. Где-то вдалеке раздались звуки приближающихся шагов. Тюрьма, пробудившаяся от грохота решетки, снова пробудила ее обитателей и торжественно звала на новый пир.

Резкий, тяжелой силы рывок вздернул ее и прижал к стене. Одна лапа осталась на кофте, а другая отклонила ее голову вбок. Отвратительный трупный запах, которым он дышал на нее, отдалился. Алия прекрасно догадывалась, что последует после этого.

Его челюсть и огромные клыки не достигли своей цели, упершись в выставленные руки жертвы, схватившей его за шею. Но эти руки были слабыми и изнуренными и не могли оказать ему достойное сопротивление. Постепенно, ослабевая, они сжимались все ближе, подпуская к себе жаждущую крови челюсть. Адреналин в ее крови зашкалил, сердце, как безумное, билось в истерике, все больше и больше набирая обороты, а мышцы работали на пределе своих возможностей. Но всего этого было недостаточно, его зубы были уже в паре сантиметров от ее шеи, а звуки бегущей голодной толпы были совсем рядом. Ее руки до последнего пытались держать его шею, но ее разум принял неизбежное и перестал сопротивляться. Больше она не блокировала страх, не чувствовала трепет, и ее нога не билась судорожно о стену. Все это она не могла больше держать в себе. И отпустила!

Отчаяние от безысходности перерождалось в страшную ярость. Гнев завладел ею. Теперь он был бесконтрольный и неистовый. Ее глаза закрылись, чтобы открыться снова. Ее разум торжествовал, хотя должен был испытывать нервный срыв. Ее глаза видели все, хотя должны были купаться в кромешной тьме. Она должна была умереть, но возродилась кем-то большим, чтобы выжить.

Его голова с уже раскрытой челюстью, так близко побывавшая возле своей цели, стала потихоньку отдаляться от нее. Связано это было не с тем, что у нее появилась огромная мышечная сила, а с нестерпимой болью на шее зараженного. С одной стороны его шеи сочилась горячая кровь и шел пар, а с другой расползалась сеть кристаллических льдинок. Его голова достигла максимального расстояния между ними, и теперь вампир хотел ретироваться, сбежать и исчезнуть. Но уже не мог. Руки, сковавшие его шею, намертво держали его, а боль все больше растекалась по телу и была для него адской и невыносимой. Через несколько секунд он уже ничего не чувствовал, потому как половина его тела стекла красной жижей на пол, а другая, отделившись, разбилась на сотни оледеневших частей.

Ее силы после тюрьмы и недоедания были на исходе, и она это чувствовала. В машине ждал мальчик, которого надо было спасти, и она сейчас никак не могла упасть без сознания. Дверь почти закрылась за ней, когда за ее спиной показались десятки рук, пытавшихся схватить ее, но в то же время боявшихся выйти на солнечный свет.

Алия дошла до машины и упала на колени. Ее рука схватилась за ручку, а взгляд упал на асфальт, на который капали ручьем яркие капли крови.

Инсомния

Абсолютно белая комната содержала в своем интерьере лишь одну-единственную кровать с таким же белым и опрятным покрывалом, на котором был вышит рисунок в виде красного глаза. И хоть она не была подозреваемой или личностью, представляющей опасность для остальных жителей Иллюмината, дверь в ее комнату была закрыта с внешней стороны. После произошедшего взрыва в инженерном отсеке ее нашли целой и невредимой под грудой бетонных обломков, но полностью в обессиленном состоянии. После того как она смогла прийти в чувство, прошло два дня, и за это время у нее было всего два посетителя. Первым был пожилой доктор, обследовавший ее всю с ног до головы, но, не найдя ни единой царапины, мог лишь восхищаться произошедшим и постоянно называл случившееся чудом. Второй был среднего роста коренастый военный, который, как она поняла, в чудеса не верил. Он расспрашивал ее до мельчайших подробностей и не находил нужных ответов. Когда Инсомния спросила его, почему они держат ее взаперти, он холодно ответил, что это для ее же безопасности. Инсомния понимала, что то, что произошло два дня назад, выходило за рамки понимания нормальных вещей. Причиной, почему она здесь находилась, могло быть только то, что они догадывались, что не бывает выживших после такого взрыва, не бывает полностью исцелившихся после таких тяжелых диагнозов, приговаривающих ее к быстротечному смертельному исходу. На многие вопросы из тех, которые он задавал, она попросту отвечала, что сама не понимает и не знает, как это все случилось. Тогда его блокнот закрылся, он встал и покинул комнату, после чего больше ее никто не посещал до самого вечера.

Сидя здесь, в этой белой комнате, она вспоминала каждый свой шаг после того, как очнулась в палате полностью здоровой и без единого шрама от ожогов и облучения. В том, что к ее чудесному выздоровлению причастен ее отец, она ни капли не сомневалась, но о том, что он сделал для этого и на что пошел, Инсомния могла лишь догадываться. Во всяком случае, он пожертвовал своей жизнью, чтобы спасти ее, и она об этом не забудет никогда.

Тогда пробудившись на кровати, она не просто выздоровела и почти вернулась с того света, она также чувствовала, что стала чем-то большим. Чем-то способным на немыслимое и фантастическое. Чем-то, что забирало частички умиравших людей и питалось этим. Могла ли она себя называть теперь человеком, таким же, как и все другие, окружающие ее? Вряд ли. Она прекрасно понимала, что, если бы захотела, она бы без труда могла выйти из этой комнаты, отшвырнув большую металлическую дверь всего лишь одним желанием своей воли. Она могла уничтожить всех, кто посмеет встать на ее пути и попробовать остановить. Но что потом? Бескрайние поля, равнины и леса. И одиночество. Это общество людей, ставших ей небезразличными, было единственной, последней нитью для выживания всего. Здесь были знания, лучшие умы и остатки всего того, что раньше считалось цивилизацией. Поэтому она лгала, что ничего не помнит, боясь, что из-за мер безопасности ее посчитают опасной, а потом выгонят или просто превратят в подопытного кролика, на котором будут проводить эксперименты до последнего ее вздоха.