Дорога
На очередной колдобине нас здорово тряхнуло, и меня чуть не приложило к стальной стенке бронетранспортера. Сидевшие рядом бойцы дружно зачертыхались, хотя Можин и так делал что мог. Он же не виноват в состоянии дороги. Вместо цветущей в недалеком прошлом южной трассы, взору представали результаты авиационной бомбежки. «Амеры», так советские бойцы обозвали американцев, по-видимому, прошлись здесь кассетными боеприпасами. Весь тот ужас, который в моем времени вываливался на вьетнамские джунгли, сейчас на собственной шкуре испытывали советские бойцы и простые граждане Союза.
Войска Альянса азартно бомбили как военные, так и цивильные объекты. Странно, что госпитали и больницы вдруг стали исключением для обеих участников конфликта. Несмотря на значение войны, как Мировой Красный Крест продолжал работать, стороны обменивались пленными, объявлялись координаты медицинских пунктов, которые в планшетах летчиков подчеркивались особыми метками. Эксцессы, конечно же, случались, но за злонамеренную бомбежку госпиталя можно было запросто угодить под военный трибунал. Англосаксы тщились показать себя цивилизованными, почему-то в данный момент не отказывая в этом и русским. Хотя, скорей всего, просто их генералы помнили процессы над нацистскими генералами, которых вешали буквально пачками. Хороший пример остальным!
Я высунул из бронетранспортера голову и обозрел тянущуюся по сторонам дороги печальную картину: пожухлые осенние поля, уже набухающие влагой сельские проселки, скрытые в туманной дымке холмы и хутора. Метеорологи не обманули – все последние дни царила необычайно хмурая для этих мест погода. Злые языки поговаривали, что это наши специально что-то распылили в атмосфере. Будто бы советские ученые успели разработать некие аэрозоли. Я, честно сказать, этому вполне верил, в моё время устанавливали же постоянно хорошую погоду для праздников в Москве. Пока ближние к столице области заливало, московские хозяева и высокие приглашенные лица благосклонно принимали парад и восседали на концертах, проплаченных бездонным бюджетом.
Вообще, это довольно странная война, как и обстоятельства, при которых я в неё угодил. Еще более странными были мотивы, подтолкнувшие меня в ней участвовать. Все эти недели я не прекращал искать мою Дашу. В хаосе воюющей страны проще, наверное, было найти бриллиант в стогу сена. Её могло занести на временно оккупированную территорию, ранить при бомбежке, она могла потерять память или представиться чужим именем. Это мне еще повезло найти полного своего однофамильца, я был на сто процентов уверен, что это не мой двойник. Больно уж много несовпадений с его жизнью у нас получалось.
Помню, как в первые дни пребывания здесь мне приходилось постоянно следить за языком, чтобы не ляпнуть чего лишнего. Слишком заметно разделялись наши миры, многое даже в быту было совсем иным. Как, например, некоторые виды обращений людей друг к другу, местный сленг или сокращения. Меня всегда удивляло наивная вера некоторых авторов около-научно-фантастических произведений, где их герои, попавшие в прошлое, смогут сразу же влиться в ту современность. Да они будут там, как огородные пугала всем своим видом и поведением показывать – Чужие!
Это мне все-таки несколько проще, собственное малолетство не так уж и отстоит от этих времен, некоторые реалии неплохо знакомы, кое-что быстро вспоминается и не является для меня шоком. Вот людям, родившимся в конце существования СССР и выросшим в девяностые, придется ой как туго!
И еще у меня существовала железная отмазка в связи с ранением головы. К таким людям обычно относились со снисхождением, что, в свою очередь, давало мне время, чтобы освоиться в этой реальности. Поэтому я взахлеб читал местные газеты, попавшие под руку журналы, а также обрывки полученной биографии моего однофамильца. Василий Петрович Косарев, 1926 года рождения, беспартийный, проживает в областном городе Костроме, ведущий инженер Службы Коммунальных Сетей. Блин, я и здесь трубопроводчик!
