— Кажется, это ваше, граф.
Затем, подняв щит, под вопли публики, по больше части восторженные, приветствующие мою победу и то, что я сохранил жизнь сопернику, вышел с арены. И тут же угодил в объятия Роланда.
— Симон, ты ранен!
— А, это? — я криво усмехнулся, покосившись на своё плечо. — Это ерунда. Надо только найти лекаря, который сумеет заштопать мою рану.
Пока моего противника уводили следом за его приятелем, царственные особы и высокопоставленные церковники спустились с помоста поздравлять нас с Роландом. Людовик и Алиенора были довольны, заявляя, что мы «отстояли честь французского рыцарства». Конрад и Болеслав тоже поздравили вполне искренне. Гёза держался нейтрально, заметив, что «витез дю Шатле и витез де Лонэ сражались достойно». При этом у меня сложилось впечатление, что никакого неудовольствия от поражения своих вассалов король Венгрии не испытывает, скорее даже наоборот. Его жена проявила больше эмоциональности, выразив свою радость от того факта, что мы живы и «почти невредимы». Оба кардинала, как и епископ Оттон с магистром Тамплиеров, тоже нас хвалили за то, что с нашими противниками мы поступили по-христиански, а Одон Дейль сказал: «Это воистину был Суд Божий!».
Затем появились посланные магистром Эвраром де Баром лекари-тамплиеры, занявшиеся моей раной после того, как Вим и Эрих стянули с меня доспехи. Храмовники, конечно, не такие спецы в медицине, как их коллеги иоанниты, не просто так прозванные госпитальерами, но тоже кое-что умеют, а со времён моих лекций по санитарии и дезинфекции с демонстрацией микробусов впитали много нового. Кстати, моя рана не первая, случившаяся в армии крестоносцев после отъезда из Эстергома. Всеми травмированными занимались тамплиерские лекари и никто не умер от «антонова огня» и не потерял конечностей, так что авторитет моих медицинских советов стал поистине железобетонным.
Для начала мою рану обработали спиритусом. С трудом сдержался от выражения эмоций вслух — материться при подошедших дамах не стоит. Затем рану зашили кривой иголкой и шёлковой ниткой, припасёнными Вимом и тоже продезинфицированными. Я зашипел. Чёрт, больно-то как! Хотя сам виноват… Вот кто мне мешал прихватить «опийное молоко», оставшееся от покойного Барзаги?
Сверху наложили повязку из продезинфицированной холстины и корпии с облепиховым маслом. Ну хоть тут всё нормально. Облепиха и правда отличное средство заживления ран, ещё по прежней жизни знаю, и маслица этого мы ещё в Ульме купили целый бочонок. После этого тамплиерские «гипохраты», выражаясь словами героя из одного советского мультфильма, ещё раз нас с Роландом осмотрели, жить дозволили, и с тем отпустили.
Оруженосцы поволокли наши щиты и доспехи, причём близнецы обсуждали предстоящий ремонт, особенно замену прорубленных графом Неметуйвари пластин. Они теперь, с одной стороны, дворяне, и работать по прежнему кузнечному профилю им вроде бы не комильфо, но с другой стороны, в походе, для себя или своего сюзерена — можно. До кучи и пострадавший в который уже раз щит придётся приводить в порядок. Хорошо ещё, что у меня запасной имеется.
Мы с Роландом тоже отправились с ребятами в таверну, желая немного отдохнуть после поединка. Правда, долго отдыхать нам не пришлось. Вскоре потоком пошли посетители с поздравлениями и выражениями восхищения. Сначала наш граф со свитой, потом маркграф Герман, герцог Бургундский с герцогиней (на этот раз командирша наших шевальерез была в мужской одежде), и ещё куча разных аристократов, многих из которых мы с Роландом вообще не знали. И всех прими подобающим образом, да всех поблагодари за проявленное внимание и добрые чувства, да никого не обхами, не дай святой Януарий… В общем, утомили.
