Как дальше жить? Может, это дурацкое ранение было дано мне, чтобы чуток передохнуть и подумать? Ведь практически три месяца жил чужой, навязанной мне обстоятельствами жизнью. Получается – если ты беспокоишься о судьбе всего человечества, то ты враг. Если только о своей горячо любимой Родине – соучастник большого Зла, втягивающего этот слой во Вселенную Черноты. Куда ни кинь – везде клин! Черт, как со всем этим разобраться? Голова аж разболелась, пойду, что ли, прилягу, раз у меня постельный режим!

– Петрович, проставляться будешь?

  Лежащий на койке рядом с окном Леха Уемлянинов улыбался во все свои тридцать три фарфоровых зуба. Осколок снес ему половину челюсти, спасибо врачам, хоть на человека стал похож. Парень он молодой, но хваткий. Все при нем – Медаль за Отвагу и как у меня орден Солдатской Славы Третьей Степени. На этой войне власти наград не жалеют, как и денежные выплаты.

– Профессор сказал, чтобы я режим соблюдал, – пытаюсь отнекаться от неминуемого.

– Да к черту их режим! – повернулся к нам сержант Кривоногов. Ноги у него не по фамилии были длинные и стройные, только сейчас одна в гипсе. Неудачный учебный прыжок с парашютом. Он из резервистов, прибыл к нам с Хабаровска. Китай в этом слое Союзу потихоньку помогает, поставляет тепловозы, составы, продовольствие. Оружия пока и своего хватает.

– Парни, вот на следующей неделе в город выпустят, тогда и проставлюсь.

– Ловим на слове, – Кривоногов подхватил костыль и поковылял в коридор. Нас в палате пока трое, двоих недавно выписали, а новых не привезли. В этом госпитале не принято «уплотнять» лишний раз раненых. Говорят, что самый «горячий» период здесь был в начале осени, когда наши на Южном фронте в наступление пошли.

– Чего смурной такой?

  Леха у нас человек неуёмный, в покое не оставит, пока во всем не разберется. Так он же по званию старшина, самый старший в палате. Шесть лет уже служит, а меня уважает, как ветерана той войны и к тому же разведчика. В курсе Уемлянинов моих героических похождений. Я-то сам не спрашивал, откуда и чего он, надо будет – сам расскажет. Излишнее любопытство в данном слое и в это время не особо поощряется. Но зато и кому не положено, ко мне сами с вопросами не лезут. Везде надо искать свои плюсы.

– Да башка болит.

– К погоде, видать.

– Нет, здесь что-то иное.

  Внезапно застываю на месте, кружка с кипятком жжет пальцы, заставляя «отмереть» обратно в реальную действительность.

– Петрович, в чем дело? Тебе плохо?

– Беда, Лёха, беда.

  Светло-карие внимательные глаза старшины оказываются напротив моих, застыв немым вопросом, а мне же пока и сказать ему нечего. Томливо чего-то и страшно до колик в животе, сам не знаю отчего.

– Дело в чем спрашиваю?!

   Резкий окрик профессионального служаки сразу ставит все на свои места. Почти четыре месяца настоящей армейской жизни вбили регламент службы в подкорку. Орднунг наше всё! Кто сказал, что в Красной армии азиатский бардак? Мы и немцев-то в той войне победили только потому, что в нашей армии порядка и дисциплины в итоге оказалось больше, чем у них. И с чего это я заскулил и начал себя жалеть? Их-то всех в этом проклятом времени кто пожалеет? Размяк, ей-богу, как кисейная барышня! Беру себя в руки и начинаю размышлять. Старшина ждет, он уже видит, что я «в работе». Для разведчика самое главное – умение терпеливо ждать.

– Лёха, знаешь, кто в нашем госпитале может все очень быстро и без лишних ушей разрулить? По инстанциям ходить некогда! Чую что-то сильно нехорошее.

  Уемлянинов несколько секунд смотрит мне в глаза, затем кивает.

– Найду. Что ищем, сержант?

