Мануил протянул мне вторую грамоту, подобную первой, только печать побольше, да чернила золотые, и снятый с пальца массивный золотой перстень с алмазом и императорской монограммой, выложенной рубинами, сапфирами и изумрудами. Опустившись на левое колено, я принял императорские подарки. А ничего так стеклорез! Вот я и в чинах вырос. Глеба обошёл, и с Эвраром де Баром сравнялся. Я же теперь тоже магистр, хе-хк… Правда, без Ордена. Может, свой основать, сразу приняв в него ребят? А если серьёзно, то немного неудобно перед Велемирычем и магистром Тамплиеров. Они годами воюют, а я за одну ночь взлетел… Так что прав Мануил, грамоты и императорский перстенёк лучше не светить без крайней необходимости.

— Теперь ступай! — Мануил снова опустился в кресло. — Думаю, излишне напоминать, что о сказанном здесь, кроме нас троих, никто не должен узнать.

— Ваше Величество, — я тоже поднялся на ноги. — Я никому не скажу ни слова даже на исповеди. Но я не могу поручиться за стены ваших покоев.

— За них не бойся, в этих стенах ушей нет, — император усмехнулся и, когда я шагнул к выходу, остановил меня вопросом:

— А скажи мне, рыцарь, почему ты решил предупредить нас о грозящих опасностях, и подсказать, как из них выбраться?

— У вашей империи есть заслуги перед Верой Христовой. Если бы вместо Империума были разрозненные враждующие государства и племена, разделённые войнами, границами, языками, Апостолы и Отцы Церкви не смогли бы так быстро научить столько стран учению Христа. Сравните, насколько медленнее и тяжелее христианство укоренялось в странах, не входивших в Империю. А ещё, без союза с вашей Империей воинство Христа не добьётся победы, равно как и наоборот. Кроме того, империя ромеев сохранила мудрость древних времён. Без этого в Европе сейчас царила бы тьма дикости. И наконец, от падения вашей Империи христианскому миру будет только хуже. Поэтому вам дали шанс. А насколько вы будете его достойны — зависит только от вас.

Поклонившись, я вышел из покоев и, сопровождаемый взглядами гвардейцев у дверей, слуг, подпиравших стены, и примикирия Никифора, сидевшего в кресле, побрёл к своим покоям. Добравшись, я успокоил ждавших меня ребят, после чего, запершись в своей комнате, разделся и завалился на кровать. Спать хотелось зверски, но у меня ещё хватило сил проанализировать случившееся.

Итоги рандеву с императором неоднозначные. С одной стороны, вроде как сделал карьеру в Византии и поднял недурную сумму в золоте. А с другой… «Он слишком много знал». Одна надежда — Мануил правитель умный, и не станет резать курицу, несущую золотые яйца инсайда. Собственно, прикомандированная банда Глеба и императорские грамоты с колечком тоже неявно намекают, что Мануил предпочитает видеть меня живым. Хочется в это верить. С этой мыслью я окончательно провалился в сон.

Константинополь, Влахернский дворец. 26 октября 1147 года. Перед рассветом.

Когда за французским рыцарем закрылись двери, император махнул рукой логофету дрома на соседнее кресло:

— Садись, Иоанн. Выпьем за Святого Януария и его предупреждения.

— Святого ли? — спросил Каматир, присаживаясь и разливая вино.

— Разве могут быть сомнения? — Мануил поднял брови. — Надеюсь, ты не думаешь, что деревенский парень может иметь такие знания, которые он показал, и так рассуждать о государственных делах? Да ещё придумать все эти «подзорные трубы», «микроскопы», жилеты и пояса святого Николая, самогонные аппараты для изготовления спиритуса, и прочее, о чём докладывали наши люди в армии крестоносцев.

— Нет, я так не думаю, Божественный, — ответил Каматир, отпив вино следом за монархом. — Но эти откровения могут быть и от кого-то снизу…

— Это вряд ли, — император захрустел сладким плодом рожкового дерева. — Ты сам докладывал, что он бывает на молебнах, исповедуется, причащается. Хотя дерзок он конечно, дерзок… Другой уже загремел бы в Анемас за оскорбление Величия. Но не в этом дело. Не думаю, что общавшиеся с ним Сугерий, Примас Франции, Бернар из Клерво, да и кардиналы, сопровождающие крестоносцев, не раскусили бы козни Дьявола. Они хоть и латиняне, но в таких делах хорошо разбираются. К тому же, все богословы сходятся на том, что враг рода человеческого не может знать будущее, и способен только на смутные догадки. Нет, слова этого рыцаря — явно предупреждение свыше. Очень ценное и своевременное предупреждение, надо сказать. Теперь мы точно знаем, кто из наших врагов насколько опасен, какие у них есть уязвимые места, и когда будет удобный момент чтобы нанести им смертельные удары. И если зная это, мы не сможем разделаться с ними поодиночке, используя против друг друга, с каждым в свой час — фоллис[23] нам цена. И мне как императору, и тебе как моему самому доверенному помощнику.

