После этого внутрианглийский скандал вышел уже на общеевропейский уровень. В дело с удовольствием «вписались» разные высочайшие и даже августейшие особы, включая Папу, короля Франции и германского кайзера. В самой Англии многие задались вопросом: «А не заменить ли короля его старшим сыном?» Трон под Генрихом ощутимо зашатался. Вдохновлённый этим Бекет вернулся на остров, демонстративно наплевав на королевский указ, запрещавший примасу появляться в Англии. Разозлённый король заявил в присутствии придворных: «Неужели не найдётся в Англии человека, который освободит меня от этого попа?!» Каким образом его должны были освобождать, монарх не уточнил. Но несколько придворных додумали за него, и… убили архиепископа прямо в соборе.
Неизвестно, на что они рассчитывали, но ничем хорошим ни для них, ни для короля это не кончилось. Большинство населения отвернулось от Генриха, священники и монахи в своих проповедях называли его «Ахавом, пьющим кровь праведников». Папа грозил отлучить короля от Церкви и освободить вассалов от присяги на верность. Те, не теряя времени, подняли мятеж.
Генрих чудом усидел на троне. Ему пришлось изгнать навсегда из Англии и приближённых-убийц, и лорда, с которого всё началось, лишив их всех владений, а самому принести унизительное покаяние, ползая вокруг гробницы Бекета, после чего высокопоставленные церковники подвергли короля бичеванию, то есть, проще говоря, выпороли плётками, что было не только болезненно, но и весьма позорно для царственной особы. Ну а Томаса Бекета через некоторое время произвели в святые. Наверное, он был бы доволен таким повышением…
Правда, кто его знает, случится ли теперь всё это? Я уж столько всего наворотил в этой своей реальности, что ни за что нельзя ручаться. И это ещё только начало.
Самое главное, что за новоявленного брата Теодора можно не беспокоиться. Вряд ли ему что-то грозит в монастырских стенах, кроме него самого. А то ведь возьмёт и учудит какую-нибудь глупость. Хоть и частично калека, а вполне молодой, здоровый парень, со всеми вытекающими отсюда потребностями и возможностями, некоторые из которых Церковь явно не одобрила бы.
Тут ещё Пьер, набравшийся от охотников в родных местах грубоватого юмора, на прощание заметил, что Теодору не очень повезло с обителью — был бы удачливее, оказался бы в «двойном» аббатстве, где живут как монахи, так и монахини[2]. А Блаубойрен монастырь отнюдь не «двойной», женщин, даже в монашеском облачении, тут и близко нет.
— Ну, нет и нет, — с постным видом вздохнул брат Теодор, сверкая выстриженной тонзурой на макушке. — С ними только грех один. И денег сколько уходит…
А после некоторого раздумья добавил:
— Слышал я, монахи через какое-то время могут сами выбирать, в какой обители поселиться.
Пьер и близнецы только переглянулись с понимающими ухмылками.
Вообще, аббат Ойген, которому я при знакомстве показал для солидности папскую буллу, принял меня очень любезно. Обещал отписать о щедром даре, оказавшемся в обители не без моего участия, самому Папе, а также аббату Клерво. Хотя, по словам брата Ансельма в замке Хельфенштейн, бенедиктинцы с цистерцианцами не особо дружат, они скорее конкуренты. Но Ойген то ли выше этого, то ли просто считает нужным поддерживать хорошие отношение с влиятельными фигурами Церкви.
Из разговора с аббатом я узнал много интересного. Монастырь не оторван от мира и Ойген многое знает от окрестных купцов, с которыми общается по делам строительства и сбыта монастырской продукции, и от монахов, паломников и прочего люда, передвигающегося в верховье Дуная.