  Задумываюсь. Так, бомбить нас не будут, не атакуют здесь заведомо гражданские объекты. Да и плохо я предчувствую налеты авиации, слишком уж они быстротечны. Только и успеешь крикнуть – «Воздух!». В госпитале ситуация иная. Диверсия? Диверсия! Начинаю соображать дальше. Мы же не только с амерами на этой войне воюем. Румыны, хорваты, мадьяры, турки. Вот последние как раз успели отметиться поистине азиатскими зверствами и связями с националистическим подпольем Кавказа. Не забыли тут еще вольницу Гражданской войны и местечковый сепаратизм времен Отечественной. Правда, в отличие от нашего слоя переселений целых народов не случилось. Просто убрали все национальные автономии, укрупнив Краснодарский и Ставропольский края, что реально пошло на пользу.

– Ты тогда дуй к нужному человеку, а я тут покамест пройдусь. Минут черед двадцать пересекаемся в холле на первом этаже. Посторонним ни полслова, нам только паники не хватало. Сам к тебе подойду.

  Несмотря на более высокое воинское звание, Лёха молча кивает и бесшумно исчезает из палаты. Точно разведчик с армейской! Ну, нам и лучше.

  Холодно, холодно. Горячо! Я каким-то образом сумел настроить «Сенсор» именно на подобную амплитуду ощущений. В мире Среднерусья все было по-другому, а здесь пусть будет так. Головная боль слишком неинформативна в поисковом плане. Новые возможности собственного организма возбудили жажду деятельности. Чтобы прочесать первые два этажа мне понадобилось полчаса времени, потому в холл опоздал. Лёха возник бледной тенью из-за толстой колонны и чуть подернул челюстью в сторону затемненной каморки в алькове. Здание больницы было выстроено в псевдоантичном вычурном стиле.

– Кто это?

  В небольшом затемненном кабинете горела только настольная лампа, и за столом находился сухощавый человек в белом халате. Правда, по выправке он на врача не был непохож ни разу.

– Старший лейтенант Коршунов, он отвечает в госпитале за безопасность. Не бойся, наш человек, после ранения сюда попал.

– Вы Косарев?

  Из тени возникло вытянутое и как будто высушенное пустыней лицо, все собранное в складки и морщины, странного желтоватого оттенка. Старлею был чуть за двадцать, но выглядел он сейчас гораздо старше. Это его что, малярия прихватила? Парень явно не у нас воевал.

– Так точно, сержант Косарев. Предполагаю, что в госпитале или его окрестностях готовится, тер…– осекаюсь, это же не наши девяностые, – диверсия.

– Откуда подобные предположения? Контрразведка мне ничего не сообщала, а они недаром хлеб едят.

– Чую. Просто чую.

  Коршунов чуть не фыркнул и бросил мимо меня возмущенный взгляд.

– Я бы, товарищ старший лейтенант, к сержанту все-таки прислушался.

  Меня же окрылила поддержка боевого товарища, и теперь я был точно уверен, что Уемлянинов из армейской разведки, аналог нашего ГРУ. Старлей, скорей всего, из той же шайки-лейки.

– Можете не верить, товарищ Коршунов, но моя чуйка не раз мне помогала.

– Он прав, – снова вмешивается старшина, – лучший «охотник за самолетами» фронта. Я слышал о нем от проверенных ребят.

– Тогда ближе к делу.

– У вас есть план здания? Я тут кое-что обнаружил на втором этаже.

  Старший лейтенант отходит к столу и достает несколько бумажек. Я уверенно показываю искомый кабинет.

– Любопытненько, – Коршунов гладит упрямый подбородок. – Если диверсия, то скорей всего готовится взрыв, но взрывать именно в этом месте совершенно бессмысленно.

– Поиск еще незакончен.

– Принято. Ваши действия?

– Продолжу, пусть Лёха будет неподалеку. И еще, старлей, нам нужно оружие, предчувствие у меня нехорошее.

– Шум поднимать нельзя, – вмешивается с предложением Уемлянинов, – эти гады, видать, давно готовятся, раз никто из ГБ не в курсе.

– Это-то и пугает.

  Коршунов человек бывалый, лишних антимоний не разводит и лезет в потайной шкаф, достает оттуда два ствола. Большой протягивает Лёхе, а мне второй, поменьше, черного цвета. Беру в руки тяжелый пистолет, видом напоминающий ТТ моего слоя. Проверяю магазин, работу затвора, прячу в большой карман халата. Сильно оттягивает, зараза, придется придерживать рукой.