— Комната есть и даже ключ подошел, значит, жилье мое и кровать та же, а вот вещей нет, — я был поражен случившимся.

— Прогулялся, называется, со стражниками, а вещей нет. — тут вспомнилось, как на меня вылупился трактирщик, и все встало на свои места.

Разминая костяшки пальцев, я направился на свидание со столь чудесным человеком, дабы скрасить этот прекрасный вечер интеллектуальной беседой о праве собственности во времена смутного средневекового времени.

Однако мои ожидания на скорую встречу не оправдались, в зале голубка не наблюдалось.

— Ну, значится, подождем, — и я прислонился к одной из стенок.

Ожидание продлилось недолго. Я как раз еще раз все обдумал, дабы не наломать дров. Хотя пытался оправдать столь чудного человека тем, что вряд ли это сделал он, не мог мужик так со мной поступить. Хочется верить в людей, хочется. Но, кроме него, других кандидатов не наблюдалось, к тому же и стражникам вероятно он сдал и видел, как меня уводят, вот и предположил, что не вернусь. Пришел и забрал вещи, даже если не он это сделал, какая разница? Таверна его? Его, вот он и должен обеспечивать порядок. И отвечать за отсутствие оного. В любом случае он знает, где мои вещи и кто это сделал.

Увидев знакомое лицо у входа в зал, я сделал несколько быстрых шагов и, схватив то самое нехорошее лицо рукой, внес хозяина корчмы обратно.

Мы с ним оказались наедине в какой-то кладовке, здесь и пообщаемся по душам.

— Что вы себе позволяете, какое право имеете? Я стражу позову, — начал кричать корчмарь, начав с визга и перейдя на крик.

Пока я осматривался, он успел прийти в себя. Кричит, надеется, что услышат и вмешаются.

Решив продолжить с ним более плотное общение, я приблизился к этому потомку Бориса Моисеева, он этого не оценил и попытался оказаться подальше от меня, не помогло.

Легкий удар под дых— и он уже согнулся и зашелся в кашле, слабенький какой-то, может, в детстве молоко не давали.

Схватив его за волосы и подняв голову, влепил оплеуху. Держи дорогой, мне не жалко. Бедолага аж к стене отлетел, нет, малыш, мы еще не закончили. Продолжая держать его за волосы, нагнул вниз и нанес удар коленом в лицо, тот пришелся в нос, раздался хруст, и мигом закапала кровь, пришлось его отпустить его.

Перестарался, ничего разговорчивей будет. Трактирщик лежал на полу, прикрываясь рукой, другой зажимал расквашенный нос. В его глазах был страх. Схватив тряпку со стеллажа, я кинул ему:

— Вытрись.

Взяв дрожащими руками серую тряпку, он зажал нос руками и обратился ко мне:

— Что вам надо, что вы хотите? — его голос дрожал.

Схватив его за шкварник и приподняв одной рукой, я прошипел:

— Где мои вещи? — Теперь настало время разговора, а то, что за люди сразу в крик и в визг, никакой культуры, хам, однозначно.

— Где вещи из моей комнаты, любезный?

— Какие вещи? Я ничего не знаю, — заскулил не самый прекрасный образчик человечества, пришлось приложить его об стену разочек и вновь повторить вопрос.

Он сжался и задрожал:

— Я не знаю никаких вещей, я ничего не знаю, — верещал хозяин таверны.

Он реально тупой или меня за такого держит?

Вытащив кинжал, приставил лезвие к шее индивида, ласково на ушко прошептал, словно любимой девушке, комплимент:

— Я тебя и любого в этом городе на лоскуты порежу, курва. Где мои вещи, у тебя последний шанс, а потом я начну резать, думай голубок, думай хорошенький.

После чего раздался поросячий визг, и он попытался вырваться, ну я и отпустил, так, что он еще головой об пол приложился. Вот теперь его пробрало, мужик покрылся потом и мелко задрожал, а кровь из носа все продолжала бежать, даже тряпку перестал прижимать.

— Только не убивайте, я все отдам, — и махнул в сторону другой двери, — они там, в дальней кладовке, я покажу.

— Конечно, покажешь, куда ты денешься, — схватив его снова за шкварник, потащил за собой.

Пройдя пару помещений, оказался в каком-то закутке, а жертву своей неприкрытой агрессии кинул в угол.

