Открыв глаза и оглядевшись, я понял, что лежу в ванне на высоких львиных «лапах», в облицованной розовым кафелем ванной комнате. Рядом, на крышке унитаза, валяется стопка журналов GQ Man, раковина заляпана зеленой зубной пастой, на зеркале белые потеки. В окне – полная луна на темном небе. Какой сегодня день? Где я? В чьей-то дешевой съемной квартире? У кого-то в гостях? С трудом вспомнил, что меня зовут Савва Морозов, я живу в Подмосковье, в России. Но куда девался мой рюкзак? Где я оставил машину? Какой она марки? Что со мной случилось?

– Кирилл? – послышался из соседней комнаты мужской голос. – Ты у себя?

– Я занят, – ответ прозвучал где-то совсем рядом.

В ту же секунду дверь открылась, и на пороге появился парень: высокий, стройный, с копной спутанных темных волос, закрывавших лицо.

– Эй! – я поспешно сел. – Занято!

Тело покалывало, будто после долгого сна. Стоило немного опустить голову, и перед глазами все замелькало, как в стробоскопе.

Бррр! Похоже, мне подмешали что-то в еду или питье.

Парень, казалось, не услышал моего возгласа и сделал еще несколько шагов вперед. Темные пряди по-прежнему скрывали лицо.

– Алло! – возмутился я, пытаясь подняться на ноги и выбраться из ванны. – Ты глухой?

Ответа не последовало. Все еще не замечая меня, он взял флакон лосьона после бритья и стал наносить его на руки. Запахло мятой.

Дверь снова распахнулась, пропуская курносого юношу с едва заметной щетиной на подбородке.

– Ой, – воскликнул он, скользнув взглядом по облегающей футболке парня. – Кирилл. Я не знал, что ты здесь.

– Может быть, дверь была закрыта именно поэтому? – буркнул парень и вытолкнул его из ванной. Затем вернулся к зеркалу. Я встал у него за спиной.

– Послушай, – начал я, но тут он наконец убрал волосы от лица. Увидев его отражение в зеркале, я вскрикнул.

Парень был как две капли воды похож на меня. Но, в отличие от него, я в зеркале не отражаюсь.

Он повернулся, вышел из ванной, и какая-то неведомая сила потянула меня следом. Кто такой этот Кирилл? Почему мы так похожи? Как получилось, что теперь я невидимка? И наконец, почему я почти ничего не помню? Обрывки воспоминаний вспыхивали в голове, отдаваясь ноющей болью: полыхающий закат, запах цветущих яблочный деревьев на заднем дворе, мягкий кашемир тапочек на босых ногах. Другие воспоминания, более важные, более значимые, и вовсе стали путаными и размытыми. Словно я пытался разглядеть морское дно под толщей воды – очертания угадываются, но понять, что именно ты видишь, невозможно. Не мог вспомнить, как провел летние каникулы, каким был мой первый поцелуй или любимая песня. С каждой секундой память об этом становилась все более размытой. Будто воспоминания исчезали.

Будто я сам исчезал.

Зажмурившись, я постарался сосредоточиться и тут же услышал приглушенный крик. Боль пронзила все тело, а потом оно отказалось служить мне. Глаза закрывались против воли, и все, что я смог увидеть, – лишь неясную тень, склонившуюся надо мной.

– Боже мой, – прошептал я.

Конечно же, Кирилл не мог меня видеть. Конечно же, я не мог отразиться в зеркале. На самом деле меня здесь не было.

Ведь я умер.

Прихватив с кухни небольшую холщовую сумку и стакан холодного чая, Кирилл Кириленко вышел на задний двор. Дом – небольшая конурка на окраине небольшого поселка, в двух шагах от оживленной магистрали – принадлежал его новой приемной семье. Стоило открыть дверь, как в него врывался гул двигателей и автомобильных гудков; воздух был сизым от выхлопных газов, а порывы ветра приносили вонь со стороны ближайшей станции очистки сточных вод. Единственным украшением двора служили покрытые пылью гири, ржавая электрическая ловушка для насекомых и дурацкие глиняные фигурки.

