Также я познакомил моего друга и слуг с полезной на войне новинкой — сапёрной лопаткой с разъёмным черенком, тоже заказанной у Карла. Вообще-то, железная лопата для этих времён вещь невиданная, их сейчас делают из дерева, максимум с железной кромкой. Ни мой друг, ни слуги поначалу не поняли, зачем тратить дорогую сталь на столь «низменную» вещь. Но когда я вспомнил уроки нашего сержанта в армии и продемонстрировал, как можно использовать острозаточенную (в том числе и с боков) лопатку, даже Роланд, задумчиво вертя в руках инструмент, признал, что против слабозащищённого противника и в ограниченном пространстве «эта штука не хуже топора будет».
Команда «Ундины», насчитывавшая три десятка человек, с удовольствием наблюдала наши тренировки (явно не каждый рейс им выпадало такое развлечение), делая ставки на исход спаррингов, а также состязаний по стрельбе и метанию колюще-режущих предметов. Даже суровый штойерман, несмотря на строгий вид, поглядывал на наши забавы с интересом. Во время отдыха от тренировок я тренькал на лютне, подаренной Магдой Роланду перед отъездом с позволения отца, пытаясь изобразить какие-нибудь мелодии из будущего. Роланд всё равно ни в зуб ногой, но всё же попросил меня отнестись к подарку Магды бережно. Заверив, что ничего с лютней не случится, я снял, на мой взгляд, лишние струны, и настроив инструмент наподобие шестиструнной гитары, вскоре приноровился на этой штуковине не только брать аккорды, но и играть пару мелодий щипковым методом. А именно старинную английскую мелодию, впрочем, ещё ненаписанную, под названием «Greensleeves» (в переводе «Зеленые Рукава» — прозвище неверной возлюбленной, к которой обращается автор) и канцону Владимира Вавилова, ставшую основной для песни «Город золотой». Эти две оказавшиеся на самом деле достаточно несложными вещи я от нечего делать выучил по видеоурокам в интернете, и сейчас моей игре с расширенными от удивления и восхищения глазами внимали мои спутники и вся команда «Ундины», включая штойермана.
Так продолжалось до тех пор, пока мы не миновали Кобленц, тоже на правом берегу Мозеля, где он и заканчивается, вливаясь в полноводный Рейн. Тут выяснилось, что то ли Ульрих напутал с местным мостом, то ли его собеседники на плоту. Нет, мост имелся, и тоже римский (Кобленц также был некогда крепостью великой Империи), но оказался он переброшен не через Мозель, а через Рейн, да ещё и разрушен в центральной части, причём, похоже, давненько. Впрочем, местные натянули над проломом подвесной мост, по которому шли пешеходы, переводили в поводу лошадей, бригады «бурлаков» перетаскивали на верёвках повозки, удерживая такими же верёвками.
Я понадеялся, что верёвки и доски моста прочные — как-то не хотелось, чтобы всё это свалилось нам на головы. Здесь тоже пришлось задержаться, для уборки и обратной установки мачты, и для уплаты очередной пошлины в казну князя-архиепископа Трирского, владения которого тут и заканчиваются, и о котором Дитер Зальцигхунд отозвался весьма одобрительно:
— Его Высокопреосвященство, архиепископ де Монтрей — умный хозяин! Купцов, и нашего брата, корабельщиков, не грабит, три шкуры не дерёт. Понимает, что чем больше народу в его владения торговать придёт — тем больше пошлин в казну. Все бы знатные господа с таким понятием были! За порядком следит, опять же, у него не забалуешь! Даже на суше почитай всех разбойников перевёл; кого не вздёрнули, те сами в другие места подались, побезопаснее, а на реках их уж лет десять не видели. Вот дальше не то… На Рейне эти мерзавцы вконец обнаглели, «речной стражей» себя называют! Ежели просто отпустят без штанов — считай, повезло. А то ведь и режут всех за милую душу, чтобы потом их не опознали и неприятностей не устроили. Тут уж одно спасение — поворачивать к берегу и, забыв про всё, бежать подальше! Сколько товару и судов пропадает!
— Куда же ваш пфальцграф смотрит? — поинтересовался Роланд. — Почему не разгонит этих разбойников? Ну как Трирский архиепископ?