Оказывается, армия кайзера Конрада застряла в Венгрии, у города Эстергом. Сначала ждали отставшие отряды, а кайзеру вздумалось развлечься охотой. Потом в лагерь крестоносцев пожаловал венгерский король Гёза II, и завёл с кайзером какие-то переговоры. Затем немецкое войско хватил жуткий понос (при здешней антисанитарии это не удивило). Следом прилетели вести от Папы Евгения, предложившего немцам сплавляться по Дунаю на судах, зафрахтованных на средства Римского престола и Ордена Цистерцианцев. Немецкая знать, как и низовое рыцарство, когда эти новости распространились в армии, встретили их с большим энтузиазмом, сразу сообразив, что плыть за счёт Матери-Церкви на полном иждивении куда приятнее и выгоднее, чем бить копыта коней и ноги на балканских дорогах, да ещё закупаясь едой, фуражом и прочим из своего кармана. Тем более что цены на пути проходящих войск растут, и грабить в христианских странах не очень безопасно. И сейчас немцы готовятся к отплытию, дожидаясь только подхода французской армии, так как Папа предоставил транспорт и снабжение в обмен на совместные действия Конрада и Людовика.
А я-то Бернара убеждал по дороге из Парижа в Клерво и позже, в Саарбрюккене! Похоже, после моего разговора с Сугерием и Теобальдом в Париже высокопоставленные церковники сразу всё решили и приняли меры. Те ещё зубры политики, куда мне до них! Впрочем, на таких должностях другие попадаются редко. Но теперь история явно начинает меняться. И это, похоже, к лучшему. Да и нам будет проще догнать армию. Нет, не зря съездили в Блаубойрен! Поездка оказалась весьма полезной. По крайней мере, наша компания знает, что нас ждёт.
В Ульм мы вернулись в отличном настроении, везя вместо ящиков, оставленных в монастыре вместе с Тео, пару бочонков с монастырским белым вином и пивом, а также пару корзин с разной снедью. Всё это мы получили от аббата Ойгена вместе с благословением. Вот бы все патеры так благословляли!
На радостях я ещё в аббатстве подарил Вольфу за помощь и честность кинжал Барзаги, с лезвием дамасской стали, украшенный золотом и серебром, а также довольно крупной бирюзой на рукоятке, предупредив парня, чтобы не держал его на виду. За такую вещицу и убить могут в тёмном углу или на пустынной дороге, особенно простолюдина. Посоветовал Вольфу выковырять из кинжала камушек и подарить любимой девушке, если таковая есть, в виде свадебного дара, а ножик презентовать её папе — после такой щедрости за него без разговоров отдадут первою невесту на деревне. Судя по покрасневшим щекам парня и его радостному взгляду, я попал в точку. Вольф с поклоном принял кинжал и, завернув в тряпицу, тут же сунул за пазуху.
Вернувшись в Ульм, я отправился на поиски кузена Отто, которого нам рекомендовал Дитер Зальцигхунд. Повезло застать его дома. Дом, кстати, полукаменный, таких в Ульме пока немного после разгрома, устроенного Генрихом Гордым. Хозяин явно не бедствует. Впрочем, имея собственное торговое судно (и даже не одно, по словам Солёного Пса) на главной реке Европы, бедствовать будет только дурак.
Владельца дома повезло застать по месту жительства. Отто Кунце оказался почти точной копией своего кузена, только чуть моложе, борода коротко подстрижена, да вместо лысины полуседая русая грива. Меня он встретил хмуро, но вежливо — с благородным разговаривает как-никак. Прочёл переданное ему руническое письмо Зальцигхунда, после чего заметно повеселел. Кстати, ещё в Танненберге Вим прочёл письмо и подтвердил, что там написано именно то, о чём говорил хозяин «Ундины». Подвезти нас на своём судне «Благословение Господне» хоть до устья Дуная Отто согласился не раздумывая. Он даже предложил нам переселиться в его дом на то время, которое ему понадобится для подготовки судна к плаванию. Само судно, по словам хозяина, было вытащено на берег, где его заканчивали смолить и конопатить. Предложение было кстати, так что я согласился. Надо было ещё сбыть с рук взятые в ухоронке Адольфа ювелирку и оружие, а светить их перед Эвальдом, Гебхврдом и их людьми не хотелось.
Вернувшись в «Королевский Щит», я быстро убедил Роланда перебраться в дом Отто. Затем мы попрощались с Эвальдом и Гебхардом, который уже полностью погрузился в гешефты с местным купечеством, осаждавших графского управляющего. На нас эта публика и спешивший им услужить персонал заведения внимания не обращали, и мы, спокойно собрав наши пожитки, направились к новому месту жительства.