Не к такому я привык. Дома, в Корсакове, у нас был идеальный двор, оформленный по всем правилам ландшафтного дизайна, с деревянной игровой площадкой, и когда я играл там, то представлял себе, что это крепость. Просто поразительно, что в памяти произвольно всплывали некоторые детали прошлой жизни – в то время как другие моменты ускользали. С момента нашей встречи с Кириллом прошел уже час. Все это время я неотступно следовал за ним, пытаясь разобраться в жизни парня и вспомнить что-нибудь о себе. Не то чтобы у меня был выбор. Стоило Кириллу куда-то направиться, неведомая сила тянула меня следом. Теперь я знал о парне куда больше, чем час назад: информация просто возникала в голове, как письма в папке «Входящие». О нем я уже мог рассказать больше, чем о себе.

Кирилл пристроил рюкзак и стакан на декоративный кованый столик, а сам растянулся на пластиковом шезлонге рядом, запрокинув голову. Отсюда огней казино почти не было видно, и ничто не мешало наслаждаться чистым небом над головой. Бледная, словно алебастровая, луна уже поднялась довольно высоко над горизонтом. Но парень смотрел не на нее, а на две ярких звезды на востоке. В детстве, когда ему было девять, Кирилл придумал им имена. Та, что справа – Мама, та, что слева – Папа, а маленькая мерцающая точка прямо под ними – звездочка Кирилл. Он сочинял сказки о звездной семье, мечтая, что однажды найдет такую же и на земле.

Сколько себя помнил, Кирилл жил в приемных семьях. Отца парень не знал, только мать – они провели вместе пять лет. Вера – так ее звали – была стройной и изящной, обожала танцевать под Филиппа Киркорова и выкрикивать правильные ответы раньше игроков, когда по телевизору показывали «Поле Чудес». Еще она читала «желтую» прессу, легко верила заголовкам вроде «Шок: внутри капусты нашли младенца!» или «Мальчик-летучая мышь жив!» и посылала сына на улицу играть в «Сыщика», а когда тот возвращался и предъявлял ей найденные «сокровища», награждала его то блестящим футлярчиком от помады, то шоколадкой. Как никто другой, она умела найти в магазине белую рубашку или костюм, чтобы нарядить Кирилла принцем. Вечернее чтение «Гарри Поттера» в ее исполнении превращалось в театр одного актера: так хорошо Вера изображала голоса разных героев.

И все же мать была словно лотерейный билет: никогда не знаешь, что получишь сегодня, пока не сотрешь защитный слой. Случалось, что Вера весь день рыдала на диване в гостиной, размазывая слезы по опухшему лицу. А иногда она тащила Кирилла в ближайший универмаг и покупала ему все, на что падал глаз, – в двух экземплярах.

– Но мама, зачем мне две пары одинаковых ботинок? – удивлялся парень.

Тогда на лице матери появлялось странное отчужденное выражение.

– На случай, если одна испачкается, – отвечала она.

Временами Вера становилась очень забывчивой: однажды оставила дочь в большом торговом центре, а сама уехала домой. У Кирилла перехватило дыхание, когда он увидел, как машина матери исчезает в круговороте огней на шоссе. Спас парня продавец. Он вручил Кириллу большой оранжевый леденец, подсадил на ящик-холодильник у входа в магазин и отправился звонить кому-то, кто смог быстро найти маму. Когда Вера наконец вернулась, она схватила Кирилла в объятия и даже не стала ругаться, обнаружив, что леденец выпал у сына из рук и приклеился к штанам его костюма.

Однажды летом, вскоре после этого, Кирилл остался ночевать у Саши Ливнева, друзья из детского сада. Проснувшись утром, он увидел на пороге комнаты маму Саши с кислым выражением лица. Оказалось, Вера сунула ей под дверь записку о том, что «отправляется в небольшое путешествие». Путешествие затянулось: прошло уже тринадцать лет, и не похоже было, что Вера вернется в ближайшее время.

Когда стало ясно, что чуда не произойдет, родители Саши отдали Кирилла в приют. Пятилетний парень усыновителей не интересовал; им нужны были малыши, которых можно превратить в свои мини-копии. Так что Кирилл сначала оставался в приюте, а потом стал жить у разных опекунов. Парень любил мать, но никогда по ней не скучал: ни по Рыдающей Вере, ни по Вере-Купи-Две-Пары, ни по Забывчивой Вере, оставившей сына на попечении продавца в торговом центре. Зато он тосковал по самой идее матери: которая знала бы все о его прошлом, беспокоилась о будущем и искренне любила, не ставя условий. Звезды по имени Папа, Мама и Кирилл появились на ночном небе не как отражение жизни, которую мальчик потерял, – они были мечтой о том, чего никогда не было.