— Да наш пфальцграф и сам всё время ищет, где бы урвать! — невесело усмехнулся Дитер. — Говорят, он состоит в доле с этими разбойниками…
И, спохватившись, что говорит такое про знатную особу и хозяина его родных мест, да ещё дворянам, быстро добавил:
— Но это, я думаю, врут. Такой знатный вельможа с разбоями мараться не станет. А вот его люди — точно не без греха! Ну ничего, скоро приедет папский легат, он наведёт порядок. Говорят, он уже выехал.
— А при чём тут папский легат? — удивился Роланд. — Разве его дело ловить разбойников?
— Так-то, конечно, не его, — согласился Солёный Пёс. — Да только нынче, когда наш кайзер ушёл воевать в Святую Землю, кто вместо него правит в Германском королевстве?[3] Известно кто — Эрцканцлер и Примас Германии, Майнцский архиепископ Генрих фон Гарбург. Архиепископ Генрих суров, а с нашим пфальцграфом Германом фон Шталеком они давно уже как кошка с собакой. Пфальц-то входит в Майнцскую диоцезию, под церковной властью архиепископа, стало быть. Пфальцграфу это не по нраву, он хотел бы своего епископа поставить, да не дают ему. Раньше архиепископ пфальцграфу Герману ничего сделать не мог, потому как тот женат на сестре Кайзера, но теперь Государь с пфальцграфом в ссоре, от того, что тот не пошёл за ним в Святую Землю, воевать с сарацинами, а вместо этого ушёл с Генрихом Львом на Вендов. Так что Примас стесняться не будет. А легата он выпросил у самого Папы, когда встречался с ним, вроде как наблюдать за сборами в крестовый поход, ну и помочь в разных делах. Примасу и Легату вдвоём и сам пфальцграф противиться не посмеет, а уж его люди и подавно.
— Интересно, — вмешался я, — откуда у простого кормчего такие знания про сильных мира сего?
— Так река же, благородный риттер, — ничуть не смутился Зальцигхунд. — Много всякого люда путешествует, и многие любят поговорить. А я ведь не глухой. Да и заговорил я про это от того, что покамест на Рейне надо ухо востро держать из-за разбойников этих.
То ли Дитер накаркал, то ли Фортуна решила повернуться к нам задом, чтобы не слишком расслаблялись, но, когда мы прошли устье реки Лис, правого притока Рейна, из него выскользнули два судна, весьма напоминавших драккары викингов, ещё век назад наводившие страх на европейские берега, да и теперь ещё вполне употребляемые в Скандинавии для торговли и иных целей. Причём кое-где в тех местах они удержатся аж до XVI века. Но тут были явно никакие не викинги, а те самые речные пираты, о которых рассказывал кормчий. Хотя нам от этого не легче, так как на драккарах полный комплект народу, под завязку. Викинги так делали только в близких походах. Правда, и речным пиратам в дальние плаванья не ходить. Причём по скорости эти драккары значительно превосходили хольк, было ясно, что «Ундину» они догонят довольно быстро. Ещё и погода на реке тихая, как назло. Ветра нет, парус бессильно повис, хольк идёт на вёслах, которых на каждом из драккаров вдвое больше. Мы с Роландом и Солёный Пёс заметили угрозу одновременно. Кормчий нахмурился, но остался спокоен.
— Решайте быстро, благородные господа, — заявил Дитер. — У них на каждом корабле морд по семьдесят. Они быстрее и догонят нас за полчаса, может, немного больше. Вёсел у них вдвое против нашего, и людей они могут менять чаще. Убежать мы не сможем, только выбьемся из сил, когда они нас настигнут. Ветра нет, да хоть бы и был, их корабли легче даже с таким количеством бойцов, «Ундине» от них и под парусом не уйти. Можно сдаться, но останемся ли живы? Этого никто не знает. Особливо когда эти крысы поймут, что грабят благородных. Можно уйти к берегу, бросить судно, да все вещи и коней. Если не подстрелят, сможем уйти. Правда, тут у берега сплошные мели, пока будем искать проход, наверняка догонят, у них-то осадка поменьше.
— Что скажешь, Роланд? — я испытующе посмотрел в глаза друга.
— Да что тут скажешь? — пожал плечами дю Шатле. — Не для того я пошёл воевать с сарацинами, чтобы сдаваться всяким подонкам или бегать от них и дарить им своего коня и вещи. От Репейника не побежал, и от этих не побегу. Думаю, Святой Януарий поможет нам и на этот раз.