Окинув закуток взглядом, увидел, что вдоль стен стояли открытые стеллажи, другие были задрапированы тканью, но по силуэтам угадывались все те же стеллажи.

На одном и лежали мои мешки, причем все были открыты. При осмотре стало понятно, что их обыскали, и на первый взгляд не хватало некоторых мелочей, да и мечей своих я не заметил.

Повернувшись, нагнулся к скулящему и вздрагивающему трактирщику и потрепал его за щеку.

— Милейший, а где остальное: шкатулка деревянная и мои мечи? Али успел продать? — И без замаха дал ему подзатыльник, в ответ услышал новый скулеж. — Ну, говори, я же жду. Время тут с тобой трачу, а мог уже отдыхать.

Дрожащее и сжавшееся возле стенки существо, ну не могу я его уже за нормального человека считать, вытянуло руку и указало на стеллаж, задрапированный тканью:

— Там.

— Вот и молодец. — Пройдя к стеллажу, я одернул шторку и увидел мечи и шкатулку на нижней полке. Отрыв, удостоверился, что все зелья на месте. Собрал вещи и перед тем как пойти в конюшню пару раз двинул ногой корчмаря, причем душевно бил и приговаривал:

— Чужое брать нельзя, тебя в детстве не учили?

В конюшне отирался конюший, которому я приказал оседлать коня.

И через пару минут выходил на улицу уже в сопровождении Буси, лишней минуты здесь не хотелось задерживаться.

— Не везет мне что-то в местных отелях, да Бусичка? — и погладил свой транспорт по голове. — Ничего щас найдем новый ночлег, еще лучше.

А на улице уже вовсю смеркалось.

— Надо с поисками поторопиться, если на улице не хочу ночевать, хотя, в крайнем случае, можно и в стражницкую наведаться, авось Ричард не прогонит.

Побродив по городу, на одной из крайних улиц увидел костер и молодых ребят, сидящих возле открытых ворот на лавочке и распивающих, судя по запаху, пиво из большого кувшина.

Подойдя поближе, услышал часть разговора:

— К Маришке свататься хочу, да отец против, грит голытьба они, приданого за нее не дадут, а хер ли мне-то приданое, коли у нее такая жопа, — сокрушался один из ребят, прикладываясь к кружке.

Да, миры разные, проблемы похожие.

— Ребят, а где здесь таверна поблизости, чтобы переночевать? — обратился я к отдыхающим.

Крайне сидящий окинул меня взглядом, да и я его рассматривал, на вид парню было лет пятнадцать, волосы черные, подстрижен по последней моде, под горшок.

— Ты че совсем ослеп и ни черта не видишь, вон вывеска, — указал он на забор, на котором действительно была вывеска, причем старая, ее в потемках, если не присматриваться, и не видно, — а вон таверна, — он махнул себе за спину.

Хамят ребята, хамят.

— А повежливей нельзя? — не хотелось хамство без ответа оставлять, раз уж день у меня так заканчивается, да и настроения спускать все на тормозах уже не было.

Нахамивший парнишка поднялся, оглянулся на своих друзей, задрал подбородок вверх и чуть вправо и с вызовом и апломбом ответил:

— А ты че мне мамка, вежливости учить?

Во ребята дают, хамят вооруженному мужику и не бояться. Да за меньшую наглость глотку перерезают или у них спермотоксикоз так проявляется, что мозг совсем не работает?

Так я щенят уже резать собрался? Совсем с катушек слетел. Однако проучить их надо, если полезут. Поднял руку, обтянутую печаткой и осмотрел, на тыльной стороне была куча стальных заклепок. Один удар в лицо— и на долгие годы пластический хирург станет лучшим другом. Придется щелбанами щенков разгонять, ладно попробуем без этого обойтись, хватит на сегодня приключений. В это время сидевшие парни подскочили с лавки и подошли к своему дружку.

Хмыкнув и улыбнувшись, я ответил:

— Батька не мамка, может и вьебать, — и следом засмеялся. Парни растерялись и несмело переглянулись, а после начали подхихикивать.

Просмеявшись, я протянул руку и представился:

— Меня зовут Рин.

Хамивший мне парень как-то застеснялся и несмело пожал ладонь.

— Меня зовут Горшак, а это Хевин и Вослав, — и он поочередно указал на парней.