– Что вы хотите этим сказать? – пискнула как мышь.

– То, что я сомневаюсь в каждом твоем слове. Хочу, чтобы ты доказала, что действительно двойник моей жены. Чтобы хотя бы часть твоих слов подтвердилась, иначе мы будем разговаривать совсем по-другому. Тебе не понравится, – угрожающе предупредил Басманов и наконец отпустил мои несчастный подбородок.

Подбородок всё еще саднил от боли, когда я отскочила назад с ощущением вывихнутой челюсти и радуясь свободе.

– Как я должна доказать свою компетентность?

– По-моему, это очевидно. Сейчас мы пойдем в комнату моей жены, там ты оденешься в ее одежду, накрасишься, как она, и сделаешь точно такую же прическу. И тогда мы посмотрим.

Спорить не имело смысла. Во мне взыграла профессиональная гордость. Быть двойником не значит просто одеться в чужую одежду, нужно изучать повадки оригинала, копировать мимику и даже голос.

Я до одури смотрела концерты Роксоланы, ее интервью и сториз в инстраграме, чтобы достойно ее изображать, и мне казалось, что я достигла успехов, что мне есть чем гордиться. Ни разу никто не заподозрил подмены.

В курсе был только продюсер певицы, потому что с ним нужно было разговаривать гораздо больше, чем с другим обслуживающим персоналом. Он заботился о том, чтобы я не попадала в руки прессы, с ними я точно не смогла бы справиться, меня бы разоблачили. Но на концертах петь под фонограмму – здесь я была хороша.

– Ваша воля, – согласилась я, следуя за хозяином дома в комнату его жены. Однажды я была в этой роскошной обители дивы, где половину помещения занимала огромная гардеробная со всевозможными нарядами от кутюр, коллекцией обуви и сумок. Многое в единственном экземпляре, пошитое исключительно для певицы, чтобы, не дай бог, никто не появился в похожем наряде. Роксолана любила ощущение элитности и эксклюзива.

А вторую половину комнаты занимала так называемая зона любования. Белое, роскошное, с золотой окантовкой трюмо, заставленное дорогой косметикой.

Большое овальное зеркало в толстой раме, в котором можно было увидеть себя в полный рост. Да и в целом убранство комнаты подошло бы монаршей персоне.

На первый взгляд, здесь ничего не изменилось, но, когда я вошла в гардеробную, от ужаса волосы зашевелились на голове…

Смятая и изорванная одежда валялась комьями на полу, везде вразнобой лежали туфли с оторванными каблуками и выдернутыми застежками, поломанные вешалки, сорванные гардины… Зеркало в гардеробной, словно большой уродливый шрам, прорезала продольная трещина, от которой паутиной шли другие.

Кто виной этому побоищу, сомневаться не приходилось.

– Ваша жена давно пропала? – глухо спросила я, поглядывая на мрачного мужчину, застывшего у входа. Он прислонился к косяку, убрав руки в карманы строгих брюк, а сам мрачно рассматривал комнату, которой досталась щедрая порция гнева.

– Бери одежду и переодевайся, – ожидаемо не ответил он на вопрос и бросил мне приказ, выходя наружу.

 ***

 Глубоко вздохнув, я задержала дыхание и зажмурилась, досчитала до десяти и медленно выпустила воздух через неплотно сжатые губы.

Страшно, мне стало реально страшно, потому что теперь я понимала, что Басманов в своем гневе способен на изничтожение имущества, на агрессию, выражающуюся в нанесении физического вреда.

А если он поднимет на меня руку? А если он бил жену, и поэтому она сбежала?

Роксолана, где же ты?

Передернув плечами, прошлась осторожно по разгромленной гардеробной, оценивая масштаб катастрофы и представляя, как большой и сильный мужчина вымещает гнев на ни в чем не повинных вещах.

Вряд ли ему полегчало. Но зато теперь я знала, как выражается его гнев. Можно серьезно пострадать.

Лучше его не злить. Лучше вообще с ним не связываться. Здоровее буду. Спохватившись, я пресекла свои мысли и приступила к перевоплощению в известную певицу Роксолану. Внутри всё еще свербела обида на Басманова за то, что он не верил в меня.