— Великая честь, Божественный, — Каматир склонил голову. — Я сделаю всё, на что способен, и постараюсь сделать сверх того.

— После того, что мы узнали, я могу тебе доверять, Иоанн, — усмехнулся Мануил. — Теперь тебе известно, что без меня и ты недолго проживёшь. Кстати, всё, что здесь услышал, подробно запиши. Только имена замени условными обозначениями, потом скажу какими.

— Запишу, Божественный. Хотя, у меня прекрасная память, я ничего не забываю.

— И всё равно запиши. Мало ли, вдруг что-то забудем. Это ведь планы на десятилетия.

— К счастью, Господь дал нам немало времени, Божественный.

— Будем молиться, чтобы его хватило на избавление империи от внешних угроз, и на то, чтобы изменить государство изнутри. Страшно подумать, сколько всего придётся сделать, и сколько будет недовольных!

— Довольных добрым Василевсом, заботящимся о подданных, полагаю, будет всё же больше.

Логофет дрома обменялся улыбками с владыкой Ромеев.

— Да уж! — потянулся доовльный, какобъевшийся сметаны кот, Мануил, хрустнув суставами. — Начну торговлю вольностями. Похоже, это ходовой товар. Слишком задирать цену для моих добрых подданных не буду, но и своего не упущу. В конце концов, избавление от такого зла как сборщики налогов, откупщики и судейские, не может быть дешёвым. Да и денег в казне на все дела понадобится много. Кстати, раздобудь-ка мне эти «Аррианские Ассизы» Рожера, о которых говорил де Лонэ. Интересно будет почитать, что этот грабитель там напридумывал.

— Непременно раздобуду, Божественный. Есть в королевском архиве в Палермо один человек. Дерьмо, вообще-то, но почерк как у художника! Копиями приторговывает…

— Ну и отлично. Глядишь, и правда полезное вычитаю… Прониаров и динатов тоже облагодетельствую. А то как-то несправедливо что наследство только одному! Не по-христиански! Надо всем поровну!

Император и логофет дрома переглянувшись, рассмеялись.

— Ты-то чего хохочешь? — успокоившись, спросил Мануил, — Это же коснётся и твоей родни, и тебя.

— Если родня окажется настолько глупой что не сумеет обеспечить каждого из своих наследников достойным состоянием, то мне её не будет жаль, Божественный. А у меня пока только одна дочка, ей и её будущему мужу хватит.

— Счастливчик! — вздохнул император. — А мне первую дочку ждать ещё четыре с половиной года. Про сына даже вспоминать не желаю — чтобы не оскорблять Святого Януария богохульствами.

— Я так понимаю, брака с Марией Антиохийской не будет? — кротко поинтересовался Каматир

— Правильно понимаешь! — Мануил отхлебнул вина и снова захрустел сладким рожком. — Дура и шлюха на троне — многовато для одной империи. Что-то одно — ещё куда ни шло, но не всё сразу. Да ещё вместо наследника родит настоящее ничтожество! Кстати, ты на досуге подумай, за кого из наших врагов можно пристроить эту девку, когда подрастёт? Этот франк сказал, что она вырастет редкой красоткой, если подкинуть ещё золота — должен клюнуть кто угодно.

— Непременно подумаю, Божественный. Кстати, а что будет с её матушкой Констанцией, когда она овдовеет через пару лет?

— Чего точно не будет, так этого бургундского бродяги, как его, Шатильона… Мы спасём бедную Констанцию от этого разбойника и охотника за богатыми вдовушками. А Констанции и наследнице Трансиордании, Стефании, найдём приличных мужей в империи, из рода Комнинов. В конце концов, по отношению к принцессе Антиохии это мой долг как сюзерена, да и Трансиорданию можно вернуть под руку империи, раз уж иерусалимскому королю и его баронам до неё дела нет. Тем более что моя племянница станет там королевой.