сожжённого в печи.

* * *

Далась тогда Победа всем непросто! –

так за пехоту!.. за горящий  танк!..

…А я бы выпил водочки без тоста

за девочку с тетрадкой – Анну  Франк.

Сегодня в мире снова всё не гладко,

и нет её… Но есть её тетрадка.

… Простая девочка из Амстердама

всем на века и бабушка  и мама.

* * *

Карабин и нитка на запястье –

девочки дежурят на войне.

Господи, дай  им любви  и счастья –

Девам Пресвятым в своей стране!

19

Голубая   канарейка

В золочёной клетке птаха –

что ж не радоваться доле?

Неба нет в тюрьме… и страха…

и просвета нет в неволе.

Но желаннее мне нынче

ввысь летящая любая.

Спой мне радостнее, зыбче,

канарейка голубая.

В  небе, в соснах, за забором

ты без фальши форс-мажор,

не поёшь со всеми хором

для дебилов и обжор.

В стае петь под небесами –

нет бездарнее муры.

Звонкий щебет голосами –

не духовые хоры.

Дрянь – трещать по нотам в клетке,

быть без неба сиротой.

Птице лучше смерть на ветке,

но не в клетке золотой.

Как в истоме некой, весь я

в песне, будто на сафари.

И летит из поднебесья:

– «Blue Сanary, Blue Сanary…»

Человек-река

Когда гремят на небе грозы,

и тучи высятся горой,

и осыпаются мимозы –

невыносимые вопросы

мне не дают уснуть порой.

Как научиться быть беспечным,

не равнодушным, но простым? –

Обычным – стало быть, невечным,

почти случайным, просто встречным –

с  ведром – конечно, не с пустым!

Зачем, пыля по пепелищам,

где все дымы – не от побед,

я подаю бомжам и нищим,

но наступаю сапожищем

на чей-то беззащитный след?

Зачем я всуе строю планы,

успех предвидя – не за страх? –

увы, мертвы его фонтаны,

но, бередя мне сердца раны,

молчат мечты мои в кустах.

Ко всем дворам придя некстати,

я перед ними не за грош

в себя уверую – я знати

скажу: «Востребован!». Отож!

Будь в этой жизни я рекою,

будь я на той реке причал –

с безмерной радостью какою

своей  дрожащею  рукою

я б на волнах людей качал!

Проходит ночь… Глаза смыкая,

в окне не движется луна…

К страстям планеты привыкая,

спрошу Судьбу, не упрекая:

– Скажи, зачем ты мне дана?

Певчая птица

Он средний группой крови, он – как все,

и так же снег в его ладонях тает.

Но невдомёк раскованной попсе,

что птица певчая со стаей не летает!

1 марта

По-твоему, пенсионер уже февраль,

бегущий прочь, рассеянный, с фальстарта.

Законченный трепач, болтун и враль,

ты тост слагаешь в честь прихода марта!

Но много ль надо вялого ума

примерить не весну к январской роже,

а углядеть, как голая зима

имеет март на белоснежном ложе.

* * *

На улице восточные деревья

склоняются в предчувствии снегов.

Полно в рядах базарных фруктов разных.

Средь лиц сосредоточенных и праздных

знакомых нет – ни милых… ни врагов…

Пройди в тени иной архитектуры:

ни линий, ни овалов, ни углов…

Не ожидай от них ни скрипа ставен,

ни тех святынь, чем прежний дом твой славен:

вот пальмы те – дождутся ли снегов?

* * *

Он себя не смог предугадать –

вдруг в письме поставил слева точку!

Но продолжил: «Понимаешь, мать,

может быть, еврейство взять в рассрочку?»

А в конце добавил: «Мать, не трусь!

Я за то вовек не расплачусь.

* * *

Жизнь прекрасна, поскольку не вечна,

и бесценна, поскольку одна.

Я пока что не мертвый, конечно,

если всюду со мною она.

И душа – белоснежная цапля –

телу бренному верность храня,

моего продолжения капля

никогда не покинет меня.

По гостиницам крышу снимая,

по земле путешествуя всласть,

глажу крылышки ей, понимая:

я ведь тоже не дам ей упасть.

* * *

Не горький ли тот эвкалиптов листок

приблизил к тебе этот Ближний Восток,

и ты ощущаешь пронзительный ток

еврейского жаркого края?

Под Песах изъята из лавок мука,

в маце через дырочки будто века

сочатся на пальцы твои. А рука

распахнута к рукопожатью.

Шалом, горожане! шалом, господа!

Приветствую вас, кибуцы, города,

и реки, и горы, в которых вода

течёт и сверкает на солнце.

Здесь реки не губит ни зной, ни мороз,

над ними хрустальные крылья стрекоз,

а пазлы подсолнухов, завязи роз

с высот на равнины стекают.

Прости себе эти восторги души,

в копилку её отсыпай не гроши,

а танцы и песни: они хороши,

как лица, как свечи в шабаты.

На мир этот хрупкий – что стёкла авто –

смотри беспрестанно – на это, на то…

На то, как по миру не раз и не сто

колышется многоголосье.

Пускай на стене календарь отрывной

не будет изорван виной и войной,

а ластится море – волна за волной –

к земле, поцелованной Богом.

* * *

В летний зной меняются одежды,

вновь и вновь меж звёзд плывёт «Арго».

Я кружу без никакой надежды

в поисках неведомо чего.

В свете фар отчётливы предметы,

город ночью светел, как кристалл.