Он знал Нуалу, а точнее, ее брата, еще с юношеских лет. Акэл всегда уважал наследника короля Балора и восхищался его мужеством, силой и стойкостью. Они вместе учились воинскому делу, тренируясь от заката до рассвета, зарабатывая новые ссадины и боли во всем теле.

В те давно канувшие в Лету годы Акэл так же, как и Нуада, мечтал об опасных и захватывающих приключениях по всему свету. Эти наивные юношеские желания тесно связывали двоих эльфов, заставляя их вновь и вновь уносится мыслями в то время, когда они смогут окунуться в мир удивительных и интересных странствий.

Однако Нуале не было места среди жаждущих приключений юных наследников, живших лишь мечтами и выдуманными картинами будущего, не имеющими с реальностью ничего общего, поэтому принцесса никогда не участвовала в жизни своего брата и его друга.

Фейри всегда предпочитала наблюдать, изучать тех, кто окружал ее изо дня в день — это занятие для нее было подобно спасательному плоту, что не позволял затонуть в пучинах одиночества и непонимания. Ведь у Нуалы никогда не было подруг, тех, кому она могла целиком и полностью доверять, не боясь быть осмеянной и непринятой.

С самого детства она была иной, совсем не похожей на прочих ветреных и вечно парящих в облаках эльфиеек, которые не думали ни о чем другом, кроме как о дорогих и красивых нарядах и богатых и знатных женихах. Нуала предпочитала балам и празднествам тишину и уединение, танцам и играм — книги, а пустым и ненужным разговорам и сплетням — изучение самой себя, своей души, мыслей и чувств.

Лишь Нуада был принцессе действительно дорог, лишь он знал все о ней, ведь, будучи с самого рождения связанными самыми прочными узами, они просто не могли скрывать что-либо друг от друга, не имели права на подобное.

По крайней мере, так им казалось раньше, давным-давно, еще до того, как король Балор осознал, насколько опасна и губительна сия связь для его чад, особенно для любимой и дорогой дочери, чье послушание и уважение приносили старому эльфийскому правителю радость и утешение.

Позже, когда близнецы стали взрослее, король Балор предпочел уберечь Нуалу от неправильного и губительного влияния принца, а потому приказал дочери закрыться от брата, выстроить в разуме стену, чтобы он не смог внушить ей свои мысли, заставив уподобиться себе.

Именно в тот момент фейри и лишилась единственного и верного друга: она осталась одна во всем мире. Акэла же еще в юности привлекала внутренняя сила принцессы, ее особенная и неповторимая красота, необычные для представительницы фейри мысли и предпочтения.

Она казалось ему загадкой, тайной, что хранится под семью печатями, а потому эльф не мог не испытывать к ней нежных чувств, больших, нежели простая братская любовь. Это были восхищение, симпатия и истинное преклонение перед чем-то особенным и прекрасным, которые Акэл сохранил в своем сердце и пронес с собой на протяжении долгих сотен лет, пока судьба не подарила ему возможность вновь встретиться с Нуалой. Принц видел в этом знак, божественное предопределение, а потому желал насладиться каждой минутой, проведенной в обществе фейри.

— И сколько Вы желаете, чтобы я подарила Вам танцев? — из недолгих раздумий Акэла вывел нежный голос стоявшей рядом принцессы, которая с интересом смотрела на него, ожидая ответа.

— Все, — коротко ответил Акэл, отчего глаза Нуалы удивленно и непонимающе расширились. — Я желаю, чтобы весь этот вечер Вы, Миледи, танцевали только со мной.

— Так не положено, Милорд. Ваше заявление противоречит установленным порядкам, — не скрывая улыбки, проговорила Нуала.

— Никто и не заметит, что Вы будете танцевать все торжество со мной, — будто просящий не рассказывать о совершенной шалости ребенок, произнес Акэл, внутренне надеясь на то, что принцесса примет его приглашение.

— Хорошо, я согласна подарить Вам два танца, — немного подумав, ответила Нуала.

— Три, — высказал свою позицию Акэл, внутренне торжествуя и от того, что он смог отвоевать для себя два танца.