Воевал в Отечественную два года, имеет ранение, боевые награды, служил в инженерных войсках. Это уже мне ближе, кое-что из армии помню, хоть буду не совсем лохом выглядеть. Местный вариант Калашникова я освоил быстро. Очень уж похож АК 49 на АКМ из моего слоя, только цевье малость другое, пламегаситель стоит, и ручка спереди на модернизированных автоматах сразу установлена. К тому же на него можно вешать различные прицелы и прочие приспособления. Есть специальные рамки для этого. Вообще, по многим показателям этот слой превосходил мой. Жаль только их в войну втравили. Эх, не зря мы все-таки столько средств и ресурсов в ядрен-батон вбухивали! Зато получили полвека мира.
Старшина запасного полка сразу отметил мою сноровку и поставил главным над группой новеньких. Вот уже не думал, что в зрелом возрасте придется командовать отделением пожилых дядек. Понятное дело, что их готовили не для передовой, в тылу также всяких проблем и работы хватало. Вы удивитесь, но непосредственно в окопах и в боевых столкновениях участвует не больше трети военнослужащих. Остальные – тыловики, обслуга, прикрытие. Но опять же, скажите на милость – разве не нужны солдаты, чтобы охранять важные в стратегическом плане мосты, узловые железнодорожные станции или бегать по лесам за диверсантами? Разве не так же важны люди, которые кормят солдат, подвозят боеприпасы и снаряжение, зенитчики, саперы, дорожные рабочие? Да и в современной войне погибнуть в тылу шансов не меньше, чем на передовой.
Сдав успешно нормативы по стрельбе и тактике, вот где пригодились мои вновь приобретенные сталкерские навыки, я получил обратно сержантские угольники и попал в батальон особого назначения, конкретно в роту разведки на должность командира отделения комендантского взвода. То есть в мои задачи входила охрана штаба, складов и узла связи. Как на месте, так и во время передвижения. Здесь-то и началась моя странная карьера авиационного разведчика особого назначения.
Я вполне мог бы продолжить симулировать амнезию в госпитале, не корчить из себя лихого бойца и в итоге попасть в глубокий тыл. Наверное, да. Но однажды южной ночью, когда в очередной раз не спалось, я вышел на большой балкон бывшего санатория. Тогда на прогулке под Луной на меня и сошло озарение. Внезапно в очередной раз пазлы сложились, и я осознал собственное предназначение в этом мире, как и тех мирах, куда еще, надеюсь, попаду. Ответ очень прост – в этот очередной сломанный слой стремительно врывается Вселенная Черноты. Текущая война, скорей всего, и началась именно по этой причине. Уж больно она была какая-то странная.
Пётр Лурье оказался прав, не рассказав нам правду о том, что является причиной активирования перехода. Хотя, может, он и не знал об этом точно, или знал, но надеялся, что найдется еще один способ, не такой кровавый и бесчеловечный. Ему, похоже, уже приходилось осуществлять переход подобным злодейским способом. Вина за пролитую чужую кровь его же и гложила. Вот она настоящая причина пьянства и замкнутости господина Лурье. Он же, в отличие от других, понимал, что, убивая человека, ты стираешь его во Вселенной Черноты навечно и сразу из всех миров, не давая его душе никаких шансов.
Что же за такое блядское создание человек, если готов на подобное злодеяние?! Ведь и Мордашин, и Чалдон также отлично это понимали, но злонамеренно шли на убийство ради собственных меркантильных целей. И где они теперь? Стерты. Навечно. По моей прямой вине. Тоже мне, млять, меч правосудия! Карающая длань Сущности. Хотя…
Луна она, вообще, странная аллюзия для человеческого сознания. Ты точно знаешь, что это заурядная безжизненная, совершенно пустая планета, попросту отражающая солнечный свет обратно на Землю и ничего больше. Но вот почему этот отраженный лунной породой солнечный поток фотонов так магически воздействует на наше подсознание? Откуда в моем мозгу в те минуты появилась безумная «Виниловая теория»? Кто и как мне её передал? Я точно уверен, что я не сам придумал. Неужели в памяти всплыл полузабытый пьяный разговор с Лурье? Был как-то у нас с ним жаркий спор, почти до самого утра просидели, батарею пива вместе выкушали. Как обычно и бывает, пьяный треп впоследствии забывается, а тут неожиданно всплыл…