Что с него взять? Он не профессионал. Вот дядя сразу разглядел во мне типаж Роксоланы. Басманов думает, что люди очень уникальны, но на самом деле очень много похожих лиц и типажей, которые можно скопировать.

Мне захотелось поразить грозного бандита, удивить, утереть ему нос. Доказать, что я чего-то стою. В меня мало кто верил, и это всегда было зияющей раной в моей душе.

Я прошлась вдоль рядов одежды и обуви, ища среди уничтоженного гардероба целое и нетронутое. Выбрала платье, надела его сверху телесного цвета боди, застегнула ремень, босоножки ладно сели на ноги. Волосы, чистые после душа, отлично поддались укладке. С макияжем я тоже расправилась быстро. Опыт.

Наконец встав перед зеркалом, я стала изучать собственное отражение. Чужое. Я стала другим человеком. Роксоланой. Всеми любимой звездой сцены.

Бронзовое полупрозрачное платье в пол тускло мерцало, повторяя каждый изгиб моего тела и делая меня похожей на статуэтку.

Пояс подчеркивал талию, из-за прозрачной ткани угадывались очертания фигуры. Длинные ноги, пышная грудь, подчеркнутая тесным лифом с открытым декольте.

Никаких украшений. Только небольшие сережки в тон платью. Волосы уложены в свободный жгут из перевитых друг с другом локонов и перекинуты на правое плечо.

Переступив с ноги на ногу, я вскинула подбородок и приняла горделивый вид, улыбаясь девушке в отражении.

Ее взгляд выражал уверенность и превосходство, даже высокомерие.

Именно так Роксолана смотрела на мир. Как будто он у ее ног и все люди – ее рабы или, на худой конец, поклонники.

Существовал только один человек, кого она не смела одаривать подобным взором.

Он бы просто не позволил.

Роксолана редко делилась со мной откровениями, и, насколько я поняла, внимательно наблюдая за ней, слушая ее реплики, разговаривая с ее продюсером и своим дядей, история любви баснословно богатого бизнесмена и певицы была окрашена в совершенно другие оттенки, чем на страницах глянцевых журналов.

И романтикой там и не пахло.

Басманов просто захотел себе трофей – и он его получил.

«Ты не представляешь, какой он ужасный человек, – жаловалась она в очередном припадке жалости к себе, – бездушный, жестокий, безжалостный и безэмоциональный. У него нет души, он не чувствует ничего кроме жажды наживы и власти».

Я уже убедилась на горьком опыте, что ему нет нужды спрашивать разрешения.

Роксолана стала дорогой блестящей игрушкой, певчей птичкой в золотой клетке, которая, однако, не захотела мириться с такой судьбой и сбежала от тирана.

Я бы на ее месте тоже сбежала. Этот дом душил своей помпезностью, мрачностью, бездушностью, а сам Басманов приводил в состояние повышенной боевой готовности. Я не видела в нем доброты, способности к пониманию, чувствовала вражескую враждебность и готовилась защищаться.

 ***

 Я снова взглянула в зеркало и помахала рукой на разгоряченное лицо. В потустороннее я не верила, но тем не менее происходило нечто странное, когда я забирала себе чужой образ.

Хоть и временно. Будто частичка души того человека перемещалась в меня.

Я вела себя по-другому, говорила по-другому. Мимика, жесты, походка и голос. Ничего не оставалось от Марьяны. Я ее забывала, оставляя за границей сознания, внутри которого властвовал другой человек.

Вот и сейчас я плавной, соблазнительной походкой от бедра вышла из комнаты в поисках своего строгого оценщика и застыла на балюстраде, смотря вниз в холл.

Басманов стоял на дорогом черном полу из мрамора и поглядывал на часы.

Мое внимание мгновенно приковал его нарядный вид. Мужчина оделся в черный строгий костюм, под которым светлым пятном выделялась кипенно-белая рубашка с бабочкой, и выглядел потрясающе. Аж дух захватывало.

Это я вынуждена была признать против собственного желания, всё во мне противилось тому, чтобы согласиться, что мерзавец чертовски хорош собой.

Эти четко вылепленные скулы, придающая мужественности щетина, горделивый взгляд мрачных черных глаз, безжалостная улыбка на полных красивых губах…