— Два, и не танцем более, — настояла на своем принцесса, и эльф обреченно выдохнул, признавая свое поражение.

— Что ж, два, так два, — спокойно и смиренно проговорил Акэл, принимая поданную принцессой руку.

Вместе с эльфом Нуала проследовала к центру Большого Зала, где и кружились танцующие пары, напоминая распустившиеся бутоны на водной глади, которые от каждого порыва ветра совершали пируэты, скользя по прозрачной поверхности. Акэл нежно прижал к себе фигуру фейри, положив одну руку на ее изящную талию, а второй ощутимо сжав бледную красивую ладонь эльфийки, которая была холодна, словно лед.

Посмотрев на принцессу, в глазах которой читалась смесь смущения и неуверенности, эльф легко улыбнулся и повел Нуалу в изящном и медленном танце. Их пара постепенно слилась с другими, однако теперь большинство любопытных взглядов устремились в сторону Акэла и его спутницы, сестры короля.

Нуада же, который все время, проведенное с Селин, искал взглядом принцессу, пришел в настоящее бешенство от открывшийся перед ним картины: приглашенный им же принц пожелал из всех эльфийских дев, которые только находились в этом зале, танцевать именно с Нуалой, с его Нуалой.

И что же? Нуала согласилась на приглашение Акэла, и теперь принц прижимал к себе фейри, а его рука покоилась на ее талии. Осознание этого заставило глаза Нуады полыхать темным недобрым огнем, который не скрылся от Селин, что следила за каждой эмоцией на лице любовника.

— Что-то не так, мой король? — непонимающе спросила Селин, смотря в сторону, куда был направлен взор ее любовника.

Однако, когда эльфийке открылось, что Нуада не отрывал своего взгляда от собственной сестры и танцующего с ней принца, ее сердце наполнилось лютой ненавистью и черной завистью, которые, подобно хищному зверю, вцепились в него, как в добычу.

С уст Селин слетело неслышное проклятие в сторону сестры короля, одно упоминание о которой приводило фейри в необузданный и безмерный гнев, готовый в любую секунду взорваться, подобно разъяренному и опасному вулкану, спавшему долгие годы.

Наложница короля даже не могла предположить, что будет питать к Нуале еще большие презрение и ненависть, нежели ко всему человеческому роду. Неправильная и греховная любовь Нуады была способна лишить ее всего, оставив в жалком и ничтожном положении, в роли служанки, что будет прислуживать его дорогой и обожаемой сестре.

Селин не желала лишиться всего того, что обрела за последние месяцы, в одно мгновение, лишь потому, что на ее пути появилась серьезная преграда в лице скромной и невинной принцессы, которая всем своим видом заставляла любовницу короля чувствовать себя грязной и ничтожной падшей женщиной.

— Все в порядке, Селин, — отрешенно проговорил Нуада, посмотрев на свою партнершу, от которой не скрылись недобрые огни в его глазах и желваки на скулах, выдававшие раздражение и злость.

— Тогда почему Вы так смотрите туда? — скрепя зубами спросила Селин, желая уже, наконец, вывести короля на чистую воду. Ей надоела его безмерная ложь, его притворство и бесконечные тайны и недосказанности.

— Я смотрю на свою сестру и принца Акэла, — скучающе произнес Нуада, прекрасно понимая, что этими словами не отвечает на вопрос наложницы, а порождает все новые и новые.

— Я это вижу, Ваше Величество, — Селин начинала выводить из себя эта игра, в которой король отвел ей роль беспросветной и наивной тупицы, не имеющей права задавать серьезные вопросы. — И что же Вас так злит?

— Меня ничего не злит, — вновь этот пренебрежительный тон, приводивший фейри в настоящую ярость. Король на протяжении уже нескольких недель вел себя с ней, как с наскучившей вещью, которую жаль выбрасывать, а потому она пылится на полках, изредка отодвигаемая только для того, чтобы протереть возле нее накопившийся слой пыли.

— Прошу извинить меня, мой король, но я очень устала, — перестав танцевать и изобразив наигранное бессилие, проговорила Селин, для большей убедительности и правдивости взявшись за голову. — Позвольте мне покинуть это торжество.