Только к сумеркам этот поток иссяк, позволив мне и моему другу облегчённо вздохнуть. Правда, отдых снова надолго не затянулся, так как в таверне появились Маргит и Эржбет. Для начала девушки осмотрели мою рану. Она, к слову, выглядела неплохо, уже схватившись коркой. Что значит правильно сделанная перевязка! Затем они снова наложили чистую повязку с облепиховым маслом. Женщин благородного происхождения в это время с детства учат уходу за ранеными. До медсестёр будущего они, ясен пень, не дотягивают, но за сандружинниц вполне сойдут. Закончив с перевязкой, занялись лёгким ужином, а после его окончания Эржбет и Роланд остались в таверне, а меня Маргит увела в нашу каюту на «Благословении».
Ну а дальше была обещанная накануне «сказочная ночь». Маргит не преувеличила — она и правда оказалась такой. Мне даже вспомнились Шая из «Игры Престолов» с её «последней ночью на свете». Впрочем, Маргит порядочная женщина, и даже близко не стояла с этой шлюхой, да и я не карлик. Разве что ночь у нас была последняя и мы выложились на сто процентов. Маргит, памятуя о моих ранах, старалась сделать так, чтобы я не сильно напрягался, вернее, чтобы напрягалась преимущественно одна из частей моего тела. Она не отрывалась от меня всю ночь, словно хотела раствориться во мне. Или вобрать меня в себя. Всё же верно говорят, что женщины, как правило, выносливее нас в этих делах. Хотя, и я держался достойно. Может быть, съеденный днём корень женьшеня и выпитая настойка придавали сил, а может быть сказались и пряности, которыми был обильно приправлен ужин. Так или иначе, девушка осталась удовлетворена во всех смыслах. Как, впрочем, и я. Угомонились мы только к рассвету, совершенно обессиленными распластавшись на постели со скомканной простынёй.
— Ночь была сказочная, ты не обманула, — сказал я Маргит, которая, по-хозяйски закинув на меня ногу, задумчиво водила пальчиком по моей пока ещё безволосой груди. — Жаль, что она последняя. И жаль, что мы с Роландом так и не смогли избавить тебя и Эржбет от этих типов — Неметуйвари и Борши.
— Не говори глупости, — с улыбкой отозвалась Маргит. — Всё вы смогли. Мы с Эржбет говорили с королевой. Она спрашивала лекарей, те говорят, что у Золтана Борши раздроблено колено, если он и сохранит ногу, то останется хромым на всю жизнь. Ни на коня самому не сесть, ни пешим драться. А семья у него такая, что им наследник-калека не нужен, тем более что у него пятеро здоровых братьев. Наверняка они захотят устроить Золтану церковную карьеру, денег и связей у них хватит. Заставят постричься в монахи, подарят пару бенефициев[2], потом продвинут в аббаты, а там и до епископа недалеко. Хотя, как он будет уживаться в сутане, с его-то характером — даже и не представляю.
— Ну а его приятель? — поинтересовался я. — У него-то ноги-руки целы. Не думаю, что он уйдёт в монахи.
— У Дьюлы тоже всё не очень хорошо, мягко говоря, — ответила Маргит. — Ты ему выбил половину зубов, разрубил щёки и губы, разрезал язык… По словам лекарей, он так шепелявит, что его очень трудно понять. Наша королева сказала, что не хочет пугать своих придворных дам таким зрелищем, и запретила графу появляться при дворе, а также велела ему забыть и думать о том, чтобы добиваться моей руки, пока он не поправит себе лицо, заявив, что ни одна женщина не должна выходить замуж за монстра. Король её поддержал. Он хоть и не показывает этого, но доволен, что кто-то посбивал спесь с домов Неметуйвари и Борши. Уж больно много они стали себе позволять ещё со времён его отца, короля Белы. В общем, он велел, чтобы Дьюла ехал поправлять внешность, и не показывался перед ним, пока не станет похож на человека.
— А это вообще реально? Ну, поправить внешность?
Я всерьёз заинтересовался, вот уж не думал, что в XII веке существует пластическая хирургия.
— Не знаю, — вздохнула Маргит, — но говорят, у греков, и на Сицилии, а ещё у сарацинов в Иберии и в Египте есть искусные лекари, которые могут убрать подобные уродства, или хотя бы, сделать их не столь заметными. Но это очень дорого, сложно и долго. Так что Дьюла в Венгрии не скоро появится, а когда появится — я уже буду замужем.
— Тебе хочется замуж?
Не скажу, что слова девушки меня удивили, наш роман, увы, подошёл к концу, как бы нам обоим ни хотелось его продолжить, но всё же слышать такое было не очень приятно.
